- А не держать ли его в устье реки?

- Конечно, можно и там держать, но устье не защищено от восточного ветра, и я боюсь, как бы волны не повредили «Бонадвентуру».

- Где же вы думаете поставить бот, Пенкроф?

- В порту Воздушного шара, - ответил моряк. - На мой взгляд, этот маленький залив, защищенный скалами, именно то, что нам нужно.

- Не далековато ли?

- Что вы! Да он всего лишь в трех милях от Гранитного дворца, и туда проложена превосходная прямая дорога!

- Действуйте, Пенкроф, ведите туда «Бонадвентур», - согласился инженер, - хотя я предпочел бы, чтобы он был поближе к нам. На досуге оборудуем для него порт

- Вот это славно! - воскликнул Пенкроф. - Порт с маяком, молом и сухим доком! Ей-богу, мистер Смит, с вами из любого затруднения выйдешь!

- Да, дружище, только с вашей помощью, потому что три четверти всех работ выполняете вы!

И вот Герберт и моряк отправились на судно, снялись с якоря, подняли парус и, подгоняемые попутным ветром, быстро пошли к мысу Коготь. Часа через два «Бонадвентур» уже стоял в тихом порту Воздушного шара.

Можно ли было сказать, наблюдая за тем, как ведет себя неизвестный в первые дни пребывания в Гранитном дворце, что его нелюдимый характер смягчился? Прояснилось ли его сознание? Воспрянул ли он душой? Да, без сомнения, и это было настолько очевидно, что Сайрес Смит и журналист начали думать, что вряд ли разум несчастного совсем омрачен.

Вначале на неизвестного, привыкшего к вольному простору и той безудержной свободе, которой он пользовался на острове Табор, находили приступы глухой ярости, и колонисты боялись, как бы он не выбросился из окна Гранитного дворца. Но мало-помалу он смирился, и ему предоставили больше свободы.

У поселенцев появилась надежда. Неизвестный отрешился от своих кровожадных инстинктов; он больше не ел сырое мясо, которым питался на островке, а вареное мясо не вызывало в нем отвращения, как вначале, на борту «Бонадвентура».

Однажды Сайрес Смит, воспользовавшись тем, что неизвестный заснул, подстриг гриву косматых волос и длинную бороду, которые придавали ему такой устрашающий вид. Инженер надел на него более подобающую одежду вместо того лоскута, который он носил. И вот, наконец, в лице неизвестного, окруженного заботой, появилось нечто человеческое и взгляд его, казалось, смягчился. Должно быть, прежде, когда в глазах его светилась мысль, он был просто красив.

Сайрес Смит поставил себе за правило ежедневно проводить несколько часов в его обществе. Он приходил в комнату к неизвестному с работой и всеми силами старался чем-нибудь его заинтересовать. Инженер надеялся, что проблеск мысли озарит его темную душу, какое-нибудь воспоминание вернет к сознательной жизни. Ведь случилось же это на борту «Бонадвентура» во время бури.

Инженер рассказывал ему о чем-нибудь, стараясь разбудить его дремлющий ум, заставляя незнакомца прислушиваться и приглядываться. Иногда в комнату входил то один, то другой колонист, порой друзья собирались все вместе. Чаще всего они говорили о мореходстве - о том, что ближе всего любому моряку. Порой неизвестный как будто вслушивался в речи колонистов, и друзья скоро пришли к убеждению, что он кое-что понимает. Иногда они подмечали у него на лице скорбное выражение, говорившее о душевных страданиях, ибо трудно было предположить, что он притворяется; но несчастный молчал, хотя не раз им чудилось, что слова готовы сорваться с его уст.

Он хранил какое-то печальное спокойствие. Но не было ли его спокойствие кажущимся? Не тосковал ли он в неволе? Трудно было сказать. А может быть, он постепенно менялся к лучшему, ведь это было так естественно. Он попал в тесный круг друзей, в спокойную обстановку, жил в полном довольстве, постоянно общался с колонистами, к которым в конце концов привык, всегда был сыт и тепло одет. Но облагородила ли его новая жизнь, которую он теперь вел, или же, и это слово здесь уместнее, его попросту удалось приручить? Вот в чем был вопрос, и Сайресу Смиту хотелось поскорее разрешить свои сомнения, но он боялся отпугнуть больного, ибо считал его больным! Впрочем, исцелится ли когда-нибудь неизвестный?

Инженер непрестанно наблюдал за ним. Он следил за каждым движением его души, если только это слово можно было применить к неизвестному. Как хотелось Сайресу Смиту постичь эту душу!

Колонисты с искренним волнением следили за тем, как протекало лечение, предпринятое Сайресом Смитом. Они старались помочь ему в этом деле, продиктованном человеколюбием, и все, за исключением, пожалуй, одного маловера Пенкрофа, надеялись, как и Сайрес Смит, на исцеление неизвестного.

Как уже говорилось, незнакомец хранил невозмутимое спокойствие, но все видели, что он по-своему привязался к инженеру. Поэтому Сайрес Смит решил испытать его и, вырвав из привычной обстановки, отпустить на берег океана, прежде расстилавшегося перед его глазами, на опушку леса, который должен был напомнить ему те леса, где он провел столько лет!

- Но, пожалуй, получив свободу, он убежит от нас? -спросил Гедеон Спилет.

- Однако необходимо произвести этот опыт, - ответил Сайрес Смит.

- Вот увидите, - заметил Пенкроф, - наш красавчик сейчас же улепетнет, как только очутится на вольном воздухе и почует свободу!

- Не думаю, - ответил Сайрес Смит.

- Попробуем, - произнес Гедеон Спилет.

- Попробуем! - повторил инженер.

Дело было 30 октября; неизвестный с острова Табор уже девять дней провел в неволе, в Гранитном дворце. Было жарко, и солнечный свет заливал остров.

Когда Сайрес Смит и Пенкроф вошли в комнату, пленник лежал у окна и смотрел на небо.

- Идемте с нами, друг мой! - сказал ему инженер.

Неизвестный вскочил. Пристально посмотрев на Сайреса Смита, он пошел вслед за ним, а моряк, шагая позади, всем своим видом показывал, что ничуть не верит в успех предприятия.

У дверей Сайрес Смит и Пенкроф усадили неизвестного в подъемник, а Наб, Герберт и Гедеон Спилет ждали их внизу. Корзина спустилась, и через несколько минут все собрались на берегу.

Колонисты отошли от незнакомца, чтобы не стеснять его.

Он сделал несколько шагов к морю, глаза его возбужденно блестели, но он и не думал убегать. Он смотрел, как волны, разбившись об островок, лениво плещут о берег.

- Пока он видит только море, - заметил Гедеон Спилет, - и оно, быть может, не вызывает у него желания убежать.

- Вы правы, - ответил Сайрес Смит, - надо его отвести на плато к опушке леса. Там испытание будет убедительней.

- А ведь бежать-то ему не удастся: мосты разведены, - заметил Наб.

- Как же, - воскликнул Пенкроф, - так он и испугался твоего Глицеринового ручья! Он мигом через него переберется!

- Посмотрим, - только и сказал Сайрес Смит, глядя в глаза своему подопечному.

Колонисты отвели неизвестного к устью реки Благодарения; поднявшись по левому берегу, все вышли на плато Кругозора.

Когда неизвестный очутился на опушке леса и увидел роскошные деревья, листву которых колыхал легкий ветерок, он с упоением стал глотать благоуханный лесной воздух, и глубокий вздох вырвался из его груди.

Колонисты стояли поодаль и готовы были схватить его при малейшей попытке к побегу.

И действительно, несчастный чуть не бросился в ручей, отделявший от него лес, - мускулы на его ногах на миг напряглись… Но он тотчас же отступил, опустился на землю, и крупная слеза скатилась по его щеке!

- Ты плачешь, - воскликнул Сайрес Смит, - значит, ты снова стал человеком!

Да, несчастный плакал! Очевидно, какое-то воспоминание тронуло его душу, и, как сказал Сайрес Смит, слезы пробудили в нем человека.