— Что здесь написано? — спросила я.
Он посмотрел на футболку, как будто не мог вспомнить.
— Cinco de Mayo[29] — в честь того дня, когда мы выкинули французов из Мексики.
— Французы были в Мексике?
— Давным—давно. — Себ пожал плечами. — Я купил ее на рынке.
Я кивнула и поняла, как мало я знаю об этой стране. Она была не совсем такой, как рассказывали в школе. Странно было думать о ней, она была так близко.
Я снова посмотрела на Себа и кое—что заметила.
— Эй, да ты побрился!
Он уже был не так похож на рок—звезду, как вчера, — скорее на актера, которому досталась роль сексуального новичка в школе.
Он потрогал свою щеку и смутился.
— Да, решил, что пора.
— Кажется, вчера мне нравилось больше, — сказала я, разглядывая его, и подумала, что должна была сказать все, что угодно, но не это. Я только поддержала разговор, а его карие глаза уже загорелись. Я покраснела, и он усмехнулся:
— Больше не буду бриться.
Я поморщилась, у меня горело лицо.
— Себ, ты же знаешь, что мы с Алексом вместе? Ты мне нравишься, но...
— Да, знаю, — тихо сказал он. — Все нормально.
Я почувствовала, что за этими словами прячется очень сильная эмоция. Себ улыбнулся и снова провел рукой по щеке.
— Но знаешь, если щетина поможет...
Сказать, что я не привыкла вызывать у парней такой явный интерес, даже в шутку, было бы преуменьшением века. Парни мной вообще не интересовались, даже гораздо менее красивые, чем Себ. В Потакете я была Королевой Причуд, школьным изгоем. Я открыла рот и снова закрыла, думая, что же сказать.
Себ увидел мое замешательство, и его дразнящий взгляд исчез.
— Уиллоу, я просто шучу. Да, я бы хотел, чтобы мы стали не просто друзьями. Тут я не шучу. Но я знаю, что ты любишь Алекса. Если ты хочешь только дружбы, то все в порядке. Так и будет.
Я поерзала на подушках. Мои щеки все еще горели, особенно когда я вспомнила, как ощутила вчера глубину его чувств ко мне. К счастью, сейчас я этого не ощущала, хотя и не очень старалась. Если я была права, то я не хотела знать об этом.
— Ты уверен, что все нормально? — спросила я.
— Да, — ответил он и приподнял уголок рта. — Всю жизнь я искал другого полуангела. Поверь, я не собираюсь уходить только потому, что понял, что ты пока не можешь мне ответить взаимностью.
— Пока? — изумилась я.
— Это тоже была шутка, — поспешно сказал он. — Я имею в виду — нет, я надеюсь, что ты поймешь это в один прекрасный день, но... — Он замолчал и рассмеялся, положив руку на лицо и покачав головой.
— Эх, caramba[30], у меня не очень получается, да?
Я улыбнулась. Он опустил руку.
— Ладно, давай сначала. Уиллоу, просто быть с тобой, быть твоим другом — этого достаточно. Обещаю.
— Уверен? — сказала я, изучая его лицо. — Даже если мы навсегда останемся друзьями?
Глаза Себа были спокойными.
— Полностью уверен. Я буду твоим братом, как тебе такой вариант?
Это были не пустые слова. Я с облегчением вздохнула. Он понял. Еще легче мне было оттого, что он все еще хотел остаться.
— Братом. Звучит очень... очень хорошо.
—Теперь у тебя он есть. На всю жизнь, если захочешь.
— Спасибо, — нежно сказала я. С того момента, как я встретила Себа, я чувствовала связь с ним. Даже больше — я знала, что мне нужна его помощь. Я почувствовала дрожь и откинула волосы. Вдруг слова сами пришли. — Себ, мне остольком тебя надо спросить. Я так переживала...
Себ, который полулежал на подушке, резко выпрямился.
— Переживала?
— Даже боялась. Твой ангел. Ты чувствуешь его внутри? Не то, что он существует, а то, что он существует отдельно от тебя. Думает не о том же, о чем ты. Как будто у него собственное сознание.
Он нахмурился.
— Недолго. Но раньше такое бывало.
Я села на край подушки.
— Что было раньше?
Себ лежал в расслабленной позе — одна рука на колене, а другая на подушке, — но я чувствовала, что внутри у него бурлит водоворот эмоций. Я вдруг поняла, что я единственная в мире, кому он может это сказать.
— Может, ты видела вчера, когда мы держались за руки. Когда мне было одиннадцать, меня арестовали за воровство.
— Да, видела. И они запихнули тебя... — Я запнулась.
— Здесь, в Мексике, мы называем это reformatorios[31]. — Себ поморщился. — Они говорили, что мы должны быть благодарны, что попали туда. Потому что они давали нам шанс исправиться.
Исправиться. Я вспомнила картины из жизни колонии, которые я успела увидеть — вода только два часа в день, постоянные избиения, ночью привязывают к кровати, — у меня комок подступил к горлу. Ирония — это было не то слово.
Себ провел ногтем по шву джинсов.
— Там много чего происходило. Вещи пострашнее, чем кража кошелька. — Он опять улыбнулся, на этот раз через силу. — Я видел, как парни пытались сбежать, и их ловили. Их привязывали к дереву на несколько дней. Без еды и воды. Никто из нас не мог помочь им.
Вдруг я увидела образ оттуда. Лучше бы не видела. Глаза мальчика. Его лицо. Я с трудом проговорила:
— Что... что с ним случилось?
Себ развел руками.
— Через неделю он пропал. Больше мы его не видели.
— Но разве это законно? Как им позволили такое делать? Разве вы не могли заявить в полицию, когда вышли? — Мой голос стал пронзительным от испуга.
Себ поднял брови с удивлением — и с жалостью ко мне: я думала, что это выход...
— Никому это не интересно. Мы были воры и беглецы. Уличная шпана, без родителей.
Я была потрясена и обняла колени. Я слышала, как над нами стреляют по мишеням. Тренажеры вокруг нас выглядели до странности обыденными — словно они были из другой жизни, не той, через которую прошел Себ. Думаю, так и было.
— Как ты сбежал?
Он пожал плечами:
— В раме моей кровати был расшатавшийся металлический прут. Я вытащил его и заточил о стену, пока никто не видел. Это заняло месяцы, но в итоге он стал достаточно острым. Я пригрозил им охраннику и смылся. Я бежал во весь опор. — Его рот скривился. — Я так быстро бежал, что мог бы попасть на Олимпийские игры.
Я посмотрела на него, пораженная тем, что он как—то сохранил рассудок и мог даже шутить об этом. «Я пригрозил охраннику». Это не удивило меня, но я знала, что на самом деле Себ — хороший человек, даже нежный. Я вспомнила себя, когда мне было одиннадцать, и покачала головой. Большая разница. Даже учитывая все мои проблемы, я была настоящей счастливицей — и не подозревала об этом.
— Ты порезал охранника?
Себ помотал головой:
— Нет. Он был трусом. И думаю, я выглядел решительно. Словно не принял бы отрицательного ответа. — Он немного повеселел.
— Ты бы порезал его?
Веселье исчезло. Он встретился со мной взглядом. Я знала, что Себ никогда не станет врать мне.
— Да, — тихо сказал он. — Я бы сделал все, чтобы оттуда выбраться. И я ненавижу людей, даже сейчас. За то, что они делают друг с другом. За то, что они сделали со мной.
Я увидела маленький шрам на его руке, как раз там, где кончался рукав футболки. Глубокая белая впадина на загорелой коже. Как раз по размеру сигаретного ожога. У меня забилось сердце. Боже, неужели они сделали это с ним там?
Себ заметил, куда я смотрю, и взглянул на шрам.
— Нет, это парень моей матери, когда я был маленьким. — Он пожал плечами и потрогал шрам. — У мамы был плохой вкус на мужчин.
В его голосе не было горечи, но я чувствовала, как он его ненавидел. Я хотела спросить его про отца—ангела, но сейчас, похоже, было не время.
— Себ... — Я не могла закончить. У меня не было слов.
Он посмотрел на меня, и я увидела на его лице сожаление о том, что он меня расстроил. Он осторожно сжал мою руку.
— Querida, все в порядке. Никто не трогал меня уже много лет.