— Значит, так, Корнеев, ты старший! — объявил повеселевший Дергачев, — Привозишь урода, допрашиваешь и сдаешь его в камеру! После этого свободен на четверо суток! При твоем начальнике я тебе это говорю! — Дергачев кивнул на Данилина и тот поднял на меня удивленные глаза.

— Да, майор, пообещал я твоему лейтенанту, что, если он за неделю управится с этим уродом, то четыре отгула получит, — начальник РОВД развел руками, — Как ты считаешь, Алексей Константинович, должен я своё слово сдержать? — и дождавшись кислой гримасы Данилина, решительно добил его, — Вот и я считаю, что должен!

— Всё! — Дергачев прихлопнул ладонью по столу, — Определяйтесь с третьим и оформляйте командировку! Билеты мы вам забронируем.

Мы с Данилиным встали и направились к выходу, а Захарченко остался на месте.

— С какой это радости тебе четыре отгула?

Как только мы вышли из приёмной в коридор, возмутился начальник следствия и попытался что-то прочитать в моих глазах. Успев сотворить из физиономии кирпич, я пожал плечами и признался, что сам удивлен такой щедростью руководства. Но по выражению лица Данилина я понял, что он мне не шибко поверил и, что рано или поздно, но до истины он докопается. И хрен с ним, главное, что мне не придется идти на злостное нарушение служебной дисциплины! Сопровождать Лишневских в Шереметьево я буду почти легально и, главное, в свободное от службы время.

— Ко мне пошли, надо решить, кого с тобой посылать! — снова озабоченно нахмурился майор, — Иноземцева со своей беременностью еще так некстати на больничку ушла…

Пока Данилин листал свой кондуит с реестром дел, я сидел и соображал, что надо успеть сделать до отъезда.

— Почти у всех арестантские дела и сроки! — пожаловался, оторвав голову от своего тёмника начальник следственного отделения, — И бабу с тобой не пошлёшь! — он снова уткнулся в тетрадку.

— Пичкарёв с тобой поедет! — наконец-то выдал не самое лучшее решение мой руководитель, — Чего ты кривишься, Корнеев? Не нравится тебе Пичкарёв, так езжайте вдвоём!

— Он дохлый, Алексей Константинович! — попытался я аргументированно оспорить решение шефа, относительно мерзкого стукача Пичкарёва, — И язва у него! А ну, как скрючится где по дороге?

— Нет у меня никого другого для тебя, Корнеев! Знаю, что не дружишь ты Пичкарёвым. Однако, он на этой неделе два арестантских дела в суд направил, а все остальные его жулики под подпиской гуляют. Так что, только он. Всё, Пичкарёв и точка! Хотя, погоди, Корнеев! — Данилин ехидно ощерился, — Есть у меня еще один кандидат тебе в попутчики! Ахмедханов. У него всего четыре дела пока и они не арестантские, так что, выбор у тебя есть! Кого возьмёшь?

Вот же гад! Но, похоже, и впрямь у шефа выбор невелик. Вроде и есть более полутора десятка личного состава в подразделении, а на хер, то есть, в Саратов, послать некого. Только я, да этот утырок Пичкарёв на то оказались годны. С Ахмедхановым-то я уж точно, никуда не поеду. Этот меня, если не искусает где-нибудь по пути, так соплями непременно измажет. Он меня и без того сразу невзлюбил, как я в следствии Октябрьского появился, а тут еще с Эльвирой всё так неоднозначно получилось. Н-да… Нет, не поеду я с Ахмедхвновым в Саратов! Пусть уж лучше мерзотный Пичкарёв рядом будет.

— Вот и я также думаю! — поддакнул начальник, когда я озвучил свои предпочтения относительно попутчика, — С Пичкарёвым у вас обоих хотя-бы есть шанс вернуться живыми и здоровыми, а вот с Ахмедхановым, не факт! — Данилин уже откровенно надо мной потешался.

Перед тем, как идти оформлять командировку и получать оружие, я двинулся к Захарченко, надеясь, что он уже у себя в кабинете. Повезло, зам по опер был на месте и один.

— Что, Корнеев, пришел Гриненко или Гусарова выпрашивать? — сразу раскусил меня матёрый мент, — Другие мои опера тебе не годны?

— Да что вы такое говорите, Виталий Николаевич! — почти искренне возмутился я, — Просто со Стасом и Борисом мы уже сработались, а это сами знаете, в сыскной работе дорогого стоит! Да и по Судаку они очень грамотно сработали, вот пусть кто-то из них и закончит розыск, а не кто-то! Вы же будете их поощрять за это дело? — закинул я удочку относительно пряников для боевых товарищей.

— Посмотрим насчет поощрений, — уклонился от прямого обещания Захарченко, — Гриненко с тобой поедет, ему капитана в июне получать! — пояснил он своё решение.

Что ж, повезло операм Октябрьского угла с замом по оперативной работе. И, как специалист он на зависть другим, и, как отец-командир по-настоящему хорош!

От главного опера РОВД я направился с оперу рядовому. Пересказав наш разговор с Захарченко Стасу и Боре, я протянул первому четвертак.

— Я с делами еще часа три-четыре мудохаться буду, а ты зайди в магазин, корма нам в дорогу возьми, — пояснил я свою инвестицию, — Только спиртного не бери, третьим с нами Пичкарёв поедет, он обязательно вложит потом, что мы при оружии водку пили.

Услышав, кто едет с нами третьим, Гриненко посмурнел лицом и даже чертыхнулся. Но четвертак заботливо прикарманил.

— А его жена отпустит? — без признаков улыбки на лице задал непонятный вопрос Борис, — Она у него женщина серьёзная, может и не разрешить ему!

Минут десять два милиционера рассказывали мне о том, насколько сурова супруга Павла Виленовича Пичкарёва. Описывая её крупные стати и недюжинную физическую силу, которую, с их слов наш коллега откровенно побаивался. Гриненко на полном серьезе утверждал, что вскормленная на деревенских харчах Татьяна Пичкарёва самым натуральным образом периодически лупцует своего суженного. Иногда даже за совсем незначительную провинность.

— Я полтора года с ними в одной малосемейке живу! — без малейшей веселости в голосе сообщил, видя мое неверие Стас, — Служебная двушка у нас на две семьи. В одной комнате мы с моей Натальей и сыном, а в другой они. Ты можешь не верить, но п#здит Танька Палика, как собаку. Как по мне, так совсем ни за что!

— А кем она работает, эта Танька? — заинтересовался я профессией решительной и столь скорой на расправу женщины. Наверное, тоже в МВД?

— Почему в МВД?! — удивился Стас, — Воспитательницей она в детском саду работает! — без особых эмоций ответил мне товарищ.

Видимо, за полтора года Станислав настолько свыкся с высокими отношениями, царящими в семье Пичкарёвых, что выходящими из ряда вон, он их не считал. Но меня такая ситуация покоробила.

Переживать за Пичкарёва и размышлять о его садюге-жене времени у меня не было. Хрен бы с ними обоими, детсадовских детей вот только было жалко.

После оперов я пошел за командировочным удостоверением, в которое мне с карточки-заместителя вписали номер табельного ствола. Потом двинул в оружейку получать этот самый ствол. Решив все лежащие на поверхности оргвопросы по командировке, я опять превратился в галерного раба. Сроки шли, а дел поднакопилось. Слабым утешением мне служили тягостные воспоминания о двух с половиной днях, проведённых в подвале архива УВД. В моём кабинете с большим и светлым окном работалось намного веселее.

Домой я попал уже поздно. Поел, помылся и обрядившись в цивильное, поехал на вокзал. У касс встретился с жертвой матриархата. Пичкарёв уже держал в руке три купейных билета. Почти такой же, как у меня портфель он зажал на полу форменными хромовыми ботинками. Всё прочее одеяние на нем, как и на мне, тоже было гражданским. Ровно то, в чем он ежедневно ходил на работу. Минут через пять появился и Гриненко. С авоськой в руке и спортивной сумкой через плечо.

Нам повезло, что командировка выпала не на лето. Вагон был полупустой. Удалось договориться с проводницей и в купе до самого Саратова мы ехали втроём. Замотав кобуру с пистолетом в ремённую сбрую, я сунул ее под подушку и завалился спать, не обращая внимания на спор Гриненко и Пичкарёва о второй нижней полке. Поэтому и выспался за час до прибытия поезда, что сразу лёг спать.

С вокзала мы прямиком отправились в УВД, при котором и располагался ИВС. Надо было передать «колобуху» однокашнику Дергачева и заручиться его поддержкой на чужой территории.