– Я заслуживаю уважения, – негромко заявила Рикка.

Вздохнув, Себастьен посмотрел на жену.

– Что ты сказала?

– Я сказала…

– Ты не видишь, что мы заняты? – нетерпеливо прервала Лиана, подняв голову и впившись взглядом в императрицу. Ей не нравилась эта глупая девочка, но если Рикка начнет возмущаться и выдвигать Себастьяну требования, то очень скоро окажется на тринадцатом уровне вместе со своими предшественницами, если кто-либо из них еще остался в живых. Себастьен опять начнет поиски новой подходящей невесты из именитых семей Каламбьяна. Этот поиск всегда оказывался таким утомительным и скверно сказывался на его настроении. Сейчас эти осложнения ей ни к чему. Не теперь, когда она так близка к достижению всех своих желаний.

Императрица выбежала из комнаты, и один из стражей закрыл за ней дверь.

Лиана легла на кровать рядом с Себастьеном и приблизила рот к его уху.

– Я рада, что она ушла, – шепнула она.

– Я тоже, – Себастьен запустил пальцы в ее волосы и крепко сжал. – Если она не забеременеет в течение месяца, я избавлюсь от нее. Потом поеду в…

Лиана прижала пальцы ко рту Себастьена.

– Не хочу говорить о ней, и не хочу, чтобы ты о ней говорил. Она ничего не значит, а ты – молодой, зрелый мужчина, у которого есть еще много-много лет, чтобы произвести наследника.

Он отвел ее волосы назад и поцеловал в горло.

– Ты, конечно, права. Ты всегда права. Боже, ты сегодня так прекрасна!

Она вздохнула и улыбнулась, но прежде, чем Себастьен успел перейти к дальнейшим действиям, обхватила его лицо ладонями и посмотрела ему в глаза.

– Я должна рассказать тебе кое-что очень важное. – Слова, которые она собиралась произнести, застревали в горле. Она убивала предателей, шпионила за людьми, верившими, что она о них заботится, использовала мужчин для удовольствия и позволила им использовать ее. Какое значение будет иметь еще одна подлость?

На третий день пути Софи начала плакать. Слезы полились совершенно внезапно. Сначала беззвучно, потом с рыданиями и снова беззвучно. Беспрестанные, горькие слезы. Кейн умел обращаться с мечом и ножом, знал, как выживать за счет земли, как бесшумно подкрасться к врагу и убить без единого шороха. Но он понятия не имел, как ободрить женщину, до боли желавшую вернуть своего ребенка.

Она проплакала большую часть недели, но всякий раз, когда Кейн предлагал остановиться, отказывалась. Они останавливались во встречных городах, чтобы купить провизии, давали лошадям передохнуть и устраивали перевал тут и там, чтобы немного поспать.

Но из-за разбитого сердца Софи они ни разу не задержались даже на пять минут.

Ее женский цикл немного замедлил их путешествие, хотя она пыталась не допустить этого. Однако в течение нескольких дней им часто приходилось останавливаться ради женских дел, о которых Кейн ничего не хотел знать. Из-за этих задержек Софи, похоже, сердилась на собственное тело, будто то ее предало.

На первый взгляд, Софи Файн казалась хорошенькой девочкой, которой суждено всю жизнь провести под чьей-то защитой. Сейчас сестер, потом заботливого мужа или внимательного любовника, раз уж она утверждала, что не собирается выходить замуж. Но за ее голубыми глазами, красивым лицом и соблазнительным телом – за слезами – в ней скрывались стальной стержень и решительность солдата. Она оказалась таким же воином, каким когда-то был он.

Кейн пытался убедить себя, что его любовь к Софи – это лишь иллюзия, порожденная жалостью, сочувствием и сексуальной неудовлетворенностью. Как только она вернет ребенка, и он проведет ночь в ее постели, эта нездоровая потребность заботиться о ней, утешать и никогда не отпускать пройдет. Должна пройти.

Софи полагала, что министр Сулейн – ее отец, хотя Кейн все еще в этом сомневался. Ее доказательства звучали неубедительно: общее имя и требование Гэлвина Фарела представиться Сулейну по прибытии в город. Она сказала, что узнает правду, встретившись с министром лицом к лицу. По-видимому, мать говорила ей, что у нее отцовские глаза.

Если Софи действительно дочь министра Сулейна, то это объясняло внезапную зацикленность Фарела на Софи. Для честолюбивого торговца женитьба на дочери столь уважаемого и высокопоставленного человека, несомненно, станет большим шагом вперед.

Софи заслуживала лучшего, чем брак во имя амбиций.

– Уже можно остановиться на ночь, – объявил Кейн. Софи, как порой бывало, обогнала его на дороге. Она часто подстегивала свою кобылу, устремив глаза на горизонт, словно ожидала, что перед ними вот-вот предстанет дворец императора.

– Не сейчас, – не оглядываясь ответила она. – У нас еще есть время до темноты.

При таком темпе, чтобы добраться до столицы, им потребуется не меньше еще одной недели, но уж точно не полные три, как предсказала Жульетт. И хотя Кейн не был готов верить каждому слову ведьмы, он постоянно оставался настороже, выискивая неприятности, которые могли вызвать задержку. Пока поездка проходила без приключений. Возможно, Жульетт просто ошиблась.

– Тут неподалеку есть хорошее место для лагеря, – объяснил он. – Пища для лошадей, маленькая пещера для нас. – Он глянул на серое небо. – Стемнеет меньше чем через час, и сегодня вечером пойдет дождь.

Софи тоже посмотрела наверх с таким видом, будто небеса ее обманули.

– Из-за погоды нам придется двигаться медленнее, да?

– Возможно.

– Это задержит нас на целую неделю?

– Вряд ли, – даже если дождь окажется сильнее, чем обещало мрачное небо, то он, без сомнений, задержит их лишь на день-два, не больше.

Софи не говорила ни слова о пропавшей Ариане, но он видел муку на ее лице. Если бы мог, Кейн с радостью принял бы ее боль на себя.

Его собственные физические страдания уменьшались с каждым днем. Мигрени все еще иногда накатывали, но уже не были столь интенсивными, как поначалу, и проходили быстрее. Боль, которую он сейчас испытывал, очень походила на ту, что одолевала Софи. За прошлые несколько дней она обосновалась в его груди, засела там, подобно тяжелому камню. Он едва знал свою дочь, тогда, как же могло случиться, что ее потеря так ранила? Кейн пытался не обращать внимания на свои чувства, сосредоточился на заботе о Софи и утешении ее печали. Это было легче, чем признаться в собственном неожиданном горе.

Он проследит, чтобы Гэлвин Фарел умер за то, что сделал. Только эта мысль и поддерживала его изо дня в день.

Когда они достигли места разбивки лагеря, Софи извинилась и ушла сполоснуть лицо в пруду, пока Кейн расседлывал лошадей. Он знал, что она собирается там поплакать. В последние дни она старательно сдерживалась, видя, что он наблюдает за ней, но когда ненадолго оставалась одна, ее глаза потом всегда были красными, а лицо опухшим сильнее, чем прежде.

Кейн хотел остановить Софи. Хотел обнять и заверить, что все будет хорошо, успокоить простыми прикосновениями. Не поцелуями, не сексуальными ласками. Он просто хотел сжать Софи в объятиях и забрать ее боль, хотя для него это желание было совершенно незнакомым. И он сомневался, что оно ему нравится. За всю свою жизнь он никогда не испытывал такой беспомощности.

Но все-таки он не остановил Софи, а позволил уйти к водоему и выплакаться.

Кейн же тем временем строил планы мести. Нет, правосудия. Он хотел убить Фарела не только за то, что тот забрал Ариану, хотя одно это уже было достаточной причиной. Кейн хотел заставить его страдать так же, как страдала Софи.

Возможно, она не останется его женщиной навсегда. Их разделяло слишком много препятствий, чтобы даже мечтать о совместной жизни, но она была его женщиной сейчас, а значит, он имеет полное право защищать ее от мужчин вроде Фарела.

Он только закончил расседлывать вторую лошадь, когда услышал вскрик. Короткий и резкий, будто Софи начала звать на помощь и внезапно остановилась. Кейн побежал к пруду. Может, она увидела змею или испугалась какой-то другой дикой твари. Поблизости не осталось ни одного поселения и прошло уже больше двух дней, как они перестали встречать других путников. В этих местах людям нечего было делать. И все же, тот крик звучал испуганно. Все стихло.