Равенной управлял тогда от имени папы Остазио да Полента. Никколо счел, что наступает самый удобный момент для проведения в жизнь его замыслов, тем более, что сын его Франческо уже нанес папе поношение, разграбив Сполето. Он поэтому решил напасть на Равенну, то ли полагая, что это будет нетрудным делом, то ли втайне сговорившись с Остазио. И действительно, после нескольких дней осады Равенна капитулировала. После этого он занял также Болонью, Имолу и Форли. Самое же удивительное то, что из двадцати крепостей, принадлежавших Церковному государству в этой местности, ни одна не устояла против Никколо. Но ему уже мало было нанести главе церкви одну эту обиду: к делам он решил добавить слова и написал папе, что по заслугам отнял у него эти владения, ибо папа не устыдился попытки разрушить такую дружбу, какая связывала его, Никколо, с герцогом, и распространенил по всей Италии посланий, в которых ложно утверждалось, будто он, Пиччинино, изменил герцогу и перешел на сторону венецианцев.

Завладев Романьей, он поручил своему сыну Франческо удерживать ее, а сам с большей частью своего войска перебрался в Ломбардию. Там, соединившись с остатками герцогских войск, он совершил нападение на контадо Бреши и занял его, после чего осадил самый город. Герцог, стремившийся к тому, чтобы Венеция стала его добычей, всячески оправдывался перед папой, флорентийцами и графом Сфорца, уверяя их, что все нарушение мирного договора, учиненное Никколо в Романье, содеяно им против его герцогской воли. А тайные его посланцы давали понять, что как только наступит подходящее для того время, он уж сумеет воздать Никколо по заслугам за его ослушание. Флоренция и граф нисколько ему, впрочем, не верили, а считали — и это была правда, — что военные действия в Романье велись лишь для того, чтобы они не шевелились и дали ему время справиться с венецианцами, каковые в надменности своей полагали, что одни могут успешно сопротивляться всем вооруженным силам герцога, и, не снисходя до того, чтобы просить помощи у своих союзников, поручили ведение войны состоявшему у них на службе капитану Гаттамелате.

Граф Франческо хотел бы при поддержке Флоренции оказать помощь Рене Анжуйскому, если бы его не удерживали события в Романье и в Ломбардии. Флорентийцы же тем охотнее поддержали бы его в этом, что республика с давних времен была в дружбе с французским королевским домом, но в этом случае герцог не преминул бы помочь королю Альфонсу, с которым он сдружился, когда тот был его пленником. Однако и те, и другие, будучи заняты военными действиями поблизости от себя, вынуждены были воздержаться от участия в более далеких столкновениях. Флорентийцы, видя, что Романья занята герцогскими войсками, а венецианцы терпят неудачи, и опасаясь, как бы за поражениями венецианцев не последовали их собственные, пригласили графа пожаловать в Тоскану, где они совместно обсудили бы, что предпринять против вооруженных сил герцога, каковые никогда еще не были столь многочисленны. При этом они убеждали графа, что если не обуздать каким-либо способом наглость герцога, все владетельные князья Италии очень скоро почувствуют ее на себе. Граф сознавал, что опасения Флоренции вполне оправданы, но, с другой стороны, удерживало его стремление породниться с герцогом. Тот же, хорошо зная об этом его желании, беспрестанно подавал ему все новые и новые надежды на то, что брак этот состоится, если граф не выступит против него с оружием. А так как девица была уже на выданьи, дело не раз доходило до того, что делались приготовления к свадьбе, но затем опять брала верх нерешительность, и все оставалось в прежнем положении. Однако, чтобы граф был более уверен в своем конечном успехе, герцог перешел от слов делу и прислал ему тридцать тысяч флоринов, которые он должен был уплатить ему по брачному контракту.

Между тем война в Ломбардии все усиливалась, ежедневно венецианцы теряли часть своей территории и все армады, которые они посылали по рекам, терпели поражения от герцогских войск. Местность вокруг Вероны и Бреши вся была занята этими войсками, а оба города находились в кольце такой тесной осады, что, по общему мнению, они не могли долго держаться. Маркиз Мантуанский, столь долгое время служивший республике, теперь, вопреки всяким ожиданиям, отвернулся от нее и связался с герцогом. И вот то самое, чего в начале войны не давала делать венецианцам их гордыня, при дальнейшем обороте событий заставил их сделать страх. Понимая, что единственная их возможность — это дружба с Флоренцией и графом, они начали просить их о помощи, хотя со стыдом и сомнениями в успехе, ибо опасались, как бы не получить им от Флоренции такого же ответа, как тот, что они дали ей во время ее попытки завоевать Лукку и колебаний графа Сфорца. Однако Флоренция проявила больше сговорчивости, чем они могли надеяться: ненависть к старому врагу оказалась у флорентийцев сильнее, чем обида на предательство старых друзей. Они уже предвидели, что необходимость заставит-таки венецианцев обратиться к ним, и заранее дали понять графу, что разгром Венеции станет началом его гибели и напрасно воображает он, что Филиппо, добившись полного успеха, будет ценить его больше, чем в дни своих бедствий, дочь же свою он пообещал ему единственно лишь из страха перед ним; а обещание, данное по нужде, только нужда и заставит сдержать, почему и надо, чтобы герцог продолжал нуждаться в нем, а это возможно лишь в том случае, если Венеция сохранит свое влияние. Ему следует также принять в соображение, что если венецианцам придется лишиться своих владений на суше, он тоже лишится не только всех выгод, которые мог из них извлечь, но и тех, какие мог доставить ему страх перед мощью Венеции, испытываемый другими. Пусть он окинет взором все итальянские государства: одни бедные ему не страшны, все же другие — его враги. И сам он не раз заявлял, что одних лорентийцев в качестве опоры ему недостаточно, так что, как ни суди, а ему всего выгоднее, чтобы венецианцы удержали свои владения на суше.

Эти доводы, не говоря уже о возмущении, с которым граф относился теперь к герцогу, считая, что последний водит его за нос в деле с предполагаемым браком, заставили его принять новое соглашение, хотя и тут он отверг обязательство перейти на тот берег По. По договору этому, заключенному в феврале 1438 года, венецианцы брали на себя две трети общих расходов, флорентийцы одну и обе республики обязывались общими силами защищать владения графа в Марке. Лига между Флоренцией и Венецией, не довольствуясь своими соединенными силами, попыталась заручиться также помощью синьора Фаенцы, сыновей мессера Пандольфо Малатесты да Римини и Пьетро Джампаоло Орсини. Но хотя она соблазняла маркиза Мантуанского величайшими посулами, стараясь оторвать его от союза с герцогом и заставить отказаться от герцогского жалованья, это ей не удалось. А синьор Фаенцы, едва только Лига назначила ему жалованье, получил от герцога более выгодное предложение и перешел на его сторону, что отняло у Лиги надежду на скорое упорядочение дел в Романье.

В Ломбардии же дела шли из рук вон плохо. Бреша была так основательно осаждена герцогскими войсками, что можно было каждый день ожидать ее сдачи из-за голода. Верона тоже терпела такую осаду, что и ей явно угрожала подобная участь. Но если бы пал хоть один из этих городов, можно было бы считать совершенно бесполезными все другие военные приготовления и даром потраченными все брошенные на это средства. Для предотвращения этой опасности можно было сделать только одно — перевести графа Франческо в Ломбардию. Однако такой план был связан с тремя трудностями. Первая состояла в том, что надо было убедить графа перейти на ту сторону По и вести военные действия всюду, где это будет необходимо. Вторая — в том, что при уходе графа за По флорентийцы оказались бы под ударом со стороны герцога, ибо Филиппо, укрывшись за стенами своих крепостей, мог частью своих войск препятствовать действиям графа, а с другой частью и с флорентийскими изгнанниками, внушавшими тогдашнему правительству Флоренции величайший ужас, обрушиться на Тоскану. Третья — в том, что неясно было, какую дорогу должен был избрать граф Франческо, чтобы самым безопасным образом проникнуть на землю Падуи для соединения с находящимися там венецианскими войсками. Из этих трех трудностей самой значительной была вторая, связанная с опасностью для Флоренции. Тем не менее, убедившись, что переход графа через По необходим, и устав от домогательств венецианцев, которые все упорнее и упорнее требовали себе графа, уверяя, что без него они погибли, флорентийцы поступились своими опасениями ради нужд союзников. Оставалась только трудность, связанная с переходом графа на ту сторону По, но решено было, что ответственность за это дело берут на себя венецианцы. Для переговоров на этот счет с графом и для того, чтобы убедить его согласиться на переправу, к нему послали Нери ди Джино Каппони, которому Синьория велела затем направиться в Венецию, чтобы придать еще большую цену услуге, оказываемой этой республике, и заодно обеспечить быструю и безопасную переправу графа.