- Однако он не мог их пройти, - опять ввернул американец.

- Постойте, Альтамонт, будьте терпеливы, берите пример с Мак-Клура. Двадцать шестого сентября капитан встал на зимовку в бухте Милосердия, на севере земли Банкса, где и пробыл до тысяча восемьсот пятьдесят второго года. Наступил апрель; у Мак-Клура оставалось съестных припасов всего на полтора года. Не желая возвращаться назад, он на санях пересек пролив Банкса и достиг острова Мелвилла. Будем мысленно следовать за ним. У этих берегов Мак-Клур надеялся встретить суда, которые капитан Остин отправил ему навстречу через Баффинов залив и пролив Ланкастера. Двадцать восьмого апреля Мак-Клур вошел в Зимнюю гавань, где Парри зимовал тридцать три года тому назад. Никаких кораблей там не было. Но капитан нашел в одном туре документ, из которого узнал, что лейтенант Мак-Клинток, спутник Остина, прошел это место год назад. Другого это привело бы в отчаяние, но Мак-Клур не унывал. На всякий случай он оставил в том же туре новый документ, в котором говорил о своем намерении вернуться в Англию открытым им Северо-Западным проходом через пролив Ланкастера и Баффинов залив. Если от него не будет вестей, то это будет значить, что его отнесло к северу или к западу от острова Мелвилла. Затем Мак-Клур, не теряя мужества, вернулся в бухту Милосердия, где и провел третью зиму тысяча восемьсот пятьдесят второго - пятьдесят третьего годов.

- Я никогда не сомневался в мужестве Мак-Клура, - заявил Альтамонт, - но сомневался в его успехе.

- Пойдем дальше, - сказал доктор. - В ту зиму из-за сильных морозов было мало дичи, и уже в марте пришлось сократить паек на одну треть. Мак-Клур решил отправить в Англию половину своего экипажа или через Баффинов залив, или по реке Макензи и через Гудзонов залив. Другая половина экипажа должна была привести «Инвестигейтор» в Европу. Мак-Клур выбрал самых слабых матросов, для которых четвертая зимовка могла бы оказаться гибельной. Отъезд был назначен на пятнадцатое апреля, приготовления были закончены. Но вот шестого числа, прогуливаясь по льду со своим лейтенантом Кресуэлом, Мак-Клур вдруг увидел бежавшего к нему по льду человека, который отчаянно размахивал руками. Это был Пим, лейтенант капитана Келлетта, с корабля «Геральд», того самого Келлетта, которого, как я уже вам говорил, Мак-Клур покинул в Беринговом проливе два года тому назад. По прибытии в Зимнюю гавань, Келлетт нашел документ, оставленный там Мак-Клуром. Узнав, таким образом, что тот находится в бухте Милосердия, капитан Келлетт отправил своего лейтенанта Пима навстречу бесстрашному молодому моряку. Лейтенанта сопровождал отряд матросов с корабля «Геральд»; в этом отряде находился французский лейтенант де Брэ, служивший в качестве волонтера в штабе капитана Келлетта. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что встреча наших соотечественников действительно имела место?

- Ничуть, - ответил Альтамонт.

- Ну, так пойдем дальше и посмотрим, был ли пройден Северо-Западный проход. Обратите внимание, если связать открытия Парри с открытиями Мак-Клура, то выходит, что они обогнули северные берега Америки.

- Да, но не на одном и том же корабле, - возразил Альтамонт.

- Зато это был один человек. Но дальше. Мак-Клур отправился к капитану Келлетту на остров Мелвилла и в двенадцать дней прошел сто семьдесят миль, отделяющих бухту Милосердия от Зимней гавани. Договорившись с капитаном «Геральда», что он пришлет к нему больных, Мак-Клур вернулся на свой корабль. Всякий другой решил бы, что им сделано уже достаточно, но отважный молодой человек задумал еще раз попытать счастья. Прошу обратить внимание: его лейтенант Кресуэл, сопровождавший больных с корабля «Инвестигейгор», покинул бухту Милосердия, дошел до Зимней гавани и, пройдя по льдам сто семьдесят миль, второго июня добрался до острова Бичи и несколько дней спустя с двенадцатью матросами поднялся на борт корабля «Феникс»!

- Я служил тогда на «Фениксе» под начальством капитана Инглфилда, с которым мы вернулись в Европу, - сказал Джонсон.

- Седьмого октября тысяча восемьсот пятьдесят третьего года, - продолжал доктор, - Кресуэл прибыл в Лондон, пройдя весь путь от Берингова пролива до мыса Фарвель.

- Ну, что же, - сказал Гаттерас, - войти с одной стороны, а выйти - с другой, разве это не значит пройти?

- Это так, - ответил Альтамонт, - но ведь он совершил по льдам переход в четыреста семьдесят миль.

- Что ж из того?

- В этом вся суть! - воскликнул американец. - Спрашиваю вас: судно Мак-Клура прошло проходом или нет?

- Нет, - ответил доктор, - потому что после четвертой зимовки Мак-Клур принужден был бросить свой корабль среди льдов.

- Морским путем должен проходить не человек, а корабль. Если когда-нибудь Северо-Западный проход сделается доступным, то проходить его будут корабли, а не люди в санях. Необходимо поэтому, чтобы его прошел корабль или по крайней мере шлюпка.

- Шлюпка? - воскликнул Гаттерас, усмотрев в словах американца определенное намерение.

- Альтамонт, - поспешно возразил доктор, - вы придираетесь к словам, и всякому ясно, что вы не правы.

- Вам нетрудно объявить меня неправым, господа, - возразил Альтамонт, - вас четверо, а я один. Но я все-таки остаюсь при своем мнении.

- И оставайтесь! - вскричал Гаттерас. - Да только держите язык за зубами!

- Какое право вы имеете так со мной говорить? - вспылил Альтамонт.

- Право капитана! - надменно заявил Гаттерас.

- Разве я вам подчинен? - возразил Альтамонт.

- Без всякого сомнения. И берегитесь! Если…

Тут доктор, Джонсон и Бэлл развели их в стороны. Соперники бросали друг на друга угрожающие взгляды. Доктор был огорчен до глубины души.

Но после двух-трех примирительных фраз Альтамонт, насвистывая национальную песенку «Янки Дудль», улегся на своей койке. Спал он или нет, было неизвестно, но он не произнес больше ни слова.

Гаттерас вышел из палатки и стал большими шагами расхаживать под открытым небом. Через час он вернулся и лег спать, также не проронив ни слова.

Двадцать девятого мая солнце в первый раз совсем не зашло: оно лишь слегка коснулось горизонта и тотчас же опять всплыло на небосклон. Начинался период дней, длящихся круглые сутки. На другой день лучезарное светило появилось, окруженное великолепным кольцом, сверкавшим всеми цветами радуги. Такого рода явления повторялись часто, они постоянно привлекали внимание доктора, отмечавшего день и час появления колец, их размеры и вид. Но эллиптическое кольцо, которое он наблюдал в этот день, было довольно редким явлением.

Вскоре появились стаи крикливых птиц; дрофы и канадские гуси, прилетевшие из далекой Флориды и Арканзаса, с изумительной быстротой устремлялись к северу.

Казалось, они на своих крыльях принесли весну. Доктору удалось подстрелить несколько этих птиц, а также трех-четырех журавлей и даже одного аиста.

Снега быстро таяли на солнце; таяние ускоряла морская вода, выступавшая на ледяных полях из трещин и отдушин, проделанных тюленями. Смешавшись с морской водой, снег образовал грязную массу, которую арктические путешественники называют «кашей».

Доктор опять принялся за свои посевы; в семенах у него не было недостатка. Он очень удивился, заметив среди просохших камней побеги особой разновидности щавеля. Клоубонни не мог надивиться творческой мощи природы, которая проявлялась даже в царстве льдов и мороза. Посеянный им кресс-салат через три недели дал молодые побеги длиной около десяти линий.

На кустиках вереска стали робко распускаться крошечные, бледнорозовые, почти бесцветные цветочки; казалось, неумелая рука подлила в их окраску слишком много воды. В общем флора Новой Америки оставляла желать лучшего. Но все же отрадно было смотреть на эту скудную и робкую растительность, это было все, что могли вызвать к жизни слабые лучи солнца; казалось, провидение не совсем еще забыло эти далекие страны.