Виктория моргает и на несколько секунд как будто «подвисает» над моим вопросом.

Не тороплю - смакую чай и заглядываю в телефон. Там у меня сообщение от Ники - обещает писать так часто, как сможет. Присылает селфи из окна номера гостиницы, в котором их поселили. Вот в чем между ними разница - одна женщина может вид из окна сфотографировать так, что это будет достойно журнальной обложки, а другая не в состоянии даже сыр аккуратно нарезать. Именно поэтому одна носит бриллианты, а другая… Впрочем, ладно.

— Нет, - наконец, выдает Виктория. - То есть, я как раз раздумываю над тем, чтобы взять ипотеку. Это место начинает меня… угнетать.

Изображаю понимающую улыбку.

— Простите, вам, должно быть неприятно… - Она зачем-то начинает суетливо тереть стол бумажной салфеткой. Как будто если избавится от одного старого пятна, ее убогое жилище превратится в роскошный «люкс».

— Выберите себе жилье, Виктория. - Пресекаю ее попытки корчить чистюлю. – Любое, которое будет вам по душе. В хорошем районе с хорошим видом из окна.

— Боюсь, ни один банк не…

— Я все оплачу.

Она снова очень глупо, по-рыбьи, открывает и закрывает рот.

— Вы, должно быть, шутите? - переспрашивает она.

«И это все, на что ты способна?»

Мысленно вздыхаю, потому что по меньшей мере дважды в моей жизни уже были подобные ситуации, но обе девушки точно знали, что лучшее всяких слов благодарности будет старый добрый глубокий отсос.

— Нет, нисколько. - Бросаю взгляд на часы и поднимаюсь. - Разве я не говорил, что сегодня работаю Санта-Клаусом?

Она провожает меня до двери и, только когда я оборачиваюсь, чтобы продиктовать ей свой второй номер, предпринимает слабую попытку физического контакта - притрагивается к моему плечу. Мы обмениваемся взглядами - и Виктория, не получив никаких намеков на инициативу с моей стороны, отступает.

Забавно, что ей даже в голову не пришло поинтересоваться, чего будет стоить моя помощь и как именно все это укладывается в парадигму моего счастливого брака.

— Даже не знаю, что нужно сказать… - мямлит Виктория.

«Я бы очень удивился, если бы ты знала», - мысленно смеюсь над ней, а вслух, изображая понимание, говорю:

— Просто найдите жилье себе по душе.

Делаю пространный жест рукой и удовлетворенно наблюдаю за тем, как она следит глазами за каждым моим движением, словно загипнотизированный кролик. То, что нужно. Она с первого раза жадно заглотила все крючки, но я и не рассчитывал на длительное сопротивление. Это ведь не моя упрямая сильная девочка.

— Любое? - переспрашивает Виктория.

— Абсолютно.

Может показаться, что я сильно рискую, но так может думать только человек, у которого нет за плечами моего богатого опыта. Потому что на самом деле все эти бабенки, мечтающие о богатой жизни, на самом деле о настоящей роскоши не знают, и все их «богато» не уходит дальше большой студии с дорогим декором и таким же дорогим видом из окна. Даже жаль, что не с кем поспорить, что Виктория выберет именно такую. И обязательно чтобы там была большая ванна, из которой она будет делать селфи с бокалом шампанского.

— Я… буду… очень вам… признательна, Олег.

Так и хочется послать на хер свою деликатность и сказать: «Наконец-то ты начала говорить умные и правильные вещи». Но пусть моя новая жертва наслаждается моментом. А вопрос цены мы, конечно, тоже обязательно обсудим. Но потом.

Тем более, у меня сегодня уже назначена другая приятная встреча.

— Буду ждать вашего звонка, Виктория. И пожалуйста - не надо меня провожать.

Она все равно выходит на грязную площадку, и у моего сегодняшнего визита к ней есть хотя бы один положительный момент - мне больше не придется приходить в этот свинарник.

Глава семидесятая: Венера

Мне остается сделать последнее сложное па в последнем акте, когда моя нога предательски «ломается» где-то в районе колена и я, не сумев удержать равновесие, падаю в самом центре сцены.

Ударяюсь затылком так сильно, что несколько секунд не слышу ничего, кроме противного пульсирующего звона в ушах.

Прямо в огромный белый круг света от прожектора.

Он должен был подсветить мой триумф, но становится огромным грязным пятном на моей карьере.

Музыка продолжает играть.

Я пытаюсь подняться, но из моих ног словно вынули все до единой кости. Даже попытка перенести упор на ладони не приносит результата - мое тело беспомощно и абсолютно мне не подчиняется. Единственное, на что я сейчас способна - беззвучно выть и смотреть в безликую темноту зала, над которым не проносится ни звука.

Они как будто замерли и ждут.

Чего? Не заявленного в программке позорного унижения так и не взлетевшей звезды?

Музыка, наконец, стихает.

Я слышу торопливых шелест нескольких пар ног.

— Не шевелитесь, - на ломанном английском с сильным итальянским акцентом говорит женский голос у меня над головой. - Мне нужно осмотреть вашу ногу, сеньора.

— Все в порядке, - пытаюсь сопротивляться я, но как только она кладет кончика пальцев на мое колено, едва ли могу сдержать крик от неожиданной резкой боли.

— Вам нужна медицинская помощь, - безапелляционно заявляет итальянка.

Когда две пары крепких мужских рук перекладывают меня на носилки, я чувствую себя старым сырым бревном - неповоротливой, абсолютно деревянной и совершенно бесполезной.

Это не могло случиться.

Я с трудом поднимаю руки, чтобы закрыть лицо ладонями. Мне нужно спрятаться от внешнего мира. Как в детстве, когда я забиралась в свой «домик» под столом, закрывалась одеялом от внешнего мира и воображала себя маленькой волшебной феей в лесной хижине. Но сколько бы я не пыталась сбежать от реальности - она все равно везде меня настигает.

Сначала за кулисами, где меня обступают другие балерины, и даже в словах сочувствия я слышу плохо замаскированное злорадство. Это жестокий мир, где каждая хочет выбраться на Олимп, потому что это единственная достойная плата за стертые в кровь ступни, разбитые колени, растяжения и сломанные кости. Но только единицам удается ее получить. И до сегодняшнего дня я была одной из счастливиц.

— Нужен рентген и полный осмотр. - Доктор вызывает «неотложку».

Я отрицательно мотаю головой и снова пытаюсь встать, но с момента падения ничего не изменилось - мое тело, как и тогда, мне не принадлежит. Я как будто хочу сдвинуть с места неподъемную плиту. Что-то настолько тяжелое, что для этого действия даже слово «невозможно» будет слишком оптимистичным.

— Вам не стоит это делать, - строго уговаривает итальянка. - У вас может быть сложная травма, ногу нужно оставить в покое.

Я опускаю взгляд вниз и прикусываю рвущийся из горла стон - мое колено немилосердно распухло, стало похожим на огромное воронье гнездо на тонкой ветке. Я теперь и ногу не чувствую, как будто вот эта посиневшая измученная конечность принадлежит какой-то другой балерине.

Но самое ужасное только впереди, потому что через минуту, когда рядом со мной появляется руководитель труппы и несколько абсолютно незнакомых мне людей, я слышу знакомую музыку из зала.

Постановка… продолжается.

Без меня.

— Все будет хорошо, - без особого оптимизма говорит наш худрук. Это не Ольховская, которая всегда находит для меня слова поддержки. У Степанова на все есть один ответ: если ты с чем-то не справилась или поломалась - значит, тебе не место в мире балета.

— Я буду готова продолжить завтра, - пытаюсь сказать я, но сама же себе не верю.

— Сейчас тебе лучше сосредоточиться на выздоровлении, Корецкая. Потом, когда встанешь на ноги, мы вернемся к этому разговору.

Музыка в зале становится громче одновременно с воем в моей собственной голове.

Я провожу всю ночь в больнице - мне делают кучу анализов и снимков, собирают даже специальный консилиум врачей - и все это время я слышу только стандартные отговорки: «Нужно дождаться результатов анализов, нужно потерпеть, с вами все будет в порядке».