— Да бросьте, Вениамин Семенович! Ну какая здесь диверсия! Тут либо псих, либо на почве личных неприязненных! — скривился в гримасе начальник уголовного розыска, — Вы только политику, пожалуйста, сюда не приплетайте, товарищ майор! А то мы все лиха хлебнём по самые гланды!

— Ты присядь, Корнеев, в ногах-то правды нет! — Дергачев указал мне на ряд стульев, стоящих вдоль стены. Я послушно примостил своё седалище. Разочаровывать руководство ответом, что правды нет и выше, я не стал. Поостерёгся.

— Майор, — обратился он к Тютюннику, — Просвети лейтенанта!

Начальник УР, не вставая, начал излагать. С его слов постепенно вырисовывалась нехорошая картина. Нехорошая и, как бы это сказать помягче, нетипичная. До дикости нетипичная.

Двадцать минут назад, из городского Бюро судебно-медицинских экспертиз, находившегося на нашей территории, поступило сообщение о странном происшествии. Причем, телефонировал сам начальник Бюро СМЭ и вдобавок, не по ноль-два и не в дежурную часть РОВД, а непосредственно Дергачеву. Оно и не удивительно.

У одного из уже исследованных трупов, в процессе выдачи его родственникам, последними была выявлена небольшая недостача. У трупа тридцатишестилетней гражданки Рылеевой, погибшей от удара электротоком на производстве, отсутствовало влагалище. То есть, оно не совсем отсутствовало, какая-то его часть внутри тела еще осталась. Но из промежности были грубо и непрофессионально вырезано всё, что находилось на поверхности и близко от глубин к белому свету. То бишь, все, какие только были в том месте губы, клитор и даже часть лобкового скальпа.

К глубочайшему сожалению низовых работников морга, родственники усопшей решили сэкономить на похоронных тратах и обряжать Рылееву в последний путь, явились сами. В лице двух пожилых тёток, которые и подняли хай из-за, в общем-то, незначительной по меркам главной утраты, ерунды. Если бы не это досадное обстоятельство, то, много уже чего повидавшие санитары сей скорбной обители, случившемуся, конечно бы, удивились. Но потом бы без лишнего шума одели бы покойницу. На том бы всё, и закончилось. Отнесла бы родня помершую Рылееву на погост и без дополнительных переживаний, там закопала бы. Но случилось так, как случилось. И теперь возмущенная, и растерянная родня оскопленного тела гражданки Рылеевой требовала объяснений и отмщения. А объяснений не было. Ни у работников морга, ни у за всё и всегда виноватой милиции.

— Ладно, чего сидеть-то, поехали на место! — хмурый подполковник поднялся с места, а за ним повставали и все присутствующие, — Кто от тебя сегодня дежурит? — обратился он к начальнику следствия.

— Пичкарёв сегодня на сутках, — быстро ответил Данилин, — Но, насколько я знаю, он сейчас на выезде, товарищ подполковник! Час назад кражу заявили из «Плодовощторга».

— А мы, майор, тогда Корнеева на этот выезд возьмём! — коротко взглянув на Захарченко, выдал руководящее решение начальник райотдела. — Пошли, Корнеев! — он хлопнул меня по плечу, — Из райкома уже звонили, потребовали, чтобы я лично и с лучшими специалистами выехал. Так, что ты не подведи меня, Корнеев!

— Товарищ полковник, Василий Петрович! — скорчил я болезненную гримасу, — Ну причем тут следствие?! — я обернулся за поддержкой к Данилину, — Здесь же нет состава преступления! Если бы захоронение порушили, тогда да, а про труп в УК ничего нет!

Мой начальник Данилин на помощь мне не пришел. Он безучастно разминал сигарету и смотрел в сторону.

— Ты, что, глухой, лейтенант?! — повысил голос начальник РОВД, — Сказано же тебе, что из райкома звонили! И потребовали привлечь к раскрытию этого безобразия самых лучших специалистов. Вот я тебя и привлекаю. Цени! И спускайся вниз, со мной, в моей машине поедешь!

— Что думаешь, лейтенант? Какие у тебя мысли насчет надругательства над трупом гражданки Рылеевой? — не оборачиваясь с переднего сиденья, начал пытать меня Дергачев, как только мы тронулись в его "Волге" от райотдела.

— Нет у меня никаких мыслей по этому поводу, Василий Петрович! — не стал я врать подполковнику, — У меня только одна мысль была, отпроситься у вас на три дня. Через неделю. Очень надо, товарищ полковник! Очень! Я потом отработаю!

— А ты поймай мне этого п#здореза и дам я тебе эти три отгула! И даже не три, а все четыре дам! — не поленился обернуться ко мне Дергачев. — И даже можешь их потом не отрабатывать!

— Да как же я его поймаю, товарищ полковник?! — в охватившей меня панике заскулил я, — Да еще за неделю! — совсем уже скорое сопровождение Левенштейнов в Шереметьево повисло на волоске.

— А уж это тебе виднее, Корнеев, — пожал широкими плечами райотдельский начальник, — Тут я тебе не указчик, ты у нас лицо процессуально-независимое! Как хочешь, так и ищи! Главное, чтобы в своих поисках ты не выходил за рамки действующего советского законодательства!

Сидевший рядом со мной на заднем сиденье его зам по опер Захарченко ухмылялся чему-то своему и смотрел в окно.

Двое сыскарей под водительством Тютюнника к судмедэкспертизе на его "Москвиче" подъехали почти одновременно с нами. Когда Дергачев прямо у машины объявил, что с этой минуты группой руковожу я, Тютюнник возмущенно задышал и засверкал глазами. Но сразу сдулся, едва подполковник Дергачев внимательно на него посмотрел.

Понять возмущение капитана было можно. Он начальник отделения уголовного розыска, а это не хухры-мухры! И опять же, капитан. А я простой лейтенант и даже не старший следователь, и уж, тем более, не начальник следственного отделения. Были бы мы еще в составе следственно-оперативной группы, но и это сейчас не так обстоит. Совсем не так.

— Руководи, Корнеев! — повысив голос, приказал Дергачев и еще раз оглядел Тютюнника с его операми. — И пошли уже, ждут нас там! — и первым шагнул к еще дореволюционному одноэтажному зданию, в котором располагалось Бюро.

В здание мы вошли со двора, ворота в который не закрывались ни днём, ни ночью. Потому что именно в эти ворота круглосуточно везли со всего полуторамиллионного областного города все криминальные трупы. И не криминальные везли тоже. За исключением тех, которые стали трупами на больничных койках или на которых участковый врач выписал справку по причине наличия хронической болезни. Или тех, что старше семидесяти пяти и не имеют признаков насильственной смерти.

В нос сразу шибануло горьким смрадом трупохранилища, морозильные камеры которого работают с нередкими отключениями и перебоями. Отважный политический майор Мухортов, который после звонка из райкома КПСС счел необходимым лично поехать с нами, сначала взбледнул, потом позеленел ликом и метнулся назад во двор. Оттуда, куда он рванул, послышались характерные звуки. Завтрак из Мухортова бескомпромиссно рвался на волю.

Пройдя по коридору мимо открытых дверей, за которыми на оцинкованных столах лежали трупы разной степени растерзанности и разложения, мы свернули в кабинет начальника. Там вместе с ним находилась прекраснейшая Алла Викторовна Стрельникова, задумчиво пьющая кофе и два сидящих в углу субъекта, одетые в условно белые халаты. Лица этих двух несли на себе печать похмельных мук и полнейшую независимость от совести и интеллекта. Санитары морга, мать их за ногу! Каста избранных.

Начальник Бюро СМЭ имел очень специфичную фамилию. Абсолютно несочетаемую с его большим висящим над нижней половиной лица носом, толстыми губами и черными маслинами глаз. Всё остальное, кроме фамилии «Иванов», с его внешностью сочеталось идеально. Соломон Израилевич Иванов поднялся из-за стола и всем вошедшим, включая и меня, пожал руки. Хорошо пожал, с чувством.

После нескольких фраз, повторивших уже известную мне фабулу, было принято решение посетить прозекторскую и находящуюся там дважды посмертно препарированную Рылееву. Начальствующий люд двинулся на выход, а я задержался. И двое санитаров, по моей воле задержались тоже. Дергачева я успокоил, сказав, что приду к ним минут через пять-семь.