— Что предлагаешь? — в конце концов тронулся под горку товарищ полковник. — И как расходится будем? Не верю я тебе, ты ведь сдашь меня сразу, как я тебя отпущу! — еще немного подвинулся в нужную мне сторону полковник.

— Это зачем же мне тебя сдавать, Аркадий Семенович? — посмотрел я на него, как на неразумного, — Чтобы досрочная звезда и перевод в Москву прахом пошли? За то, что я тебя отпустил, да еще и деньгами из той фляги поделился?! — я даже хотел укоризненно покачать головой, но вовремя опомнился.

— Где деньги? — колючий взгляд выпуклых глаз Мелентьева снова впился в мои зрачки.

— Деньги там, где надо! — не стал я отводить глаза, — Я точно знать хочу, что ты не прирежешь меня или голову мне железякой не расколешь. Мне гарантии нужны! — теперь уже я затянул заунывный барыжный плач Ярославны.

Своего я добился, полкан несколько минут аргументированно и доходчиво объяснял мне, насколько ему невыгодно меня множить на ноль. Прибегая преимущественно, к мною же высказанным доводам. Врал, как дышал. В том, что мордовец меня прибьет, я не сомневался.

— Не здесь деньги! — изобразив на лице признаки доверия, поддался я уговорам Товарища Мелентьева, — И без меня ты их не возьмешь. Не отдадут их тебе просто! — пресек я дальнейшие посягательства на мою откровенность. — Сейчас я умываюсь, привожу себя в порядок и мы едем за баблом.

— Сколько там? — перебил меня старший товарищ, которого мои планы интересовали мало.

— Какая тебе разница, сколько там! — продолжил я грузить его достоверностью своих рассуждений, — Ты получишь двадцать тысяч и на этом мы разойдемся! Я останусь там, а ты делай ноги из города.

Тут полковник прокололся еще раз. Не стал спорить по сумме. Значит уже точно знает, что заберет у меня всё. Двадцать тысяч, это очень большие по этим временам деньги. Но только не в том случае, когда ты в бегах и во всесоюзный розыск тебя объявили по расстрельной статье.

Минуты две Аркадий Семенович напряженно раздумывал. А я с отчаянно бьющимся сердцем изображал уверенного и победившего в переговорах лоха. Не осознающего, что он в этом раскладе кабанчик, предназначенный на заклание.

— Ладно, давай собираться. Ехать далеко? — попытался продолжить свой разведопрос лагерный вертухай. — На чем поедем? — вынутой из заднего кармана выкидухой полкан перепилил бельевую веревку.

— Помоги! — уже не попросил, а потребовал я, — Тело не слушается и в глазах всё плывет! Чем ты меня так приложил? — продолжал я расписываться в собственной немощи и забалтывать своего врага.

— Ты болтай меньше. Пошли! — оборвал мои причитания министерский посланник и опять подхватил меня подмышки, — Куда тебя?

— В ванную, — ответил я, — Умыться мне надо и голову холодной водой хорошенько полить. Болит голова и штормит меня сильно.

Меня действительно штормило, но не настолько, как я пытался с бессильным унынием это изображать. До ванной мы добирались без спешки и с великой осторожностью. А не стеснялся виснуть на полковнике, а тот чертыхаясь, добросовестно меня почти тащил на себе.

Прислонив меня к стенке и придерживая, чтобы я не сполз на пол, полкан щелкнул выключателем и оглядел ванную комнату. Не усмотрев там ни ножниц, ни иных колюще-режущих предметов, он подвел меня к раковине.

— Дальше я сам! — твердо выказал я намерение умываться самостоятельно, — Ты, Аркадий Семенович, выйди пока пожалуйста! Не подсматривай!

— Не блажи, Корнеев, я здесь постою! — Мелентьев отступил за порог и не закрывая дверь, остановился. — И давай, побыстрей, мне с тобой валандаться некогда, мне из города валить надо!

Взяв лейку душа и наклонившись над раковиной, я включил холодную воду. Голове и мыслям, суетящимся в ней, сразу стало легче. Осторожно и медленно крутя над раковиной мозжечком, я осматривал столешницу раковины, отыскивая глазами нужные мне вещи. Всего две.

Как хорошо, что я не забывал все это время, что в этой квартире я только квартирант. И потому к причиндалам Паны Борисовны не прикасался и не убирал их с полок. Лак для волос «Прелесть», как стоял, так и стоит на своем месте. Только он помогал демону революции держать в узде свои короткие и такие непокорные кудряшки.

— Ты скоро? — с нетерпеливым неудовольствием поинтересовался, стоявший над душой полковник. — Заканчивай, сделаем дело, потом плескайся, сколько хочешь!

Отвечать я не стал, мое внимание было сосредоточено на огненном припасе. Спички лежали на полочке, у газовой колонки, а зажигалка, в непосредственной близости. Курящая Левенштейн, не любила тратить свое время на поиски огня, когда ей приспичит запалить свой термоядерный «Беломор». И поэтому в каждой комнате, кухне и даже в ванной с туалетом, этот неизменный атрибут имелся. И знал своё место.

— Аркадий Семеныч, подай полотенце! — указал я глазами на прикрученные к двери крючки.

Мелентьев, довольный, что водные процедуры наконец-то закончились, чуть отвернулся и потянулся за махровым утиральником. Одним из двух, висевших на двери.

Этих полутора-двух секунд мне оказалось достаточно, чтобы схватить баллончик с лаком и зажигалку. В следующее мгновение я щелкнул крышкой, высекая огонь и направил через него струю лака в глаза Мелентьева. Даже, если бы с огнем случилась осечка, все равно, на какое-то время получилось бы ослепить противника. Но осечки, на мое счастье не произошло, в глаза упыря хлынул факел.

Московский засланец взвизгнул, как баба и уронив полотенце, прижал ладони к лицу. Вместо визга, раздалось продолжительное и тонкое «И-и-и-и!!!». А я изо всех сил, которые у меня были, въехал коленом ему по яйцам.

Звук оборвался и мой недруг, скрючившись, с мычанием начал заваливаться боком на пол. Когда я наклонился над ним, чтобы забрать у него из-за пояса пистолет, в глазах у меня помутилось и меня стошнило. Большей частью на пол, но и Мелентьеву досталось. Я успел испугаться, что могу прямо сейчас отключиться. И этот испуг, как ни странно, добавил мне сил. Завладев килограммом железа, я половчее ухватил его и с размаху опустил на темя товарища полковника. Мычание прервалось и тело полкана расслабленно расплылось по полу. Сняв ПМ с предохранителя, я передернул затвор, и не обращая внимания на выскочивший и улетевший куда-то вправо патрон, побрел в комнату. Наручники, как я помнил, остались там.

Надо было что-то отвечать Татьяне, а отвечать было нечего. Но и молчать тоже никак не вариант. Пришлось, как обычно, импровизировать и нети околесицу.

— Здравствуй, Таня! Зря ты на меня так, не такой уж я и пропащий! — подпустил я обиды в голос, — Впрочем, может и права ты, душа моя! Всеми я брошен и позабытый! Полон грусти безнадежной, — на всякий случай выдал я слезливую строчку из какого-то вульгарного стишка.

Ответом мне было растерянное молчание. Пока Татьяна собиралась с мыслями, я продолжил.

— Вот и ты, Таня, очень бессердечно тогда со мной обошлась! Сначала на учебу свою уехала, а как вернулась, так и вовсе возгордилась! — горько вздохнул я. — А с другой-то стороны, оно и правильно! Кто я есть такой?! Простой милицейский участковый. А ты судья!

Не дождавшись от судьи Липатниковой никакой реакции, кроме громкого прерывистого дыхания, я завершил свою провокацию беспроигрышным приемом.

— Со всем я уже, Таня, смирился, осознав, что не пара я тебе. Но один лишь вопрос меня по-прежнему мучает и подолгу не дает мне уснуть, — я вздохнул и нерешительно замолчал.

— Какой вопрос? — после долгой паузы неуверенно произнесла Татьяна.

— Скажи мне, Таня, ты по-прежнему, всё так же божественно хороша?

Прерывистое дыхание сменилось тихими всхлипами. Я понял, что на какое-то время все потенциальные упрёки в свой адрес я отсрочил. Надо было теперь закреплять достигнутый результат и, хотя бы ненадолго удержать судью от здравого понимания происходящего. Иначе, едва успокоившись и придя в себя, моя бывшая судейская подруга вернется в состояние здравомыслия и раскусит все мои бессовестные манипуляции. И тогда она может не на шутку рассердиться. Единственное, что пришло мне в голову, так это попытаться надавить на ее жалость по отношению к себе убогому.