– А чего это они?

– Если волк ложится на спину, то показывает, что признает тебя старшим и готов тебе подчинятся. Как, впрочем, и пес. А скулеж – это просьба. Чего они просят вам ясно?

– Да чего тут не уразуметь? – усмехнулся Егорка. – Токмо зачем кормить их? Сдохнут? Туда им и дорога.

– Любопытно мне. Я ведь тогда вожаку тоже мясо предложил. Отказался. А они вона – просят.

– И чаво?

– Волка заместо пса завести жаждешь?

– Нет, – покачал головой Андрейка. – Это никак не сделать. Разные они. Просто любопытство разбирает. Получится ли с ними как-то мирно уживаться?

– А на кой оно тебе надо, хозяин?

– Сам не знаю. Чую, что может из этого что-то доброе получится. Волки не псы. Тявкать не станут. Но они хорошо за всей округой присматривать станут.

– Ой дурная это затея.

– Может и дурная, – согласился Андрейка. – Но мы всю стаю перевели. Неужто трех щенят испугаемся? Да и куда нам столько мяса? Чего жадничать?

Холопы молча пожали плечами и вернулись к делам, которые Андрейка им нарезал. А отрок взял ногу и поволок ее к молодым волкам. Они, как и раньше, разбегались при его приближении. Поэтому он оттащил ногу к ним поближе на полсотни шагов. Бросил ее. И с каким-то сомнением посмотрел на этих «блохастиков».

«Может все же добить их?» – пронеслась в его голове мысль. Но быстро заменилась всякими возражениями на тему низкой рентабельности этой возни. После чего он начал отход, оставаясь к волкам лицом. Мелкие то они, конечно, мелкие, но спиной к ним все равно лучше не поворачиваться.

Но это была уже лишняя предосторожность. Внимание «серых» всецело приковала нога лося. На которую они и набросили, сразу, как Андрейка отошел шагов на пятнадцать.

– Глупость это все, наверное, ой глупость… – тихо пробормотал Андрейка. Подошел к своим холопам и начал помогать им затаскивать тушу лося на волокушу. Рядом с ней положили мертвых волков. Чай шкуры-то у них добрые. И потихоньку потащили. Двое тащат, третий стережет с копьем наготове. Третьим, как несложно догадаться, оказался Андрейка. Все-таки старший по положению и влиянию на судьбу. Да и самый молодой. Устинка с Егоркой всяко лучше и дальше смогут волокушу утащить.

Когда же они почти удалились с полянки, где все это действо и происходило, отрок обернулся. Молодые волки смотрели ему в след…

1553 год, 17 января, Москва, кремль, Митрополичье подворье

Отец Афанасий, чуть наклонившись, вошел в дверку, ведущую в личные покои митрополита. Здесь царила полутьма, так как горело всего пара свечей и лампадка у иконы. Пахло ладаном. Но на удивление было свежо и прохладно. Верно совсем недавно открывали духовые оконца…

Митрополит ждал его, разместившись на лавке.

– Добро ли добрался?

– Слава Богу! – перекрестился Афанасий.

– Я благодарен тебе, что ты приехал. И хотел бы поговорить об этом, – кивнул Макарий на небольшой ларчик перед ним.

– Что сие, отче?

– А ты глянь. Смелее.

Афанасий подошел и осторожно открыл крышку. Внутри был какой-то темный порошок. Из-за дурного освещения даже цвет его разобрать не удавалось. Поэтому священник наклонил над ларцом свечку и едва заметно вздрогнул. Это была та самая синяя краска, которую он сумел добыть у Андрейки.

– Сколько тут? Все?

– Все. Гривенка и еще десятая часть сверху[46]. Я перехватил торг этого купчишки.

– Агафона?

– Да.

– Ох… Слава Богу. А я-то переживал.

– Откуда краска? – немного нахмурившись, спросил митрополит.

– Так отрока Андрейки это наследство. От отца досталось. Прохора, что сын Степана.

– От отца? – повел бровью митрополит. – А кем был его отец? Я ни о Прохоре, ни об отце его Степане ничего не слышал.

– Поместным дворянином он был. И отец его.

– Состоятельным?

– Да куда там, – махнул рукой Афанасий. – Снаряжение, конечно, справное держал. Но денег вечно не хватало. Вот к Петру Глазу в долги и попал. Отец его, Степан, получше живет. Но лишнего мерина и он не найдет.

– И Прошка этот оставил сыну такое богатство? – указал митрополит на ларчик с краской, которая стоила больше пятисот рублей.

– Так говорит Андрейка. – развел руками Афанасий. – Самому не верится. Но откуда еще он бы взял эту краску?

– Разбоем промышлял может?

– Андрейка то? Ему всего четырнадцать лет минуло. Ну какой разбой?

– А отец его?

– Всякое может быть. Но я бы и помыслить о том не мог. Жил Прохор одним делом ратным да друзьями-товарищами. И казался таким бесхитростным… – махнул рукой Афанасий. – Мы с воеводой долго голову ломали. Но так и не смогли понять – откуда и как Прохор смог добыть эту краску. Может и правда каких татар побил, да побоялся продавать?

– Ты сам-то понимаешь, что глаголешь? – фыркнул митрополит. – Сия краска есть ценность великая. Ладно что дорога. Так ее захочешь – не купишь. Ибо не продаст никто. Отколь она у татар-то взялась бы?

– Так отняли у кого.

– У кого? Они на земли наши шли. А значит, ежели отняли, то у кого из наших. А тут весьма немало ляпис лазури. Такое ее количество – считай целое состояние. Если бы его татары отбили – шум бы подняли. А был ли шум? Я поспрашивал. И никто ничего не помнит.

– Странно.

– Очень странно.

– Может тишком кто торг вел?

– Думаешь, кто из бояр заказал?

– Или купчишек. Мало ли? Вдруг кто из-за моря её возжелал.

– А Прохор тот отбил ее разбоем?

– Отчего же разбоем? Кто знает, как ее везли? Может купчишек тех татары побили, али еще кто, а он уже их. Места то беспокойные.

– Отчего же тогда краска вся Прохору досталась? Ведь никто более ей не торговал.

– Не торговал – не значит, что ее у них нет, – возразил Афанасий. – Прохор ведь тоже ей хода не давал. Да и вообще – прикопал от греха подальше. Опасался чего-то.

– Здраво, – кивнул митрополит. – А когда ту краску на саблю взяли?

– Много лет назад. Андрейка еще совсем младенцем был. Оттого и ухоронки долго искал. Говорит – едва вспомнил.

– А друзья-товарищи этого Прохора в те годы гибли?

– Они почитай каждый год гибнут. К тому же, из старых друзей его уже никого и не осталось. Он ведь когда от своего отца отделился и пришел в Тулу, то был юн и горяч. И сдружился с такими же. Вот они все голову и сложили. Прохор последним ушел.

– А как это произошло?

– Татарская стрела в горло попала, когда он на стене службу вел. Во время минувшего стояния их под стенами Тулы. Сказывают – пускал стрелы в супостатов он ловко. Четверых с коней снял. Но и сам не уберегся. Добрая смерть. Да и воин он справный был.

– Добрая смерть, – согласился с ним митрополит. – Андрейка не сказывает, отчего отец краску не продавал?

– Сказывает, но путано. Видно и сам не знает.

– А сам Андрейка, что он за человечек?

– Полный загадок… – после довольно долгой паузы, ответил отец Афанасий. – До гибели отца он был таким же как Прохор – лихим и глуповатым. Как мне казалось. Но в день его гибели все поменялось. Как отрок сей узнал о смерти бати, то сомлел. После чего изменился. Я его не узнал. Вроде он, а вроде и не он. Говорит иначе, держит себя иначе, мыслит иначе… и смотрит. Я ведь Андрейку с пеленок знаю.

– Не бес ли в него вселился?

– Того я не ведаю. Но раньше отрок сей и «Отче наш» без запинок и подсказок произнести не мог. А теперь и Символ Веры, и иные молитвы твердо знает и с выражением читает. Святая вода ему боли не причиняет. Крестится. Крест целует. В храме Господнем ведет себя подобающе. Разве что воздуха ему там не хватает. Но что поделать? Мы все не без грехов.

– Истинно так, – произнес митрополит и перекрестился на икону.

– И в словах, что отрок сей сказывал, никакой бесовщины я не приметил. Как и в делах. Странны они и не понятны. Но ведь не стал лукавить и продал два туеска по две десятых гривенки, как и уславливались. И лишнего не попросил. А все что сверху – церкви пожертвовал. Да и с первого туеска рубль на церковь дал. А как узнал, что отца более у него не стало – сабляницу вложил, хотя денег у самого почти не оставалось. Так что я не знаю, что и думать.