- Способ для нас очень удобный, - заметил он. - Да и то ли нам еще придется придумывать в нашем положении.

Тетеревов привязали за лапы, и Пенкроф, просияв от мысли, что с охоты он вернется не с пустыми руками, предложил идти поскорее домой, так как уже начинает смеркаться.

Дорогу к Трущобам найти оказалось нетрудно. Нужно было только не отдаляться от реки и идти вниз по течению. Около шеста часов вечера Герберт и Пенкроф, усталые, но довольные, возвратились к своему убежищу.

Гедеон Спилет неподвижно стоял на берегу, скрестив на груди руки, и смотрел, как над морем с востока быстро надвигается черная грозовая туча. Ветер крепчал, с наступлением сумерек стало холодно. Небо было каким-то зловещим, все предвещало приближение шторма.

Герберт пошел в Трущобы, а Пенкроф направился на берег моря, к журналисту. Спилет, задумавшись, не заметил, как он подошел.

- Ох, ночью и непогода же разыграется, мистер Спилет! - сказал моряк. - Штормовая, с дождем? На радость буревестникам.

Гедеон Спилет обернулся и, увидев Пенкрофа, вдруг спросил:

- Как, по-вашему, на каком расстоянии от берега волна смыла нашего товарища?

Пенкроф, не ожидавший такого вопроса, удивленно посмотрел на Спилета и, подумав немного, ответил:

- Да не больше как в двух кабельтовых.

- А что такое кабельтов?

- Сто двадцать саженей, или шестьсот футов

- Так, значит, Сайрес Смит исчез на расстоянии тысячи двухсот футов от берега?

- Вроде того.

- И собака исчезла вместе с ним?

- И собака.

- Меня вот что удивляет, - продолжал Спилет. - Допустим, что наш товарищ погиб, а вместе с ним погибла и собака, - но как же это море не выбросило до сих пор на берег ни труп собаки, ни мертвое тело хозяина.

- Что ж тут удивительного? Вон какое волнение на море, - ответил Пенкроф. - А может быть, их отнесло течением далеко отсюда.

- Так вы считаете, что товарищ наш утонул? - еще раз спросил журналист.

- По-моему, утонул.

- А по-моему - нет, - сказал Гедеон Спилет. - Хотя я с уважением отношусь к вашей опытности, Пенкроф, но это бесследное исчезновение и Сайреса и его собаки - живы они или мертвы - мне кажется просто непостижимым, невероятным.

- Рад бы согласиться с вами, - ответил Пенкроф, - но, к сожалению, не могу!

Сказав это, Пенкроф возвратился в Трущобы. Там в очаге уже горел яркий огонь, Герберт подкинул в него охапку сухого хвороста, и высокие языки пламени осветили все темные закоулки коридора.

Пенкроф тотчас занялся приготовлением обеда. Он считал необходимым накормить товарищей посытнее, зная, как им нужно подкрепить свои силы. Нанизанных на прут птичек он оставил на завтра, но из трех тетеревов двух ощипал, выпотрошил, и вскоре представители семейства куриных уже поджаривались на импровизированном вертеле.

В семь часов вечера Наба все еще не было. Отсутствие его очень беспокоило Пенкрофа, - он боялся, как бы не случилась с ним какая-нибудь беда на этой незнакомой земле. А что, если бедняга Наб в отчаянии наложил на себя руки? Но Герберт делал совсем иные выводы из долгого отсутствия Наба. Он уверял, что если Наб не возвращается, значит что-то побудило его продолжать поиски, значит появились какие-то обстоятельства, конечно благоприятные для Сайреса Смита. Почему Наб не возвращается? Несомненно, из-за того, что его надежда окрепла. Может быть, он обнаружил на берегу отпечатки ног Сайреса Смита, обрывок оболочки аэростата и ведет дальше свои розыски. Может быть, он уже набрел на верный след. Может быть, даже нашел своего хозяина…

Так размышлял и так говорил Герберт. Спутники не возражали юноше. Журналист даже кивал головой в знак согласия. Но Пенкроф думал иначе - он полагал, что Наб во время поисков зашел еще дальше, чем вчера, и потому не успел вернуться засветло.

Какие-то смутные предчувствия волновали Герберта, и он несколько раз порывался пойти навстречу Набу. Но Пенкроф убеждал его, что это совершенно бесполезно: в такой темноте да еще в такую ужасную погоду невозможно найти Наба, и лучше всего подождать его в убежище. Если завтра утром негр не вернется, то Пенкроф без всяких разговоров пойдет вместе с Гербертом разыскивать Наба.

Гедеон Спилет поддержал моряка, говоря, что им не следует разлучаться, и Герберту пришлось отказаться от своего намерения, но сделал он это с горестью, из Глаз его покатились слезы.

Журналист не мог удержаться и поцеловал великодушного юношу.

Тем временем действительно разыгралась непогода. С дикой силой налетели порывы юго-восточного ветра. В темноте слышно было, как море, где наступил тогда отлив, ревело и билось вдали от берега, у первой полосы рифов. Подхватывая струи дождя, шквал дробил их в водяную пыль и мчал в пространство облаком холодной влаги. По берегу словно ползли клочья седых туманов; море с таким грохотом перекатывало камни, как будто кругом одну за другой опрокидывали телеги, груженные булыжниками. Поднимая целые тучи песку, ветер смешивал их с потоками ливня, и выдержать его напор было невозможно. Воздух был насыщен песочной и дождевой пылью. Ударяясь о прибрежный гранитный вал, ветер кружился вихрем, не находя себе иного выхода, с бешеной силой врывался в ущелье, откуда вытекала речка, и с диким воем гнал вспять ее вздувшиеся воды. Неистовые порывы ветра то и дело забивали обратно в узкую щель, служившую дымоходом, весь дым от очага, и в коридорах Трущоб нечем было дышать.

Поэтому Пенкроф, как только тетерева изжарились, погасил костер и, оставив лишь несколько тлеющих углей, прикрыл их золой.

В восемь часов вечера Наб еще не вернулся, но теперь вполне можно было предположить, что его задержала буря, что ему пришлось искать себе пристанища в какой-нибудь пещере и он пережидает, когда кончится непогода, или просто хочет дождаться рассвета. Нечего было и думать идти ему навстречу.

Ужин состоял только из одного блюда - жареной дичи. Все отдали ему честь, тем более что мясо тетеревов славится своим превосходным вкусом. После долгой охотничьей экспедиции Пенкроф и Герберт сильно проголодались и ели теперь с волчьим аппетитом.

Поужинав, каждый устроился в том самом углу, где спал накануне; первым, конечно, заснул юный Герберт, прикорнув возле моряка, который расположился у костра.

Потекли ночные часы; буря все усиливалась и с грозной силой бушевала во мраке. Налетел ураган, похожий на тот, который унес пленников из Ричмонда и забросил их на эту землю среди Тихого океана. Над его бескрайней ширью нет преград для ярости ветров; бури, очень частые в пору равноденствия, свирепствуют там на полной воле, творя жестокие бедствия! Вполне понятно, что берег, обращенный к востоку, то есть как раз навстречу порывам урагана, принимал на себя все его удары, и самые яркие описания не могут передать, с какой невероятной силой он бросался в наступление на землю.

К счастью, нагромождение скал, образовавшее Трущобы, держалось прочно. Но даже среди этих огромных каменных глыб иные, наименее устойчивые, казалось, слегка покачивались.

Пенкроф заметил это: приложив ладони к гранитной глыбе, он почувствовал, что она чуть-чуть колеблется. Но он успокаивал себя, справедливо рассуждая, что бояться нечего, ибо это импровизированное жилище не рухнет. Однако он слышал, как грохочут камни, которые ветер сбивал с края верхнего плато и гнал по склону до самого моря. Иногда срывавшиеся камни падали на скалы, служившие Трущобам кровлей, и если они летели отвесно, то, ударяясь о гранит, разбивались на мелкие осколки. Два раза моряк вставал и, хватаясь за стенку каменного коридора, добирался до выхода - посмотреть, что там творится. Но обвалы были незначительны, они не представляли никакой опасности, и Пенкроф, возвратившись на свое место, снова ложился около очага, где под слоем пепла тихо потрескивали раскаленные угли.