Идти вдоль потока стало легче, и путники продвигались вперед быстрее. Попрежнему ничто вокруг не говорило о присутствии человека. Время от времени попадались следы крупных животных, спускавшихся к речке на водопой, - вот и все; разумеется, не в этой части Дальнего Запада в пекари попала дробинка, из-за которой Пенкроф поплатился зубом.
Однако, наблюдая за быстрым потоком, бежавшим к морю, Сайрес Смит предположил, что они находятся гораздо дальше от западного берега, чем думают. Действительно, уже наступил прилив, и он непременно погнал бы вспять воды потока, если бы устье находилось лишь в нескольких милях отсюда. Однако река текла по естественному уклону. Инженер был изумлен; он то и дело посматривал на компас, чтобы удостовериться, не уводит ли их извилистое течение обратно в дебри лесов Дальнего Запада.
А поток все расширялся, и воды его становились все спокойнее. Деревья на правом берегу росли так же густо, как и на левом, чаща была непроницаема, но, конечно, леса были необитаемы, - ведь Топ не лаял, а умный пес тотчас же оповестил бы о присутствии людей, если бы они расположились неподалеку от речки.
В половине одиннадцатого, к великому удивлению Сайреса Смита, Герберт, опередивший своих спутников, вдруг остановился и крикнул:
- Море!
Через несколько секунд путники вышли на опушку леса, и перед их глазами предстал западный берег острова.
Но как отличался этот берег от восточного, на который их выбросило волнами! Тут - ни гранитного кряжа, ни рифов, ни песка! Прибрежная полоса поросла лесом, волны добегали до деревьев, склонившихся к воде. То не был обычный берег, каким его создает природа, расстилая обширный песчаный ковер, причудливо нагромождая скалы, то была чудесная лесная опушка с прекраснейшими на свете деревьями. Русло реки было расположено так высоко, что до него не доходило море даже в часы самых сильных приливов; на плодородной почве с гранитным основанием величественные деревья всех пород пустили такие же прочные корни, как и там, в глубине острова.
Колонисты очутились у небольшой бухты, в которой не поместилось бы даже два-три рыболовных судна; она-то и являлась устьем реки; ее воды не впадали в море, плавно катясь по пологому склону, а низвергались с высоты сорока футов, а то и больше, - вот почему прилив не изменял течения потока. Никогда еще, вероятно, волны Тихого океана, как бы высок ни был прилив, не достигали берегов речки, которая как бы образовала естественный шлюз, и, без сомнения, только через миллионы лет водам суждено было подточить его гранитное дно и проложить удобный путь для реки, впадающей в море. Поэтому, с общего согласия, потоку дали название «Водопадная речка».
Лес тянулся к северу по самому берегу, почти на протяжении двух миль; а дальше он редел, и за деревьями вдоль побережья, идущего почти по прямой линии, виднелась живописная гряда холмов. Вся южная часть берега между Водопадной речкой и Змеиным мысом сплошь была покрыта лесом, морские волны доходили до великолепных деревьев с прямыми или склонившимися к воде стволами. Именно здесь, то есть на полуострове Извилистом, и надо было продолжать поиски, ибо в этой части побережья, а не в другой, бесплодной и дикой, очевидно, нашли убежище люди, потерпевшие кораблекрушение, кем бы они ни были.
Стояла отличная, ясная погода, и с высокого скалистого берега, на котором Наб с Пенкрофом готовили обед, открывался широкий вид. На горизонте не белело ни паруса. На всем побережье, насколько мог охватить глаз, не виднелось ни лодки, ни обломков кораблекрушения. Но Сайрес Смит все же решил исследовать побережье, вплоть до оконечности полуострова Извилистого.
С обедом быстро покончили; в половине двенадцатого Сайрес Смит дал сигнал собираться в дорогу; перед ними лежал не каменистый берег, не прибрежная песчаная полоса, а им приходилось пробираться через чащу, у самой воды.
Расстояние, отделяющее устье Водопадной речки от Змеиного мыса, равнялось милям двенадцати. Его можно было бы пройти за четыре часа по хорошей дороге, но наши путники шли вдвое дольше, так как приходилось огибать деревья, прорубать густой кустарник и разрывать лианы, в которых путались ноги.
Все это значительно удлиняло путь.
Друзья так и не обнаружили следов кораблекрушения. Быть может, как справедливо заметил Гедеон Спилет, волны все унесли в море; если даже не удастся найти ни одного обломка, нельзя утверждать, будто море не выбросило разбитого корабля на западный берег острова Линкольна.
Журналист рассуждал правильно, кроме того, случай с дробинкой неопровержимо доказывал, что месяца три тому назад на острове кто-то выстрелил из ружья.
Было уже пять часов вечера, а путникам оставалось еще пройти две мили до крайней точки полуострова Извилистого. Было ясно, что, дойдя до Змеиного мыса, они не успеют до захода солнца вернуться к тому месту, где утром устроили привал, - близ истоков реки Благодарения. Поэтому предстояло провести ночь на мысе. Съестных припасов у них было достаточно, и это оказалось очень кстати, ибо в лесу, на побережье, зверей не попадалось. Птиц же было множество: жакамары, куруку, трагопаны, тетерева, маленькие и большие попугаи, какаду, фазаны, голуби и сотни других пернатых. Не было дерева без гнезда, не было гнезда, из которого не доносилось бы хлопанье крыльев!
К семи часам вечера изнуренные, усталые путники подошли к Змеиному мысу, причудливым завитком выдававшемуся в море. Здесь кончался лес, и берег на юге острова превратился в самый обычный морской берег - появились скалы, рифы и песчаные отмели. Может быть, где-нибудь здесь и был выброшен корабль, потерпевший крушение, но уже стемнело, исследование пришлось отложить на завтра.
Пенкроф и Герберт принялись искать место, удобное для ночлега. Лес обрывался, а за ним юноша с удивлением заметил густую бамбуковую рощу.
- Ценное открытие! - воскликнул он.
- Почему же ценное? - спросил Пенкроф.
- Д, вот почему, - ответил Герберт, - видишь ли, Пенкроф, стволы бамбука, изрезанные на тонкие гибкие полоски, служат для плетения корзин; если его стебли вымочить и превратить в тесто, можно приготовить китайскую бумагу; из бамбуковых стволов, в зависимости от их толщины, выделывают трости, чубуки, водопроводные трубы; большие бамбуки - прекрасный, легкий и прочный строительный материал, его не подтачивает червь. Распилив ствол между двумя узлами, сохранив в качестве дна поперечную перегородку, мастерят прочные и удобные сосуды, они очень распространены в Китае. Но зачем я все это рассказываю, ведь тебе неинтересно. Но вот еще что…
- А что?…
- Знай же, если еще не знаешь, что в Индии бамбук едят вместо спаржи.
- Спаржа в тридцать футов высотой! - воскликнул Пенкроф. - И вкусная?
- Превкусная! - ответил Герберт. - Только в пищу идут, конечно, не тридцатифутовые стволы бамбука, а молодые побеги.
- Отлично, сынок, отлично!
- Молодые побеги, замаринованные в уксусе, - отменная приправа.
- Еще того лучше, Герберт!
- И, наконец, в стволах бамбука содержится сахаристый сок, а из него приготовляют приятный напиток.
- И это все? - спросил моряк.
- Все.
- А, случайно, курить его нельзя?
- Нельзя, дружище.
Герберт и моряк не долго искали место, удобное для ночлега. Волны, подгоняемые юго-западным ветром, нещадно били в прибрежные скалы, и там зияли глубокие пещеры, - в них можно было переночевать, укрыться от непогоды. Только приятели собрались войти в одну из пещер, как вдруг услышали яростное рычанье.
- Назад! - крикнул Пенкроф. - Наши ружья заряжены лишь дробью, а дробь для зверей с таким громким голосом - крупинка соли.
Схватив Герберта за руку, моряк оттащил его под прикрытие скалы, и в тот же миг из пещеры вышел великолепный зверь.
Это был ягуар, такой же величины, как его сородичи в Азии, то есть длиной в пять футов. Его рыжую шкуру покрывали черные пятна. Они особенно ярко выделялись на белой шерсти брюха. Герберт узнал кровожадного соперника тигра, еще более опасного, чем кагуар, который всего лишь - соперник волка!
