— Значит, Фридрик вернулся, вот как? — бормочу я себе под нос, но парень слышит.

— Ты его знаешь?

— Если его отец — фермер Кристиан, тогда я немного знаю его семью, правда, мне толком ничего не известно о сыне.

— Старик, правда, был такой мрачный, как говорят?

— Я не разговаривала с ним ни разу, но знала его жену. Она иногда приходила к нам с Валдис, когда её сыновья были детьми — за лекарствами и оберегами. Но каждый раз, как она приходила, мы чувствовали в ней всё больше горя. Женщина жаловалась, что Кристиан обращался с ней не лучше, чем со служанкой, и даже в постели она для него оставалась не более чем племенной кобылой. Мы верили, что она говорила правду. Однако, каждую историю можно рассказывать с разных сторон, и мы понимали, что виноват тут не только Кристиан. Должно быть, даже он замечал, что жена всерьёз влюблена — и не в него. Мы понимали, что она ступила на путь, с которого нет возврата. Так оно и оказалось — настал день, когда она сбежала с любовником, родным братом Кристиана, оставив не только мужа, но и сыновей, которые были совсем ещё детьми. Сплетни об этом наполнили рты на много недель. Каждый мужчина и каждая женщина, приходившие к нам, пережёвывали новый кусок. Унижение ожесточило Кристиана, в нём высохли последние капли нежности, даже к собственным сыновьям. Шли годы, мы слышали, что его сыновья, повзрослев, один за другим покидали ферму не в силах терпеть буйный характер отца. С ним не осталось родни, чтобы помочь, а наёмники не желали работать на такого жестокого хозяина. Ферма разорилась, и в конце концов, Кристиан повесился в своём амбаре. Всё, что мне известно про Фридрика — некоторое время он работал как наёмный работник, а потом как-то сел на корабль и исчез. Но с тех пор прошло, кажется, больше семи лет... Значит, теперь он приплыл из-за моря, и он лютеранский пастор... — Я наклоняюсь вперёд. — Скажи мне, Ари, ты помнишь, в какой день недели нашли тела утонувших рыбаков?

Он глядит на меня, по-видимому, озадаченный таким вопросом.

— Как я могу это помнить?.. Нет, погоди, должно быть, тогда была пятница, поскольку, хотя мы потеряли день рыбной ловли из-за шторма, не ловили и в следующий, ведь ни одна рыбацкая лодка не выйдет в пятницу в море. Вот почему мы оказались на берегу, когда выбросило трупы, и могли унести их с берега, иначе мы все снова были бы в море... Но какая разница, что это был за день?

— Если тело подняли могилы с помощью чёрной магии, это было возможно только ночью пятницы, до рассвета субботы.

Ари сглатывает комок в горле. Голос немного дрожит.

— Думаешь, это тот человек, которого я видел утопленником, и кто-то вернул к жизни его тело? Но как?

— Есть много способов это сделать. Но если покойник недавно скончался, колдун пишет молитву Господню на пергаменте, используя перо чайки и собственную кровь как чернила, и должен вырезать на палке руны тролля [11]. Потом он должен положить палку на тело, и прокатить её, читая написанную молитву. Постепенно, тело начнёт шевелиться, но прежде, чем оно войдёт в силу, колдун должен спросить у трупа, как его имя. Если тело обретёт силу до того, как задан вопрос или получен ответ, колдун никогда не сможет стать его хозяином, и драугр его убьёт. Ноздри и рот драугра наполнятся могильной пеной, и колдун должен слизнуть её собственным языком и капнуть в рот трупа собственной кровью. Тогда в драугра войдёт огромная сила, он набросится на колдуна и схватится с ним. Если колдун выиграет — драугр будет подчиняться всем его приказаниям, но если победит драугр, он утащит колдуна в могилу вслед за собой. Только очень смелый и необыкновенно жестокий человек рискнёт поднимать труп взрослого мужчины, как этот. Тут нужна огромная сила. Колдуны, в основном, боятся поднимать кого-нибудь кроме детей, с силой которых они могут справиться. Кто бы ни оживлял труп утонувшего рыбака, у него, должно быть, была серьёзная причина подчинить своим приказам взрослого человека.

— Кто? — спрашивает меня Ари. — Кто мог сотворить такое зло?

Уверена, что я знаю, но мальчику не скажу. Отравлять юнца ненавистью — худшее из преступлений. Ари сжимает колени, крепко обхватывая руками, и глядит в огонь моего очага.

— Я слышал, мой дед говорил о ночном ходоке, которого завистник-сосед подослал запугать кузнеца и его семью. Однажды ночью он явился как странник и попросил о ночлеге. Его радушно приняли, поскольку не знали, кто он. Но вскоре он превратил их жизнь в муку. Их запасы копчёного мяса и сушёной рыбы он сделал гнилыми. Из-за него все железные инструменты у кузнеца выходили с трещинами, а от каждой его подковы, едва её прибивали, лошадь хромала, и скоро все соседи ополчились на кузнеца и отказались приводить к нему лошадей. Мой дед говорил, что ночной ходок постоянно не давал спать всей семье криками и пением пьяных песен, но уходить не желал. Потом, когда они, наконец, поняли, кто он, кузнец и его братья окружили его с острыми ножами так, чтобы он не смог убежать, а после большим топором снесли ему голову, а тело сожгли.

— Мне ясно, что драугр в этой пещере заколдован, чтобы сделать нечто худшее, чем ломать инструмент и портить припасы. Он послан истреблять не животных, Ари, а людей.

Мне больно пугать мальчишку, но нужно, чтобы он понял, зачем я собираюсь просить его выполнить для меня дело, которое подвергнет его опасности.

Ари со стоном потрясает кулаками над головой.

— Это моя вина. Нужно было бросить его умирать на дороге. Датчане правильно сделали, напав на него. Мы должны убить его прямо сейчас, пока он не набрал силу. Отрубить голову, а тело сжечь, как говорил мой дед — это единственный способ его уничтожить.

Ари поднимается на ноги, вытаскивает из-за пояса нож.

— Нет, Ари! — кричу я. — Нет, не тронь его. Он должен жить.

Но парень не обращает на меня внимания. Я вижу, что он напуган, но по стиснутым губам понимаю — он решился идти до конца. Он думает, это единственный способ исправить сделанное им зло. Он пересекает пещеру, держа обеими руками занесённый для удара нож.

— Если ты, Ари, прольёшь хоть каплю его крови, мы проклянём тебя до самой могилы и за её пределами.

Он меня не слушает, и я понимаю — даже если я произнесу проклятие, он не остановится. Но как только он приближается к драугру, раздаётся громкое щёлканье и жужжание. Плотное облако чёрных жуков поднимается в воздух и гудит вокруг Ари, снова и снова бьёт его по лицу острыми крыльями. Он яростно отмахивается, молотит руками. Нож падает из его рук, и он, ослеплённый, наталкивается на стены.

— Сядь, Ари! Сядь, и они оставят тебя в покое.

Но он в такой панике, что мне приходится повторять дважды, прежде, чем удаётся убедить его опуститься на землю. Колени согнуты, голова прикрыта руками. Жуки падают на пол и удирают в щели между камнями.

Несколько минут Ари молча дрожит, наконец ему удаётся опять обрести голос.

— Эйдис, я... я не понимаю. Почему ты остановила меня? Почему хочешь, чтобы эта адская тварь жила?

— Мы не хотим, Ари. Мы клянёмся, что отдали бы жизни ради того, чтобы его уничтожить, но пока он должен жить. Дух покинул его тело. Если тело разрушить, когда в нём отсутствует дух, он останется среди живых, и от него невозможно будет избавиться. Даже колдун, что вызвал тело из мёртвых, не сможет отправить дух назад, в иной мир. Этот дух способен причинить так же много зла, как и сам драугр, а может и больше. Пока дух не вернётся в тело, нам нельзя рисковать, уничтожая труп.

Ари поднимает голову, на лице проступает отчаяние.

— Тогда что же мы можем сделать? Скажи мне, что делать, чтобы всё исправить?

— Послушай меня, Ари. Тело слабеет, и скоро дух не сможет в него вернуться. Нам надо исцелить тело. У нас для этого есть банка лисьего жира и сушёные травы, но нет ещё одного, самого важного ингредиента. Нам нужна частичка мумии. — Мальчик выглядит озадаченным, и не удивительно. Для наёмного работника это лекарство слишком дорого даже видеть, не то, что использовать. — Мумии получают из трупов людей. Это одно из самых сильных среди известных лекарств. Купцы привозят его понемногу из Германии для богатых данов, но даже если бы продавалось, стоит оно гораздо дороже, чем может заплатить фермер.