Собственно, на этом-то он и прокололся тогда в церкви, вызвав интерес Афанасия. Тот был знаком с Андрейкой ранее и прекрасно представлял себе, что это за паренек. Благо, что поместных дворян в Туле не так много и в той «большой деревне», в которой они жили, все друг друга знали. Особенно священники. В общем, наш герой слыл в округе пареньком лихим, но умом слабым. Прекрасный воин мог вырасти, но самый, что ни на есть, обычный. А тут и Символ веры этот отрок озвучил, и несколько других ходовых, важных молитв. Причем без запинки. А ведь он их не знал еще вчера. Или знал? Но молчал и чего-то стеснялся? Не понятно. А теперь еще и разрешительную молитву, из-за чего Устинка с Егоркой и переглянулись…

– Этот как это? – спросил Устинка своего собрата по несчастью, когда их хозяин ушел отдыхать, ибо руки его просто отвались после плетения верши.

Но Егорка лишь пожал плечами. Сам недоумевал.

Закопали они значит трупы. Поставили сверху крест. А потом занялись совершенно несусветным бредом. На их взгляд.

Они стали выгребать золу с пожарища, каковой осталось изрядно. Мешать ее с десятой частью мела, разбитого камнем в труху. И замешивая тесто лепить брикеты. А потом выкладывать их вдоль стены полусгоревшего дома, прикрывая лопухами. Да еще и смачивая время от времени осторожно, чтобы не пересыхали.

Зачем они это делали – ребята не понимали. В их представлении – «куличики из грязи лепили». Но пока терпели. Благо, что еда была и, в целом, труд был не очень тяжелый и проблемный.

Наш герой не стал вступать с ними в долгий диспут или читать лекцию. Ибо не видел смысла. Но суть этого дела была простой. Калий и натрий в древесной золе находились в виде ортофосфатов. Чтобы они перешли в карбонаты, то есть, в поташ и соду, им требовалось прореагировать в водной среде с каким-нибудь подходящим карбонатом. Например, мелом. В самой золе подходящие карбонаты тоже имелись, но их едва хватало на часть калий-натриевых соединений. Вот Андрейка и добавил в смесь недостающий реагент.

– Что мы делаем то? – наконец не выдержал Егорка.

– Деньги… много денег…

– Это деньги? – удивился Устинка, уставившись на сырой комок золы. – Да кому эта грязь потребна?

– Доверьтесь мне. – строго повторил в очередной раз Андрейка. – Седмица еще не прошла.

– Блажен ты… ой блажен…

– А если и блажен, то что? Уговор есть уговор. Али вы решили отказаться?

– Мы слово дали, – насупился Егорка.

Так до вечера они и провозились.

А по утру Андрейка затеял новую напасть. Требовалось эти брикеты разминать в труху да засыпать в горшки и водой заливать до состояния жижи. И помешивать время от времени. Что вызвало у холопов еще больше негодования.

Горшков удалось найти всего несколько штук, после разбора пепелища. Вот их почти все в дело и пустили. Даже треснутые, замазав наспех глиной.

А после обеда начался новая часть квеста – выпаривание этой жижи.

Воду отфильтровывали через тряпицу и кипятили в оставленном специально для этого горшке. А остаток собирали в кулек, сделанный из бересты. В качестве дров же использовал бревна, что остались от дома. Укладывая их в духе таежного костра, да и пережигал так потихоньку.

– И что это? – глядя на бурый порошок, спросил Устинка, когда к вечеру удалось вытопить всю «закваску».

– Зольная соль, – не вдаваясь в подробности ответил Андрейка. – Сейчас мы ее отбелим. И, высыпав полученный порошок на черепок, положил его на огонь.

Порошок этот представлял собой смесь из массы всяких веществ, среди которых поташ и сода были всего лишь доминирующими компонентами. А вот такое прокаливание приводило к тому, что почти все примести, вступив в реакцию с кислородом, уходили через газы. И соединения хлора, и серной кислоты, и магния, и прочие. Конечно, кое-что осталось. Но минимально. А порошок получался белоснежный, представляя собой смесь поташа и соды.

Второй и третий день они продолжали перерабатывать золу. Устинка и Егорка все это время в основном помалкивали. Они не очень понимали, что их хозяин заставляет их делать. Но тот был абсолютно уверен в своих распоряжениях и всячески излучал какую-то ауру понимания. Поэтому они держались. Тем более, что ребята стали кроме ячменной каши еще и рыбу есть, которую верша поставляла исправно. Пусть мелкую, но ее вполне хватало для варева. А на второй день удалось поймать зайца и поджарить его, что еще сильнее подняло их состояние духа.

Причем поймать не в силки, которые давали очень ненадежный «улов» и могли пустовать неделями. А в хитроумную ловушку, изготовленную, как и верша, Андрейкой.

Тут нужно отметить, что ловушки для рыбы вроде верша встречались достаточно давно. Самые древние остатки таких приспособлений восходили к неолиту. Однако повсеместного употребления они не имели. Даже в XX веке использовались очень ограниченно.

Это было связано с тем, что не каждый мог их изготовить. И далеко не все вокруг вообще знали о них хоть что-то. Даже среди выходцев из поселений, расположенных по рекам да озерам. Потому что самым ходовым способом ловли рыбы со времен каменного века были сети да остроги. Остальное – факультативно, эпизодически и далеко не повсеместно.

Аналогично обстояли дела с другими ловушками. Да, о силках да ловчих ямах знали многие. Даже селяне из самых глухих деревушек. Но силки отличались крайне низкой эффективностью, а ловчие ямы требовали больших затрат сил и применялись для добычи крупного и среднего зверя. Поэтому своими ловушками наш герой смог удивить своих холопов. Комплексно.

С одной стороны, самим фактом того, что он их сделал и они работали. А с другой – тем, что они не понимали – откуда он о них узнал. Ведь паренек рос на их глазах. И с отцом они если на охоту и ходили, то совсем на другую. Да и батя его Прохор Степанов сын мало хозяйству внимания уделял. Не до того ему было…

Но мы отвлеклись.

Итак – поташ и сода. Полноценно разделить их вот так вот «на коленке» у Андрейки вряд ли получилось бы. Поэтому он решил довольствоваться относительной чистотой продукта. Благо, что до середины XIX века их вообще разделять не умели, называя всякий зольный остаток поташом. И применяя как есть.

Разделял их он достаточно просто. Положил в горшок, стоящий на костре, полученный белый порошок. И стал его растворять водой, позволяя ей прогреться до кипения. По чуть-чуть подливал ее. Помешивал. Потом еще и еще. Когда же порошок растворился полностью добавил еще половину от получившейся жидкости. И пошел на ближайший родник. А Устинка, ухватив тряпками этот горшок, поспешил за ним. Егорка же, подхватив пустой горшок и тряпицу, засеменил рядом. Там они поставили емкость в струю ледяной родниковой воды и стали ждать, когда она остынет. Что и произошло довольно быстро. А вместе с тем на дно горшка выпал белый порошок – сода.

Андрейка, когда готовился, проводил эту процедуру ни раз и ни два. И прекрасно знал о том, что сода в несколько раз хуже растворяется в воде, чем поташ, особенно при понижении температуры[17] и повышении концентрации в растворе поташа, как более активного вещества.

Остудил он раствор. Отфильтровал через тряпицу его, собрав влажную соду. И пошел выпаривать немало почищенный зольный остаток. Получив в нем уже пропорции соды к поташу, как 1 к 10.

Повторив этот прием еще дважды, он удовлетворился. Там, в XXI веке, анализ остатка показывал достаточно чистый поташ, вполне пригодный для его целей. Во всяком случае та примесь в 1–2 % соды была несравненно лучше 20–40 % соды в обычном зольном остатке.

Пока с этими всем игрались – остатков сруба не стало. Весь сожгли. Пустив на выпаривание. А получили на выходе пригоршню достаточно чистой соды и две горсти поташа.

– И ради этого мы корячились? – удивился Егорка, почесав задумчиво затылок.

– А что это? – поинтересовался Устинка, недоуменно смотря на два туеска с белым порошком в обоих.

– Здесь, – указал Андрейка, – сода. Чистая, хорошая сода. А вот тут, – показал он на второй туесок, – поташ.