Венецианцы, часто без достаточных оснований подозревавшие своих кондотьеров, на этот раз вполне основательно встревожились из-за их интриг. Граф, стремясь успокоить их, усиленно продолжал развивать военные действия. Однако воинский пыл у него все же несколько ослабел из-за честолюбивых помыслов, а у венецианцев из-за подозрительности, так что до конца лета никаких значительных событий не произошло. Когда Никколо Пиччинино вернулся в Ломбардию, дело уже шло к зиме и все войска стали на зимние квартиры. Граф удалился в Верону, герцог в Кремону, флорентийцы возвратились в Тоскану, папские войска в Романью. Войска эти, одержавшие победу при Ангиари, напали на Форли и Равенну, чтобы вырвать их из рук Франческо Пиччинино, который командовал там от имени отца, однако захватить эти города им не удалось, ибо Франческо оборонялся весьма доблестно. Тем не менее от появления этих войск жители Равенны так испугались возможности снова оказаться во власти папства, что с согласия своего синьора Остазио да Полента добровольно признали над собой власть венецианцев. Те в благодарность за такое приобретение, чтобы воспрепятствовать Остазио когда-либо силой вернуть себе то, чем он так неосмотрительно поступился, отправили его с одним из сыновей на остров Кандия, где он и скончался.

Папа между тем, несмотря на победу при Ангиари и нуждаясь в деньгах, продал крепость Борго-Сан-Сеполькро флорентийцам за двадцать пять тысяч дукатов.

Теперь положение вещей было таково: все считали, что зимой военных действий не будет, и никто не думал вести мирных переговоров, менее же всего герцог, которого вполне успокоило присутствие Никколо Пиччинино и само зимнее время года. Он прекратил всякие переговоры с графом, поспешно снабдил Никколо новыми конями и вообще занимался подготовкой всего необходимого к новой кампании. Узнав об этом, граф отправился в Венецию договориться с сенатом о действиях в будущем году. Между тем Никколо, видя беспечность неприятеля и считая себя вполне подготовленным, не стал дожидаться весны и в самую зимнюю стужу перешел Адду, вступил на земли Бреши, захватил их почти полностью, за исключением Азолы и Орчи, и взял в плен вместе с обозами более двух тысяч всадников графа Сфорца, совершенно не ожидавших этого нападения. Но больше всего граф пришел в ярость, а венецианцы в страх от мятежа Чарпеллоне, одного из главных капитанов графа. При этом известии граф немедленно отбыл из Венеции, но явившись в Брешу, Никколо в округе уже не нашел, ибо тот, нанеся ущерб врагу, возвратился на свои квартиры. Граф решил не продолжать военных действий, раз уж они сами собой прекратились, а использовать возможность, которую дал ему противник, и время года, чтобы восстановить у себя порядок и с наступлением весны отомстить за этот удар. Он заставил венецианцев вызвать из Тосканы их войска, посланные на помощь Флоренции, а на место умершего Гаттамелаты пригласить в качестве военачальника Мике-лотте Аттендоло.

С началом весны первым возобновил войну Никколо Пиччинино, который осадил Чиньяно, замок, отстоящий миль на двенадцать от Бреши. Граф устремился на помощь, и между этими двумя начались, как обычно, военные действия. У графа появились некоторые опасения насчет Бергамо, и он атаковал Мартининго, замок, расположенный таким образом, что, захватив его, нетрудно было оказать помощь Бергамо, подвергавшемуся немалой опасности от Никколо. Однако последний предвидел, что именно с этой стороны может последовать вражеский удар, и потому так основательно укрепил и снабдил всем необходимым эту крепость, что графу пришлось бросить против нее все свои силы. Никколо занял такие позиции, что к графу не могло подходить продовольствие, и, кроме того, укрепил местность эскарпами и бастионами так, чтобы штурм оказался для графа чрезвычайно опасным. Благодаря всем этим мерам осаждающие оказались в еще худшем положении, чем осажденные. Недостаток продовольствия не давал графу возможности продолжать осаду, а снятие ее и отход тоже грозили великой опасностью, так что можно было предвидеть блестящий успех для герцога, а для графа и венецианцев тяжелейший разгром.

Однако судьба, всегда находящая способ ублаготворить своих баловней и обделить пасынков, сделала так, что от расчета на полную победу честолюбие Никколо необычайно раздулось, а дерзновенные притязания до того усилились, что он уже утратил всякое сознание того, какое положение занимает герцог, а какое он сам. Он велел передать герцогу, что давно уже сражается под его знаменами, а между тем до сих пор не приобрел еще клочка земли даже себе на могилу и теперь хотел бы узнать от него, как он, герцог, намеревается за все эти труды вознаградить человека, от которого зависит сделать его властелином всей Ломбардии и предать в его руки всех врагов. Он со своей стороны считал бы, что уверенность в победе требует и уверенности в соответствующем вознаграждении, и хотел бы, чтобы герцог пожаловал ему во владение город Пьяченцу, где он смог бы когда-нибудь отдохнуть от многолетних военных трудов. Он даже не посовестился пригрозить герцогу, что бросит все и удалится, если его просьба не будет удовлетворена. Такой способ просить, наглый и оскорбительный, вызвал у герцога величайший гнев, и он решил лучше оставить свои замыслы, чем удовлетворить притязания Пиччинино. И вот человек, которого не могли склонить к миру ни опасности, ни вражеские угрозы, согласился на мир из-за дерзкого поведения того, кто был ему другом. Он принял решение договориться с графом и послал к нему Антонио Гвидобуоно да Тортона с предложением своей дочери в жены и мирных условий, на которые граф и союзники с величайшей готовностью согласились.

После того как мирный договор между сторонами был тайно заключен, герцог послал Никколо повеление установить с графом перемирие на один год, объясняя при этом, что бремя военных расходов оказалось для него слишком тягостным и он не может пожертвовать приемлемым для него миром ради сомнительной еще победы. Никколо был до крайности поражен таким решением, не понимая, какая причина могла побудить герцога отказаться от столь славной победы и не допуская мысли, что нежелание вознаградить друга заставило его спасти врагов. Он как только мог возражал против этого решения, и герцогу, чтобы принудить его подчиниться, пришлось даже пригрозить ему в случае дальнейших проволочек выдать его на милость его же солдатам и неприятелю. Никколо пришлось уступить, но сделал он это с горьким сознанием человека, вынужденного против воли бросить на произвол судьбы друзей и отечество, жалуясь на жестокость судьбы, по воле которой то изменчивость военного счастья, то прихоти герцога отнимают у него победу над врагом. По заключении перемирия была отпразднована свадьба мадонны Бьянки и графа, который в качестве приданого за женой получил Кремону. После этого в ноябре 1441 года подписан был мирный договор, причем от имени Венеции его подписали Франческо Барбадико и Паоло Трона, а от имени Флоренции мессер Аньоло Ач-чаюоли. По условиям его к Венеции переходили Пескье-ра, Азола и Лонато, крепости, принадлежавшие маркизу Мантуанскому.

Хотя в Ломбардии война прекратилась, она все еще велась в Неаполитанском королевстве, и по этой причине в Ломбардии снова взялись за оружие. Пока там шли военные действия, Альфонс Арагонский отнял у короля Рене все его владения, кроме самого Неаполя. Считая, что победа уже в его руках. Альфонс задумал, продолжая держать Неаполь в осаде, отобрать у графа Сфорца Беневенте и другие его ленные владения в этом королевстве. Ему казалось, что сделать это будет нетрудно, поскольку граф занят военными действиями в Ломбардии; и, действительно, он вскоре безо всякого труда занял все земли графа. Но когда стало известно о замирении в Ломбардии, Альфонса взял страх, как бы теперь граф не явился в королевство отвоевывать свои владения на стороне короля Рене, который по этой же причине стал надеяться на графа и даже обратился к нему с просьбой прийти помочь другу и отомстить врагу.