Как ни считай,
Уж много ль, мало ль, я не знаю,
Одно я знаю: я сама
От ласк его сошла с ума.
Я мужа с поля поджидаю
Обычно с первою звездой;
Проголодался он, и нужен
Ему теперь хороший ужин.
И, словно чувствуя душой
Его приход, спешу я к двери,
Чтоб настежь растворить ее.
Тут на подушку я шитье
Кладу, чтоб не было потери
Какой в работе, — для того
Держу подушку возле стула.
Чуть Педро наземь спрыгнул с мула,
Я прыг в объятия его!
Голодный мул глядит уныло,
Объятьем нашим утомлен,
И, слыша, как вздыхает он,
Как бьет копытом, муж мой милый
Мне говорит: «Краса моя!
Твой Педро должен отлучиться —
Наш скот без ужина томится».
Он в хлев идет, за ним и я.
Пока солому он бросает,
Меня он шлет за ячменем.
Я возвращаюсь с решетом
И ставлю рядом. Насыпает
Он корм скоту, и тут же вновь
Меня он обнимает сразу.
Невзрачен хлев, но нет отказу,—
Ведь красит все места любовь.
Уж нас похлебка приглашает
Давно на кухню. Мы идем,
Там лук с сердитым чесноком
Так вкусно пахнут, так толкают
В кастрюльках крышки, видя нас,
И так шипят, урчат и бродят,
Такую музыку заводят,
Что и хромой пустился б в пляс.
Тут скатерть я стелю, посуду
Мне ставить в самый раз пора:
Она — живем без серебра —
Из талаверской глины
[115]. Чудо!
Гвоздички — роскошь, не узор!
Тарелку мужу наливаю
Я до краев. Такой, я знаю,
Похлебки не едал сеньор,
Властитель наш. Но и супруге
Заботой платит муженек,—
Как голубь, лучший он кусок
Готов отдать своей подруге.
Он пьет, и половину я
Вина с ним осушаю дружно.
Маслины — третье… Нет, не нужно
Любовь заменит их моя.
Вот кончен ужин. Путь-дорога
Нам спать. Идем рука с рукой,
Но прежде мы за день такой
Благодарим усердно бога.
И спать ложимся мы тогда,
И засыпаем очень скоро,
И мирно спим, пока Аврора
[116] Нас не разбудит, как всегда.