Да, тут конечно стоит подчеркнуть, что на серийных авто мы отставали от немцев и итальянцев в крутящем моменте.

Парень поднял палец вверх.

Я увидел в глазах в глазах ребят, едущих Волги восхищение и уважение.

Какой русский не любит быстрой езды? Правильно, только хреновый русский не любит быстрой езды.

Потому что нам всегда хочется летать. Скорость — это ощущение полёта. Будто бы неведомая сила посадила тебя на крыло и несёт прекрасное будущее.

И вот уже всё летит навстречу: жизнь, километры, новые люди и приключения.

Все летит и ты летишь. Чувствуешь, что вращаешь землю своими колёсами, что свободен в этот момент и не подвластен никому, кроме себя.

Я не заметил, как подъехал к развязке с разворотом. Ленинский широкий, трехполосный проспект.

Я стал в спешке перестраиваться вправо, но в самый последний момент услышал, как мне истерично сигналит таксист из черной двадцать четвертой Волги.

Он шел немного позади справа и попал в «мертвую зону», увидев его перекошенное от злости лицо, я подавил в себе желание дать газу и подрезав его зайти в поворот прямо перед его носом.

Но в последний момент отвернул влево и вернулся в свою полосу.

— Вот ты скотина безмозглая, — ругательство непроизвольно вырвалось у меня изо рта.

Таксист все это видел и прочел произнесенное по губам, но горделиво заулыбался, высокомерно отвернул голову, перевел взгляд на дорогу и выжав акселератор полетел вперед.

Я понял, что он получил удовольствие от того, что не пропустил и «проучил» меня на проспекте.

Памятник Гагарину и развязка остались позади. У Донского монастыря мне все же удалось развернуться в обратную сторону.

В этот час Ленинский был практически пуст. Чуть впереди на остановке троллейбус забирал припозднившегося пассажира.

Я притормозил и подкатил на нейтралке к стоп линии перед наземным пешеходным переходом. Горел красный, движок мерно работал.

Я сидел за рулем и смотрел на панель приборов. И тут я почувствовал еще один сильнейший соблазн.

Мне не хотелось расставаться с машиной и я решил попробовать разогнать ее до максимума по прямой.

Когда еще такая возможность выдастся — погонять самому на спортивном автомобиле?

Дождавшись зеленого сигнала светофора, я втопил педаль в пол. Четыреста двенадцатый захрипев, рванулся в сторону МКАДа. Ведь звук его двигателя скорее напоминал приятный хрип, нежели рев.

Первая передача, сцепление, сразу вторая. Затяжной набор скорости.

Тронувшийся троллейбус остался далеко позади. Мне запомнились удивленные лица, разглядывающие в окна необычный Москвич со спортивными надписями.

Передо мной простирался совершенно пустой проспект. Мимо по обеим сторонам проезжей части проносились длиные московские девятиэтажные дома из бежевого кирпича.

Я разогнал машину на третьей передаче до девяноста километров в час.

Четвертая

Сто. Сто десять. Сто двадцать. Сто тридцать!

Охренеть, я никогда так быстро не ездил. Где-то в области солнечного сплетения заиграл легкий холодок.

Сто сорок! Расскажи кому-нибудь из моих знакомых пацанов никто бы мне не поверил. Машина просто прекрасна — летит, словно птица.

В своем воображении я видел, как выигрываю гонку за гонкой,стою на пьедестале победителей, и кладу руки на плечи парней, занявших вторые и третьи места, ведь первое за мной. Я чемпион!

К моему удовольствию мне везде горел зеленый. Я пролетал перекресток за перекрестком, пока не понял, что подъезжаю ко МКАДу. Я снова проскочил последний разворот.

Три полосы сошлись в две.

Я мысленно отругал себя. Впереди справа виднелся козырек поста ГАИ, футуристической формы. Их поставили к Олимпиаде. Похоже, что инспектор только один и занят, какими-то своими делами.

В голове быстро созрел план — проскочить пост, проехать и развернуться на МКАДе, пока он меня не видел.

Сомневаюсь, что инспектор побежит с жезлом через четыре полосы останавливать меня. Ну а если и побежит, то у меня под капотом примерно сто десять лошадиных сил и секунд сорок форы.

Пусть попробует меня догнать. Вряд ли это у него получится, даже на милицейской Волге.

И все-таки я решил сбросить скорость перед постом, чтобы не привлекать его внимания. И у меня это получилось.

Кажется что сотрудник милиции даже не посмотрел в мою сторону.

Так, теперь газу, пока он сидит в своей будке! Развязка на МКАДе в этом месте имела форму бабочки.

Для того, чтобы развернуться в обратную сторону нужно было проехать под мостом, потом вправо подняться на магистраль и через двести метров съехать.

Бляха-муха! Я все же ошибся. В зеркало заднего вида я увидел, как гаишник выскочил из помещения поста, на ходу прижимая к голове рукой свою фуражку.

Он запрыгнул в Волгу и включив «цветомузыку» начал погоню за мной.

У меня были права, полученные на производственной практике, мне их выдали в шестнадцать лет, но самостоятельно ездить по ним я мог только с восемнадцати.

А восемнадцать мне должно исполниться только через пару дней.

Мое сердце тревожно забилось. Пульс застучал в висках. Если он меня поймает, то крупных неприятностей не избежать.

Во-первых, права у меня точно отберут, а во-вторых, могут впаять уголовку за угон. Точнее, скорее всего впаяют. Потому попадаться в руки ментам мне никак нельзя.

Поэтому я снова втопил педаль и на третьей передаче вошел в поворот. Поднимаясь на МКАД, я помогал себе, подруливая и работая ручником.

Влетев на кольцевую дорогу, я промчался на бешеной скорости прямой участок, чуть притормозил перед правым поворотом и снова стал «заходить» вниз по крылу «бабочки».

Я слишком поздно заметил, что сразу после поворота на аварийках стояли две легковушки. Мелкая авария. Но они загородили всю проезжую часть дороги.

Дальше я совершил досаднейшую ошибку новичка: правая нога запуталась и вместо тормоза нажала на газ.

Даже не успел осознать, как моя рука рефлекторно дернула руль влево и я вылетел с трассы, пробив ограждение.

А потом я закричал…

Мое сознание вернулось из воспоминаний в реальность снова в больничную палату. Я смотрел на матушку. Едва ли пролетело секунд пять, пока я это все вспоминал. Но мне было очень плохо.

Жгучий стыд охватил меня.

— Мама, я готов ответить за свои действия. Я все отработаю! Простите меня с отцом. Я отработаю и куплю папе такую же «копейку». Вот увидишь! Я буду работать день и ночь.

Где-то в глубине души я чувствовал, что мама несчастлива. Но она никогда об этом не говорила и не показывала этого.

Теперь же я видел, что она будто постарела лет на десять. Настолько тяжело ей дались переживания последних дней.

И мое сыновье сердце сжималось от того, что причиной этих переживания стали мои безрассудные действия.

Меня душила злость на себя, но я не мог проронить ни слова.

— Милиция к тебе сюда в больницу еще не приходила?

Мне хотелось спросить насколько всё серьезно, приходили ли менты домой и что спрашивали, но это выглядело бы как малодушие и трусость.

— Нет, мам.

— Вообщем, я тут кое-что разузнала у нашего юриста на работе. Он сказал, что если милиция прекратит дело, то ты отделаешься малой кровью. Трубецкой Игорь Николаевич, хотел забрать заявление об угоне, но в милиции пока думают отдавать или нет.

— Игорь Николаевич? Взрослый, пенсионер? — я вспомнил седовласого мужчину, подъезжавшего на Волге к боксу на территория автокомбината Академии наук.

— Ну ты скажешь тоже. Да, седой с белыми волосами. Он у них старшим механиком в гараже числится, так я поняла. Очень приятный, вежливый мужчина, говорят, что из бывших дворян.

— Да ладно… Не может быть. Не похож он на дворянина, совсем. Дворяне во фраках, с бабочками, эполетами, аксельбантами. А он был в обычном рабочем халате, даже немного засаленном. Нет, точно не дворянин! Они же все после Революции на Запад уехали?