– В сущности, этот мир рушится под собственной тяжестью, – сказал сидящий напротив Джаллава старик, передвигая какую-то фигуру на доске. – Все, что делаем мы – это лишь попытки увернуться от обломков.

Джаллав позволил своему носителю сделать ответный ход.

– У нас не возникло впечатления, что здешние процессы ведут к неотвратимому фатальному исходу, – сказал он.

– Ведут, – сказал старик. – Истощение биосферы уже перешло критическую точку. Через тридцать лет стали бы проявляться эффекты третьего-четвертого порядка. Вам, к счастью, это незнакомо. Взрывное развитие наиболее приспособляемых, наиболее агрессивных форм жизни. И в результате – формирование примитивного злобного божества. Которое создаст еще более примитивный и злобный мир. И так по нисходящей – до воплощения зла.

– Если вас послушать, – сказал Малигнан из-за плеча Джаллава, – вы заботитесь только о добре. А если присмотреться к вашим методам…

Малигнану в носители досталась женщина. Может быть, поэтому он слегка нервничал.

– К нашему глубочайшему сожалению, Создатель не оставил нам других методов, – старик сделал очередной ход. – И либо мы ничего не делаем и соглашаемся с распространением зла, либо творим малое зло, чтобы избежать большого. Третьего не дано.

– Не знаю… – рука Джаллава повисла над доской. – Я не берусь спорить об обстановке в целом – но этот мир я бы попытался спасти. И вам, и нам известны его проблемы, и вы, и мы достаточно сильны, чтобы их разрешить. Наша этика требует бороться за жизнь больного до конца.

– Это достойно уважения, – сказал старик. – Но представьте, какой была бы ваша этика, если бы больной, вместо того, чтобы просто умереть, превращался бы в мерзкое опасное чудовище? В древности наша раса была подвержена такой болезни, – сказал он и посмотрел на Малигнана.

– И вы убивали больных? – спросил Малигнан.

– А как бы поступали вы? – спросил старик.

Джаллав в молчании сделал какой-то ход.

– Есть все признаки того, что этот мир поражен подобной болезнью, – продолжал старик. – Когда вы шли сюда, то обратили, наверное, внимание на то, что этот город просто скучен. Голые стены, слишком широкие улицы, одинаковые люди. У радуги здесь четыре цвета. Если так пойдет дальше, в этом мире останутся лишь прямые углы, несколько оттенков серого и две сотни слов в языке. Причем люди изменений не заметят. Подавляющее большинство из них.

– А те, кто заметит?

– Им будет очень плохо. Но они ничего не смогут объяснить. Смешно жалеть о том, чего нет в природе.

– Очень знакомое чувство, – сказал Джаллав.

– Ничего удивительного, – сказал старик. – Все чисто технологические миры подвержены этому процессу. Инфляция образности.

– А ваш?

– Наш мир не чисто технологический.

– Объясните, пожалуйста.

– В свое время, около десяти тысяч лет назад, наш мир прошел через эту стадию. Правда, нам повезло. Видите ли, наша раса способна к эмпатическому общению. И нам удалось сохранить контроль за ситуацией. Правда, это стоило нам двадцати миллиардов жизней на протяжении тысячи лет. Но в конце концов нам удалось найти свое место в преображенной биосфере, а ей, в свою очередь, удалось приспособить нас к себе. Божество нашего обновленного мира оказалось мудрым и светлым и создало такой прекрасный мир, как Сартас…

– Извините, – сказал Джаллав, – вы уже не в первый раз говорите: божество. Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду божество. Создателя. Других названий я не знаю. Того, кто создает миры.

– Кто создает миры… Это – в прямом смысле?

– Конечно.

– То есть мир создает божество, а божество затем создает другой мир? Я правильно понял?

– Абсолютно правильно.

– И так – до бесконечности?

– Не знаю. Возможно, да. Предела пока не положено.

– И все миры – в одном месте?

– Не понимаю вопроса. Вы же перемещаетесь из мира в мир. В одном они месте или в разных?

– Я имел в виду: один мир приходит на смену другому или все они существуют совместно? Но я уже понял. Скажите мне вот что: как именно в мире появляется божество?

– Это очень долгий процесс. Все живое, общаясь меж собой, создает некую идеальную субстанцию, которую мы называем «цаас». Чем теснее и интенсивнее общение, тем плотнее цаас. Когда в него включаются люди, цаас приобретает сходство с разумом. Он начинает активно познавать мир. Естественно, создает свое представление об этом мире. В какой-то момент это представление становится достаточно завершенным, чтобы начать самостоятельную жизнь. Возникает новый мир, в нем тут же образуется свой цаас. Поскольку представления о мире всегда отличаются от самого мира, то вновь образуемый мир отличается от предыдущего – на характер божества…

– Минутку… Получается, что божеству достаточно вообразить – и появляется новый мир?

– В определенном смысле – да.

– И мир существует в воображении божества?

– До тех пор, пока не станет способен к самостоятельному существованию.

– А потом?

– Потом он просто существует. Я не могу понять, о чем вы спрашиваете?

– Образовавшийся мир – он тоже идеален?

– Нет, конечно. Он вполне реален. У него свои законы…

– А вещество? Материя? Она откуда берется?

– Когда цаас осознает, что мир вещественен, что у материи есть свойства, существенно влияющие на основы мироздания, он вводит эти свойства в свои представления. Таким образом, возникающий мир тоже становится материальным… Цаас не осознает, что творит мир.

– Мы не поймем друг друга. Или поймем, но нескоро. Давайте вернемся к этому конкретному миру. Вы хотите в первую очередь предотвратить появление, как вы сказали, примитивного и злого божества? Но, может быть, как раз для этого и следовало бы поддержать людей? Помочь им, направить…

– Здесь это делать уже поздно. Единственное, что остается – это эвакуировать население. Чем мы и заняты, собственно.

– Эвакуировать? Куда? И как? Тела…

– Тела остаются здесь, естественно. И остаются те немногие, кто будет способен удерживать здешний цаас от судорожных движений. Такие люди есть. Наши агенты будут помогать им. Ваши, надеюсь, не будут мешать. Думаю, через сотню лет мы стабилизируем этот мир.