«Впрочем, нельзя увлекаться подобными подменами, — сказал я себе. — Мистрис Марлин — это вовсе не Сюзанна, а Джайлс Ренн — не мой отец».

— Один из друзей Бернарда убедил меня не отказываться от поездки, — продолжала Дженнет. — Он тоже стряпчий и практикует в Линкольнс-Инне. В апреле, когда Бернарда бросили в Тауэр, я навещала его каждый день. Но его друзья сказали, что я могу навлечь на себя подозрения, и посоветовали на время оставить Лондон. Леди Рочфорд тоже очень настаивала на моем участии. Она ко мне привыкла и более никому не доверяет свои наряды.

— Я понимаю, как тяжело вам было уезжать из Лондона.

— Если бы в деле Бернарда произошли хоть какие-то изменения, я вернулась бы в Лондон незамедлительно. Но вот уже несколько месяцев ему не предъявляют никаких обвинений. Простите, сэр, — внезапно оборвала сама себя мистрис Марлин. — Представляю, как я наскучила вам своими сетованиями.

— Вы мне ничуть не наскучили, сударыня, — возразил я. — Напротив, я очень вам сочувствую. Как ваш жених переносит тяготы тюремного заключения? Друзья его навещают?

— Да, — кивнула Дженнет, повертев на пальце обручальное кольцо. — Они приносят ему еду и прочие необходимые вещи. И камера у Бернарда не такая сырая и холодная, как те, что находятся под землей. Мы выложили тюремщикам целое состояние, чтобы они устроили Бернарда получше, — добавила она с горечью.

— Алчность тюремщиков известна всем.

— И все же я боюсь, что пребывание в камере окажется губительным для его здоровья. Приближается зима. Страшно подумать, какая стужа царит зимой в Тауэре.

— Возможно, ваш жених выйдет на свободу еще до наступления холодов.

В ответ она лишь вздохнула.

— Все его друзья практикуют в Грейс-Инне? — осведомился я.

— Почему вы об этом спрашиваете? — настороженно вскинула ресницы мистрис Марлин.

— Племянник одного из моих друзей принадлежит к этой корпорации, — пояснил я. — Вот я и подумал, что они с вашим женихом могут быть знакомы. Тем более он тоже с севера.

И я рассказал ей о Джайлсе, о его намерении найти племянника и о том, что вызвался ему помочь.

— Выходцы с севера действительно стараются держаться вместе, — кивнула Дженнет. — Зачастую их объединяют общие взгляды. Ведь почти все они — приверженцы традиционных религиозных устоев.

— Полагаю, племянник моего друга тоже таков. Кстати, его зовут Мартин Дейкин.

— Это имя я слышу впервые.

— Но вам, наверное, известно, не был ли арестован еще кто-нибудь из стряпчих Грейс-Инна. Ведь в тысяча пятьсот тридцать шестом году эта корпорация имела несчастье навлечь на себя серьезные подозрения властей.

— Нет, о других арестах я ничего не знаю.

— Что ж, значит, есть надежда, что Мартин Дейкин на свободе. Скажите, а в какой палате практиковал ваш жених?

— Почему вы говорите о нем в прошедшем времени? Он непременно выйдет на свободу и будет практиковать. Как и прежде, в Гарден-Корт.

— Простите мою неделикатность.

Дженнет молчала, потупившись. Потом она устремила на меня огромные печальные глаза и заговорила вновь:

— Вы знаете, что послужило поводом для ареста Бернарда?

— Нет, сударыня.

— Вот как? — Во взгляде ее вновь мелькнула подозрительность. — Я думала, до вас дошли здешние пересуды.

— До пересудов я не охотник.

— Единственная вина Бернарда состоит в том, что он знаком с двумя джентльменами из Йорка, которые принимали участие в заговоре. Все трое дружили с детства.

— Возможно, его друзья сообщили на допросе, что ваш жених тоже был среди заговорщиков?

— Нет, — покачала она головой. — Даже под пытками они не стали возводить на Бернарда напраслину. Обоих казнили, а останки их выставили на Фулфордских воротах. К счастью, перед приездом короля головы заговорщиков сочли нужным убрать.

— Значит, никаких свидетельств против вашего жениха не существует?

— В конце прошлого года Бернард получил письмо от одного из своих старых друзей. Там говорилось о том, что вскоре настанут лучшие времена. Но Бернард не придал этому никакого значения. Как вы помните, прошлое лето выдалось на редкость засушливым и неурожайным. И Бернард решил, что друг его пишет о надеждах на лучший урожай. Так он сам мне сказал.

— Если это письмо — единственная улика, вашему жениху нечего опасаться.

— В наши дни не много нужно, чтобы уличить человека в измене. В особенности если он противник религиозных преобразований и не считает нужным этого скрывать. Не подумайте только, что Бернард принадлежит к числу рьяных папистов. Нет, я приложила немало стараний для того, чтобы убедить его в благодетельности библейского христианства. И, если только женщина способна в чем-то убедить мужчину, мне удалось это сделать. Но Бернард известен своими традиционными взглядами, а этого вполне достаточно, чтобы объявить его государственным преступником. Особенно если найдется хитрец, умеющий вливать яд в уши сильных мира сего.

— О ком вы говорите? — насторожился я. — Значит, у вашего жениха есть враг, которому выгодно с ним поквитаться?

— Здесь, в Йоркшире, Бернард купил землю, прежде принадлежавшую небольшому монастырю, — пояснила Дженнет. — С одной стороны участок этот вплотную примыкал к поместью его семьи. А с другой стороны — к владениям другой семьи, которая тоже не прочь расширить свои земли, — процедила она, и губы ее сжались в тонкую ниточку. — Так что, если Бернарда уличат в государственной измене, кое-кто действительно извлечет из этого выгоду. Земли Бернарда отойдут к королю и будут проданы за бесценок.

Она сделала многозначительную паузу.

— Фамилия семьи, о которой я говорила, — Малеверер.

В памяти моей ожил исполненный жгучей ненависти взгляд, который Дженнет бросила на сэра Уильяма, когда их с Тамазин привели к нему в кабинет.

— Господи боже, этот человек готов скупить все земли в Англии! — с горечью воскликнула она.

— Насколько мне известно, он уже наложил руку на поместья Роберта Эска и намерен приобрести недвижимость в Лондоне.

— Причина подобных неуемных аппетитов — в том, что он незаконнорожденный ублюдок.

Последнее слово Дженнет Марлин словно выплюнула.

— Ему кажется, что богатство заставит людей забыть о его темном происхождении. Никогда прежде алчность и стяжательство не достигали подобного размаха. Люди ради денег готовы на все.

— Вынужден согласиться с вами, сударыня.

— Но Малеверер никогда не добьется своего, — заявила она, сжав руки в изящные кулачки. — Мы с Бернардом поклялись друг другу в верности, и ничто не заставит меня изменить этой клятве.

Голос ее звучал едва слышно.

— Все смеются надо мной, говорят, что единственная причина моей верности Бернарду — в том, что никто больше не позарится на высохшую старую деву. Но…

— Сударыня, — осторожно перебил я, несколько смущенный ее откровенностью.

Но Дженнет была полна желания выложить то, что накипело у нее на душе.

— Люди не могут понять, как крепко мы связаны с Бернардом. Мы дружим с самого детства. Мои родители умерли, когда я была маленькой девочкой, и я выросла в его семье. Он на три года старше меня и всегда был мне поддержкой и опорой. Я привыкла считать его кем-то вроде старшего брата.

Она вновь устремила на меня испытующий взгляд.

— Скажите, сэр, вы верите в небесное предначертание? Верите, что Божественный промысел неразрывно соединяет пути мужчины и женщины?

Я неловко заерзал на скамье. Излияния Дженнет слишком напоминали строки из какой-нибудь цветистой любовной поэмы, которые были при дворе в большой моде.

— Не знаю, что и сказать вам, сударыня, — пробормотал я. — Все это слишком сложно. Порой нам кажется, что какой-то человек предназначен нам небом, но он отнюдь не разделяет наших чувств. Увы, мне на собственном опыте довелось узнать, что такое безответная любовь.

Она посмотрела на меня долгим взглядом и медленно покачала головой.

— Вы меня не поняли. Я всегда знала: никто и ничто не сможет отнять у меня Бернарда. Даже когда он женился на другой, это не поколебало моей уверенности. А потом жена его умерла, и он сделал мне предложение. Вы сами видите, наш брак был предопределен на небесах.