— И что делать теперь? — поинтересовался друг, продолжая рассматривать снулого товарища Мелентьева, — Я так понимаю, по «ноль два» ты звонить не хочешь? — задал мне риторический вопрос мой проницательный татарский друг.

— Стал бы я тебя сюда выдергивать, если бы хотел в эти дела родную милицию впутывать! — подтвердил я предположение Вовы, — С тем и позвал, чтобы ты помог его отсюда убрать! Поможешь?

— Здоровый! — обошел жмура Нагаев, озабоченно оглядывая его, — Замотать его надо во что-то! Но раньше, чем народ уляжется, вытаскивать его нельзя.

Я вернулся в спальню и начал скатывать в рулон снятый со стены ковер. Наклоняться было тяжело и муторно. Позвал Вову и вдвоем мы быстро справились с вытканными оленями. Частично размотав ковровый саван рядом с остывающим полканом, мы начали закатывать коченеющее тело. Потом получившийся кокон по всей длине крепко обвязали веревкой.

— А кто он такой и нафига ты его впустил? — начал любопытствовать друг.

— Он, Вова, полковник. Из самой Москвы приехал. Из МВД. И я его сюда не впускал. Я зашел домой и сразу получил по затылку! — терпеливо начал я объяснения, отлично понимая, что уж коли впутываю друга в нехорошую историю, то утаивать от него что-либо не имею права.

— Куда повезём? — деловито осведомился Нагаев, — В лес? Тогда пост проезжать придется! — озабоченно напомнил друг.

— Нет, не повезем в лес, в городе его выгрузим, — успокоил я товарища, — В частном секторе. Есть у меня один нехороший дом на примете. Да, Вов, ты что ли, телек пока посмотри, а я пойду, прилягу. Все равно часа три еще ждать, а у меня голова плывет! Или, если тебе надо, по своим делам сходи.

— Не, я здесь, у тебя побуду, — отмахнулся Нагаев, — А, может, давай, я тебя в больничку отвезу, пусть посмотрят? — он подошел и всмотрелся в мои зрачки.

— Что такого они мне там в своей больничке скажут, чего я и без них не знаю?! — невесело улыбнулся я напарнику, — Нет, дружище, сначала вон его, отвезем, а уж потом всё остальное! — вяло возразил я и пошел в спальню, чтобы лечь и на пару часов упокоить свою многострадальную голову. Пристроив её на мягкую подушку, которая никуда не уплывает.

Вынырнул я из тяжелой дремы от легких толчков в плечо. Открыв глаза, увидел стоящего надо мной Вову.

— Вставай, Серега, пора! — Нагаев был без кителя и держал в руках мой сиротский бокал, в который помещалось почти пол-литра чая.

Посмотрев на часы, увидел, что действительно пора. Стрелки показывали пятнадцать минут первого. В это ночное время, праздношатающегося люда ни в подъезде, ни у подъезда быть не должно. Не лето, слава аллаху, и пока еще прохладно для ночных посиделок на лавках.

Вова пошел до машины осмотреться, а я начал собираться. Одевшись, заглотил еще по паре колес анальгина и цитрамона и запил их крепким сладким чаем. Дождавшись, когда вернется разведчик, обулся и одел куртку.

— Берись за ноги, там полегче, — посоветовал мне великодушный друг и сам ухватился за другой конец рулона.

Мне совсем не показалось, что со стороны ног полегче. Полковник Мелентьев и после смерти продолжал отягощать мою жизнь. В глазах опять помутнело и захотелось разжать руки. Но делать этого категорически было нельзя. Окоченевшего вражину надо было дотащить до машины. Хорошо еще, что в доме есть лифт, иначе было бы совсем грустно.

Пришлось раскладывать переднее пассажирское сиденье и устраивать Аркадия Семеновича наискось. По-другому у нас никак не получалось. Использовать багажник мы даже не пытались, слишком уж рослым был мой незваный гость. За руль сел Нагаев. Пока ехали через полгорода, никто из коллег на желто-синем спецтранспорте по пути нам не попался. Только запоздалый общественный транспорт, развозящий вторую смену, такси и редкий частные авто. До дома тетки Вирясова мы не доехали, остановившись за три двора. Еще за квартал, по моей просьбе Нагаев вышел из машины и залепил изолентой номера. Спереди и сзади. Крепко вбитый в мозг принцип «лучше перебздеть, чем не добдеть» сработал и на этот раз.

Благодаря хулиганам или недобросовестным коммунальщикам, улицы частного сектора освещались скудно. Фонари горели через два, а то и через три столба. С трудом выпростав полкана из автомобиля, мы поперли его к нужному дому. Теперь я точно знал, что человеку с сотрясенным интеллектом, переноска откормленных покойников категорически противопоказана. Если Вова даже не притомился и дышал ровно, то я, мало того, что едва не падал, так уже через десяток шагов был мокрым от липкого пота.

Мелентьева мы размотали и пристроили между крыльцом и калиткой. Пробку от пустого пузырька я сунул полкану в боковой карман куртки, а сам сосуд зашвырнул через забор во двор, в сторону сарая. Ковер назад к машине тащил Вова, а я из последних сил плелся вслед за ним.

Я даже не пытался предполагать, какие завтра мысли и сомнения будут клубиться в головах прокурорских и оперов после обнаружения трупа Мелентьева. Во-первых, голова моя была полна болезненной мутью и прочими, сопутствующими сотрясению ощущениями. А во-вторых, за то они и зарплату получают, эти опера и прокурорские. Чтобы находить достойные объяснения в подобных случаях. Весь необходимый набор, включая тару из-под смертельного снотворного и криминальное лежбище Вирясова-Сивого, я следствию предоставил. Вот пусть и работают. Тем более, что опер Гриненко совсем недавно заявлял о наличии оснований для повторного обыска данного домовладения.

Домой мы вернулись так же без приключений. То, что номер так и залеплен изолентой, я заметил только тогда, когда, выйдя из машины, обходил её. Похлопав по капоту, я помахал рукой Нагаеву, чтобы он вышел. После чего ткнул пальцем в бампер. Не дожидаясь, пока друг приведет госномера в надлежащий вид, побрел спать. Надо было попросить у Мелентьева одну таблетку, подумалось запоздало. Тяжелое забытье, которое меня ожидает, это никак не сон.

Проснулся я без будильника. Состояние было препаршивейшим. Голова болела меньше и уже не штормило, когда шел в сторону туалета. Однако последствия от мелентьевского приветствия по затылку, по-прежнему мешали жить. Мозг мстил за свое сотрясение нудной болью. И тем не менее, предстояло закрыть больничный и посетить поликлинику УВД, чтобы сделать на нем отметку. Иначе бухгалтерия РОВД его не примет. А потом еще побывать в райотделе и случайно встретиться с Гриненко и с Гусаровым. Часам к двенадцати они будут уже владеть всей первичной информацией по обнаруженному трупу московского полковника.

Дерматолог, скептически оглядел мою ссадину на левой скуле, но промолчал. В поликлинике УВД мне тоже никаких вопросов не задавали. Где надо поставили отметку и печать. Помятость моей физиономии никого не удивила и не озаботила, всем было на меня пофиг. Осталось теперь посетить место службы и не выказывая чрезмерной заинтересованности, почерпнуть там информацию о почившем москвиче.

Получасовая тряска в автобусе настроения не добавила. В райотделе я появился за час до обеда. Занес бюллетень в бухгалтерию и пошел сдаваться Зуевой. Которую в очередной раз традиционно кинул. Поскольку эту ночь я вчера пообещался переночевать у нее. Виноват паскуда Мелентьев, а сволочь, получается, опять я. В кабинете у Лиды на мое несчастье сидела Тонечка. На вошедшего меня они посмотрели без благорасположения.

— Здравствуйте, девушки! — растянул я рот в грустной, но приветливой улыбке, — Пожалейте убогого, дайте таблетку от головы! — старался я демонстрировать Лидии Андреевне левую сторону лица.

— Что это с тобой, Корнеев? — вместо Лиды проявила ко мне интерес Антонина, — Опять подрался с кем-то?

Проигнорировав этот недружественный выпад, я присел на свободный стул и, не обращая внимания на дам, скорбно сомкнул веки. Не должны они теперь подвергать остракизму и нападкам человека с побитым лицом и закрытыми глазами. Минимальное сострадание и врожденное женское любопытство не позволят им этого.

— Держи! — потеребила меня Зуева.

На ладони одной руки у нее лежала таблетка, а во второй она держала стакан с водой.