– Это всего лишь отвлекающий маневр, – говорил на следующее утро Улаф. Он отложил одну из депеш, которые принес с собой император Сарабиан. – Оборотни, вампиры и вурдалаки – всего лишь иллюзии, так что они никому не могут причинить вреда, а эти нападения на атанские гарнизоны не более чем самоубийственные выходки, которые призваны поддерживать смятение в Империи. Наши противники не придумали ничего нового.

– Он прав, – согласился Спархок. – Все эти происшествия не новы, и единственная их цель – связать руки атанским гарнизонам.

– К несчастью, своего они добились, – заметил Бевьер. – Пока все это продолжается, мы не можем намного сократить гарнизоны, чтобы послать помощь Бетуане.

– Но лорд Вэнион предложил взять по роте из крупных гарнизонов, – возразил Сарабиан. – Это хоть какой-то выход.

– Верно, ваше величество, – согласился Бевьер, – только будет ли этого достаточно?

– Должно быть достаточно, – сказал Вэнион. – Больше мы сейчас выделить не можем. В конце концов, мы говорим об атанах, а когда дело касается атанов, количество их не имеет значения. Один атан сам по себе заменит половину армии.

Стрейджен знаком поманил Спархока, и они отошли к длинному столу, на котором был накрыт завтрак. Светловолосый вор принялся придирчиво выбирать печенье.

– Сработало, – сказал он едва слышно. – Ксанетия должна видеть человека, чтобы пробраться в его мысли, но Берит отыскал рядом с посольством дом, который к тому же немного выше самого посольства. Мы сняли для Ксанетии уютную комнатку с видом на кабинет посла. Сейчас она добывает для нас информацию – и имена.

– Почему мы скрываем это от остальных?

– Потому что мы с Кааладором хотим использовать эту информацию для того, чтобы поставить новый мировой рекорд, о котором я говорил вам вчера. Сарабиан еще не дал на это своего согласия, так что незачем беспокоить его тем, о чем знать ему совсем необязательно – по крайней мере, до тех пор, пока мы не уложим все трупы в штабеля.

На следующий день принцесса Даная заболела. Понять, что это за болезнь, было невозможно. Ни жара, ни кашля, ни хрипов – только беспричинная слабость. Принцесса потеряла аппетит, и ее трудно было добудиться.

– То же самое, что было в прошлом месяце, – уверяла Миртаи встревоженных родителей. – Ей нужно укрепляющее, только и всего.

Спархок, однако, знал, что Миртаи ошибается. В прошлом месяце Даная вовсе не была больна. Богиня-Дитя небрежно отзывалась о своей способности быть одновременно в двух местах, но ее отец знал, что, когда ее внимание прочно приковано к тому, что происходит в одном месте, в другом она попросту впадает в спячку. Однако нынешнее недомогание было совсем другим.

– Может быть, и вправду дашь ей укрепляющее, Элана? – предложил.он. – А я пойду поговорю с Сефренией – быть может, она придумает что-нибудь еще.

Сефрения с невеселым видом сидела в своей комнате. Она смотрела в окно, хотя с первого взгляда было ясно, что пейзаж за окном для нее все равно что не существовал.

– У нас проблема, матушка, – сказал Спархок, прикрывая за собой дверь. – Даная больна.

Сефрения резко обернулась к нему, глаза ее изумленно расширились.

– Что за чушь, Спархок! Она никогда не болеет. Она просто не может заболеть.

– Я и сам так думал, но тем не менее она больна. Ничего осязаемого, никаких явных признаков, но она определенно нездорова.

Сефрения стремительно поднялась.

– Мне нужно взглянуть на нее, – сказала она. – Может быть, я сумею выспросить у нее, в чем дело. Она одна?

– Нет. С ней Элана. Не думаю, что она согласится уйти. Это осложнит дело?

– Об этом я позабочусь. Давай скорее выясним, что стряслось, пока не стало еще хуже.

Явная обеспокоенность Сефрении еще больше встревожила Спархока. С растущим страхом он последовал за ней в королевские покои. В одном Сефрения была безусловно права. Афраэль никоим образом не была восприимчива к людским хворям, так что это не могла быть обыкновенная простуда или одна из бесчисленных детских болезней, которые подхватывают и от которых успешно излечиваются обычные дети. Спархок с самого начала отверг мысль, что у божества может случиться насморк.

Сефрения была напряжена и сосредоточена. Она начала бормотать стирикское заклинание еще до того, как вошла в комнату Данаи.

– Благодарение Богу, Сефрения, ты здесь! – воскликнула Элана, привставая из кресла, которое было придвинуто к постели девочки. – Я так…

Сефрения выпустила заклинание, причудливо щелкнув пальцами, и глаза Эланы остекленели. Она так и застыла, полупривстав из кресла, с протянутой рукой.

Сефрения подошла к кровати, присела на край и взяла девочку на руки.

– Афраэль, – сказала она, – проснись. Это я, Сефрения.

Богиня-Дитя открыла глаза и безутешно зарыдала.

– Что с тобой? – спросила Сефрения, крепче прижимая ее к себе и бережно укачивая.

– Они убивают моих детей, Сефрения! – прорыдала Афраэль. – По всей Эозии! Эленийцы убивают моих детей! Я хочу умереть!

– Мы должны немедленно отправиться в Сарсос, – сказала Сефрения Спархоку и Вэниону, как только они оказались втроем. – Мне нужно поговорить с Тысячей.

– Я понимаю, что это разбивает ей сердце, – сказал Вэнион, – но ведь она не может на самом деле умереть, правда?

– Может, Вэнион. Младшие боги так тесно связаны со своими почитателями, что от этого зависит сама их жизнь. Пожалуйста, Спархок, попроси Беллиом сейчас же доставить нас в Сарсос.

Спархок мрачно кивнул и, вынув шкатулку, коснулся кольцом крышки.

– Откройся! – произнес он куда резче, чем хотел бы.

Крышка со щелчком открылась.

– Голубая Роза, – сказал Спархок, – у нас беда. Богиня-Дитя тяжко захворала оттого, что в далекой Эозии убивают ее детей. Мы должны немедля прибыть в Сарсос, дабы Сефрения могла испросить совета у Тысячи Стирикума касательно ее исцеления.

– Я исполню все, как ты велишь, Анакха, – прозвучал голос Беллиома из уст Вэниона. В лице магистра появилась смутная неуверенность. – Пристойно ли мне сказать, что я испытываю сочувствие к тебе и подруге твоей из-за недуга единственного вашего дитя?

– Я от всего сердца благодарю тебя за доброту, Голубая Роза.

– Сие не только лишь доброта, Анакха. Дважды касалась меня нежная длань Богини-Дитя, и даже я не защищен от хитроумных чар ее касания. Ради любви, всеми нами к ней питаемую, поспешим же в Сарсос, дабы могла она исцелиться.

Мир всколыхнулся, померк – и все трое увидели, что стоят перед отделанным мрамором чертогом Совета в Сарсосе. Осень здесь началась раньше, и березовая роща на окраине города была словно охвачена золотым пламенем.

– Подождите меня здесь, – сказала Сефрения Спархоку и Вэниону. – Не будем дразнить горячие головы новым явлением эленийцев в зале Совета.

Спархок кивнул и открыл шкатулку, чтобы спрятать Беллиом.

– Нет, Анакха, – проговорил Беллиом, вновь говоря устами Вэниона. – Должен я знать, что будет отвечено на просьбу Сефрении.

– Как пожелаешь, Голубая Роза, – вежливо ответил Спархок.

Сефрения вошла в чертог.

– Здесь похолоднее, – заметил Вэнион, кутаясь в плащ.

– Да, – согласился Спархок, – Сарсос куда севернее Материона.

– Тему погоды можно считать исчерпанной. Не волнуйся, Спархок. Сефрения обладает большим влиянием на Совет Тысячи. Уверен, они согласятся ей помочь.

Они ждали, и время тянулось невыносимо.

Прошло не меньше получаса, когда Спархок вдруг ощутил, как по Беллиому прошла сильная дрожь, даже судорога.

– Ступай со мною, Анакха! – Голос Вэниона прозвучал отрывисто и резко.

– В чем дело?

– Пристрастие стириков к бесконечным разговорам будит во мне недовольство. Должен я обратиться через Тысячу к самим младшим богам. Болтуны сии проговорят до самой смерти Афраэли! – Страстность, прозвучавшая в голосе Вэниона, поразила Спархока.

Он поспешил за своим магистром, который размашистым, совершенно не свойственным ему шагом не вошел, а ворвался в здание. Бронзовые двери залы Совета были, по всей видимости, заперты, и это стало очевидно по скрежету разорванного металла, когда Вэнион резко распахнул створки.