— Они собирались спуститься и заплатить за ночь. Я должен их задержать? Да, да. Да, я понимаю.

Перед стойкой стоял другой портье с вытаращенны­ми глазами. Когда первый положил трубку, он спросил:

— Ну что?

— Она сказала не подходить к ним. Сейчас они ко­го—нибудь пришлют. Патрульная машина всего в не­скольких кварталах отсюда. — Он тряхнул головой. — Если это действительно они, это просто дичь какая—то. Таким опасным беглецам лучше скрываться где—нибудь в Тринидаде...

Я не дослушала и в смятении вернулась в нашу ком­нату. Я нашла свое человеческое тело и слилась с ним. Мои глаза распахнулись.

— Вчерашний портье узнал нас, — выпалила я. — Полиция уже едет.

Алекс выругался и вскочил с кровати.

— Ладно, нам надо сматываться, прямо сейчас.

Он расстегнул пуговицу джинсов, чтобы нацепить кобуру с пистолетом на ремень. Надежно их спрятав, он пырнул в ванную, схватил краску для волос и карандаш и запихнул все это в сумку вместе с моими волосами, которые валялись на полу. Все следы краски он тща­тельно вытер мочалкой и тоже сунул ее в сумку.

Пытаясь сохранять спокойствие, я нащупала туфли— лодочки — мою единственную обувь. Потом я услыша­ла, что говорят по телевизору, подняла голову и замер­ла.

— ...новые подробности поступили от официаль­ных представителей правоохранительных органов Потакета, Нью—Йорк. Эти кадры были сделаны в быв­шем доме разыскиваемой террористки Уиллоу Филдс прошлой ночью...

Показывали дом дяди Джо. Я услышала чей—то рез­кий вздох и поняла, что это мой собственный. Я сидела неподвижно, отказываясь понимать то, что я видела.

Дом, в котором я жила с девяти лет, полыхал.

Даже на этих дрожащих кадрах, как будто снятых на телефон, было видно, что викторианский особняк дяди Джо трещит и обваливается. Горели даже садовые скульптуры во дворе. Я разглядела одного из гномов, овеянного сполохами, словно дух огня.

Картинка сменилась, и на экране появились по­черневшие руины и пожарные. Второго этажа уже не было — от него остался один темный остов, будто дом грозил небу костлявыми пальцами. Я смотрела на тлею­щий кусок сиреневой стены. Моя спальня.

— ...причина неизвестна, хотя местная полиция по­дозревает дружинников из Церкви ангелов. Как со­общалось ранее, выживших нет. Тела двух женщин были найдены среди развалин, возможно, это Миранда и Джоанна Филдс, мать и тетя Уиллоу Филдс...

На экране телевизора из обугленных останков дома выкатывали на носилках два мешка.

Мир закружился передо мной, и меня охватила дрожь. На экране пожарный поскользнулся на щебне. Я молча смотрела, как мешок в форме человеческого тела падает с носилок.

— Уиллоу, — резко сказал Алекс. Он сидел передо мной на корточках и тряс меня за плечи. — Прости, но если мы не смотаемся отсюда, то будем следующими. Идем!

Каким—то образом мне удалось кивнуть. Я не могла дышать, все мое тело согнулось под тяжестью увиден­ного. Мама. Мамочка. Я встала, взяла с тумбочки у кро­вати маленькую фотографию, где я была запечатлена в ветвях ивы, и засунула ее в карман джинсов. Теперь это было все, что у меня осталось от прошлой жизни. Алекс не стал выключать телевизор и выглянул в откры­тую дверь.

— Чисто, — прошептал он, обернулся и протянул мне руку. — Не подавай виду, что мы торопимся. Но приготовься бежать.

«Никто не выжил». «Никто не выжил». Эти слова би­лись у меня в голове, пока мы шли к стоянке, держась за руки. Мы встретили по дороге только пару, выгружав­шую вещи из машины; они на нас даже не посмотрели. Когда мы добрались до мотоцикла, Алекс дал мне шлем и сунул пакет в багажник. Я застегивала ремни, пальцы нe слушались.

Полицейская машина уже ехала нам навстречу, когда наш мотоцикл с ревом умчался в противоположном направлении. Я ничего не видела. Я крепко вцепилась в Алекса, и у меня перед глазами снова и снова возни­кали два мешка. Вышла ли мама из забытья перед тем, как это произошло? Понимала ли она, что происходит? Пожалуйста, только не это. Мысль о том, что она была напугана и попала в ловушку, из которой не могла вы­браться, причиняла мне такую боль, что мне казалось, я умру. Я прижалась к Алексу. Нас обдавало холодным горным ветром. Я закрыла глаза и постаралась сдер­жать тошноту.

Не знаю точно, сколько времени прошло: может быть, минуты, может, часы. Как только мы пересекли границу штата и оказались в Нью—Мексико, Алекс свер­нул с шоссе и въехал в маленький городок. Мы приехали на заправку и затащили мотоцикл туда, где его было не видно. Ноги одеревенели, я почти не чувствовала их, как будто я была зомби, только что вылезшим из моги­лы.

Алекс обнял меня за плечи. В его лице читались на­пряжение и сочувствие.

— Нам надо поговорить, — сказал он и отвел меня в туалет.

Поговорить. Слова казались незнакомыми. Я пойма­ла себя на том, что верчу их в голове туда—сюда, обдумы­вая возможные значения. Алекс запер за нами дверь, а я стояла, обхватив себя за плечи. Где—то глубоко внутри накатывала волна слез. Если бы я дала ей вырваться, она навсегда утопила бы меня.

Волосы Алекса взъерошились от ветра. Он повернул­ся ко мне. Его теплые и сильные руки сжали мои.

— Уиллоу, слушай, — резко сказал он. — Чем больше я об этом думаю, тем меньше мне видится в этом смыс­ла. Да, Церковь ангелов могла желать смерти твоей ма­тери, но при чем тут тетя? Все в Потакете знали, что вы не ладили, так?

Я покачала головой, слишком шокированная, чтобы проследить за ходом его мыслей. Но он был прав. Это был маленький городок, и тетя Джо была не из тех, кто не выносит сор из избы. Все знали, как ей было не по нраву, что надо поддерживать нас двоих, хотя какие—то деньги я получала благодаря своим на­выкам телепата.

— К тому же твоя тетя поверила Церкви ангелов, когда они сказали, что ты сбежала с каким—то таин­ственным парнем. Зачем им ее убивать? — продолжал Алекс. — Она бы подтвердила их версию. Если же целью была твоя мама, то было бы проще связать ее дома, а потом тихо избавиться от нее. Глупо убивать людей, сжигая их вместе с домом. Слишком многое может пойти не так

Боль пронзила мою голову, я едва понимала смысл его слов.

— Что ты сказал, Алекс?

Он поколебался, продолжая держать меня за руки.

— Это может показаться странным, но ты можешь попробовать почувствовать маму? — наконец спросил он.

Меня как током ударило.

— Ты... ты думаешь, что они на самом деле не умер­ли?

В его глазах отражалась борьба его догадок с нежела­нием давать мне надежду.

— Не знаю, — сказал он. — В любом случае поджи­гать дом — это слишком просто. Как будто для показухи.

Я сглотнула, едва смея надеяться.

— Это могла быть, например, неуправляемая толпа. Люди иногда устраивают поджоги. А другие сгорают.

— Да. Смотри, я могу ошибаться, но просто попро­буй, хорошо? Попробуй почувствовать их.

Я не хотела пробовать. Не хотела давать себе даже самой слабой надежды, чтобы не разочаровываться. Я прерывисто вздохнула, пытаясь отрешиться и сосре­доточиться.

Мамочка.

Я представляла ее мягкие светлые волосы, почти такие же, как у меня, ее зеленые глаза, в которых све­тилось узнавание, когда она меня видела. От нее пахло смесью шампуня, лосьона для тела и еще чего—то, что было именно ее, мамино. Когда я была маленькой, я хо­тела навсегда завернуться в этот запах. Даже потом, когда она перестала реагировать на окружающих и ви­тала в своих снах, я сидела рядом, вдыхая этот запах, и желала, чтобы все было иначе.

Образ мамы принял четкие очертания у меня в го­лове довольно быстро: она всегда была в моих мыслях. Я тянулась мыслями в разные стороны, нащупывала, ис­кала ее. Здесь ли она еще? Пожалуйста...

Бесконечно тянулись минуты. Я стояла с закрытыми глазами у холодной фарфоровой раковины, стараясь не вмешиваться в происходящее, несмотря на глухие удары сердца — агонию моей надежды. Не дави, просто расслабься... плыви по течению... Мама, ты здесь?