От этого касания у меня пробежали мурашки по телу. Меня будто зарядили, какой-то световой энергией.

— Спасибо, хорошо передам. Беги, конечно.

Она улыбнулась и зашагала в сторону автобусной остановки своей женственной пружинящей походкой. Когда она отошла на достаточное расстояние, мой бывший одноклассник снова заговорил:

— Ух ты какая! — сквозь зубы процедил Щука, разглядывая ее сзади. Он оскалился и со свистом втянул воздух, — Вот бы ее…

— Пасть закрой… — я сложил руки на груди и опустил подбородок, внимательно наблюдая за движениями его тела. Я знал, что от него можно ожидать любую гадость.

— А что такое? Влюбился, что ли? Волком на меня смотришь. Не, ну если, ты, Колесников, влюбился, то это другое дело, — он мерзко улыбался, — так влюбился или нет? Если не влюбился, то должен знать, что бабы общие. Ну в том смысле, что Советская власть дала женщине свободу, равноправие. Женщина теперь, не частная собственность. У нас все общественное верно? Человек человеку друг, товарищ и брат. Вот и ты не жадничай, будь другом. Поделись бабой.

— Ты чего хочешь, Щука? — я знал, что специально он провоцирует конфликт, поэтому огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что рядом нет его шестерок, ведь он никогда не ходил один. Я мысленно вымерял расстояние до его подбородка.

— Я? Познакомится с этой шалашовочкой. Сведи меня с ней. Охота ей…

Он заметил начало моего движения и тут же отскочил назад. Годы уличных драк не прошли для него даром. Но неожиданно для меня, поднял раскрытые ладони на уровень плеч. Это жесть как бы означал «сдаюсь». При этом ножик был зажат между пальцами, как шариковая ручка.

— Всё, всё. Молчу. Больше о бабах ни слова? Обиделся, что ли? — он снова перешел на ложный миролюбивый тон, его харя приняла настолько издевательское выражение, что я готов был превратить ее в кровавую отбивную, но сдерживал себя, — кстати, а что-то твоего бати не видно? Не случилось ли чего. Вон его тачки уже почти неделю не видно. Уехал что ли? По глазам твоим вижу, что что-то недоброе с батей произошло.

Он явно знал, что отец отдал из-за меня машину.

— Или пришлось ее ментам отдать? Чтобы дело твое замазать? Ты если чё, говори, у меня там знакомые есть. Порешаем все вопросы.

Ах вот ты куда клонишь? Сейчас за решение вопроса попросишь телефон Насти. Я молча стоял и наблюдал за бенефисом Щуки.

— Ты понимаешь, о чем я гутарю, а, Колесников? Ты же не глупый, вроде. Ну если тебе там в больничке мозги не прооперировали. Сечешь? Ты мне телефон той мадам, а я тебе с ментами все вопросы закрываю. Гарантирую, что за угон дадут максимум условку, а то и вообще дело закроют. А идет?

Жалкий манипулятор. Кто-то ему уже рассказал, что в ментуре собираются отдать меня на поруки.

— Мамку, твою конечно жаль, ходила здесь — глаза на мокром месте. Видел, аж сердце кровью обливается. Все соседи говорят такая уважаемая женщина, а несчастная. Замуж за такого скря…

Он не успел договорить, я не планировал бить первым, но и терпеть и выслушивать гадости про своих родителей.

Первым ударом я его шлепнул левой, как плетью по губам, не сильно но и не слабо. Так чтобы чувствительно было, чтобы он вкус своей крови почувствовал.

— Еще слово про мою мать или кого-нибудь из моих близких вякнешь, я тебе зубы в затылок вобью, падаль!

Из окон начали появлятся лики соседей прильнувших к стеклам и приотрыты створкам.

— Твоя мамка дала…

Вторым ударом я разбил ему нос. Теперь вся шея, грудь, его светлая рубашка с коротким руковом была полность залита кровью. Из под земли выросли двое дружков Щуки, которые бросились его поднимать.

Щука теперь играл на публику. Его глаза смеялись, ему явно нравилось устроенное им представление, но голос звучал трагически:

— За что ты меня избиваешь? Я не сделал тебе ничего плохого? Я же просто хотел тебе помочь…

Он театрально откинулся назад, так чтобы все зрители видели залитое кровью тело.

Один из дружков поднял упавший перочинный ножик, обернулся ко мне он явно оценивал расстояние до моей печени и мне пришлось нейтрализовать его несильной двойкой.

Я рассчитывал силы. Это скорее были два щелчка, нежели полновесные удары. Но их было достаточно, чтобы отправить недруга в короткий нокдаун.

Из окна какая-то бабка истошно закричала:

— Милиция! Вызывайте милицию! Человека убили!

Третий делал вид, что пытается оттащить меня от двух своих приятелей, но на самом деле, схватив за шею, он душил меня и нашептывал мне на ухо, что меня убьют и теперь отвечу за свои дела по-серьезному.

Из подъездов стали выбегать мужики и нас растащили. Самое противное было то, что со стороны это действительно выглядело, как мое нападение.

Меня держали за руки. Я особо и не сопротивлялся.

Окружающие соседи считали, что я избил Щукина ни за что, ни про что. Я посмотрел в сторону этого урода и увидел его торжествующий взгляд.

Щука почти смеялся и получал удовольствие от осознания того, что за руки держат меня, а не его.

Через очень короткое время зазвучала сирена и во двор въехал канареечный УАЗик с синей полосой на борту.

Заслышав приближение милицейской машины, троица резко подскочила и и рванула в сторону противоположной арки.

Они бежали так быстро, что белые подошвы их кед сверкали словно отблески молний.

Пока УАЗик подъезжал к толпе, беглецы успели скрыться в арке. О том, что только что произошло свидетельствовали пятна крови на асфальте у подъезда и оброненный перочинный ножик, принадлежащий Щуке. Больше ничего.

Машина скрипнула тормозами и остановилась.

Через секунду водительская дверь распахнулась и из милицейской «канарейки» вышел сержант и направился в нашу сторону, надевая на ходу фуражку.

— Граждане, что тут происходит? Кого тут убивают? Кто вызывал наряд?

Люди недоуменно переглядывались. Из окна высунулась та самая бабка из четвертого подъезда, которая кричала и звала милицию.

— Я все видела. Вот этот вот, которого держат, — она тыкала пальцем в мою сторону, — напал на троих, избил их до крови, уж ножом или чем я не знаю. Двоих повалил, а с третьим боролся.

— А где эти трое? — милиционер пробежался взглядом по толпе, но не найдя никого окровавленного и избитого потерпевшего посмотрел в мою сторону.

— Они сбежали.

— Так, понятно. Стоп… — он развел руками, будто раздвигая невидимые волны и глядя вниз присел на одно колено, — а это что? Отойдите гражданин, не затопчите мне улику.

Сержант смотрел на забрызганный кровью перочинный ножик, валяющийся на земле.

Он снова бросил быстрый взгляд на меня и нахмурив брови спросил:

— Это ваше, гражданин?

— Так, понятно. Стоп… — он развел руками, будто раздвигая невидимые волны и глядя вниз присел на одно колено, — а это что? Отойдите гражданин, не затопчите мне улику.

Сержант смотрел на забрызганный кровью перочинный ножик, валяющийся на земле.

Он снова бросил быстрый взгляд на меня и нахмурив брови спросил:

— Это ваше, гражданин?

Если раньше плохие новости распространялись

со скоростью звука, то теперь они распространяются

со скоростью передачи электрического сигнала.

Эрнст Кренкель радист «Челюскина»

Твою же дивизию! Каналья! Как хорошо, что я не прикоснулся к этому дурацкому перочинному ножику.

Только этого мне не хватало для полного счастья.

Я стоял в отделении милиции в коридоре, куда меня доставили сразу после задержания. Вот повезло, как утопленнику, вытянул «счастливый» билет.

Мало того, что я должен был явиться милицию после выписки из больницы по поводу угона и взятия меня на поруки, так теперь меня самого привезли ещё и из-за драки.

Повезло, так повезло. Но я ни о чем не жалею, таких ублюдков, как Щукин надо бить, как только они борзеют.