Впереди нас гнал второй дизер, вздымая клубами дыма дорожную пыль, которую подсвечивали наши фары. Не знаю, куда нас вел наемник, но очень надеюсь, что к безопасному тракту на Рома́гис.

Жутко хотелось спать. Но я не смел закрыть глаза, ведь остальные в том же самом состоянии, и если я усну, что убережет нас, когда сдастся кто-то другой? Сжимал на груди камешек, думал о том, с чем мы столкнулись и кого потеряли. А ведь кто-то остался у гулей, живой. Какая-то часть обратится, какая-то уйдет на корм.

— Вот дерьмо! — завопил Док, резко уводя паровик в сторону, от чего он сильно накренился, пропеллеры загудели сильнее.

Нас нагоняли два других дизера с приглушенными фарами.

— Наверное, это за нами, — испуганно выдал Док, когда рядом, по левому борту, поравнялся один из паровиков. Эти были на вид новенькие, выкрашенные в голубой цвет.

Толстяк резко дал заднюю, и мы почти остановились. Один из дизеров последовал нашему примеру, и из окна высунулось гладко выбритое лицо. За ним последовало второе лицо, такое же, а дальше на нас уставились дула револьверов.

Док резко рванул вбок, и в этот момент хлопнули выстрелы. По задней части паровика прошлись пули, стуча по металлу. Несомненно, они метили в двигатель, проще ведь остановить транспорт, чем на ходу целиться в головы, но Док не дал им возможности.

— Похоже, они решили, что парень с нами, — крикнул Док, взяв разгон.

Второй дизер нагнал бегущий впереди нас паровик, но по нему сразу же начали палить. Наемник за рулем, и если Лэсс еще не пришел в себя, значит это Гирс и светловолосый. В ответ по их кузову тоже забарабанили пули.

— Может остановиться и… объясниться? — нервно спросил Док, вдавливая педаль газа. Парс молча смотрел на него и вообще держался тише воды.

— Нас не оставят в живых, — невесело усмехнулся я, таки разобравшись, как отстегнуть патронташ Ки́миты. — И эти взгляды не принадлежат крестьянам или простым наемника. Уж поверь. И если они не устранили или не выкрали цель где-нибудь в городе перед отправлением, значит это должно остаться в Пустоши.

Он поморщился:

— Говоришь слишком уверенно… для своего возраста.

Следующие полчаса наш дизер крутился как волчок, выдувая клубы пара, вздымая пыль, пытаясь занять лучшую позицию для стрельбы, но получалось это весьма плохо, ведь у них была модель не хуже дарсийской. А в нашем паровике задний ход был слишком слабым, чтобы нормально маневрировать.

Преследователи тоже не палили почем зря, а пытались примоститься так, чтобы в первую очередь остановить нас. Все это продолжалось не долго, нам все-таки попали в двигатель, и аппарат спустя десяток секунд замер посреди голого поля. Я столкнул Ки́миту на пол, под сиденье, выскочил наружу и спрятался за кузовом, выжидая момент.

Вот дизер наемников приближается к нам и делает круг, пара пуль проходит по металлу рикошетом. Парс опустошает обойму, расстреливая их кузов. Патроны у Дока тоже закончились, и он просто прижался к сиденью.

Вижу переднюю часть кузова из своего укрытия, направляю ствол и выпускаю по нему два двенадцатимиллиметровых. Я знаю, где расположены самые слабые места двигателя и вопрос только в меткости и удаче.

— Есть, — обронил я невольно, когда паровик убийц ушел в сторону и замер в двадцати шагах от нас.

Но все только начинается. У них есть патроны — у нас нет. У них есть подмога, а за нами вряд ли кто-то вернется. Если я правильно понял, там трое нанятых убийц, а у нас… Парс и Док. Когда они решат действовать — вопрос времени, а его у нас может и не быть. Я в заднице, причем ничем не лучше той, из которой недавно выбрался. Но нужно выжить. Я не могу бесславно умереть посреди поля рядом с тупицей и недокомандиром. Меня ждет бесова академия.

Пару рим была тишина, в которой я слышал сиплое дыхание Парса даже снаружи, а еще Док скрипел сиденьем. Мое же сердце стучало со скоростью лошадиного галопа. И все это на фоне стрекота насекомых и шелеста травы, будто ветер проводил по ней своей прозрачной дланью. Недалеко раздался глухой "угуг" пустынника и за ним последовали частые хлопки крыльев.

Я содрогнулся, невольно вспомнив слова Ки́миты о Донрю. Но трава, это ведь не листья, а ветер можно услышать где угодно. Красный огонь есть, хоть и в виде свечи, но этого ведь должно хватать, раз место подготовлено только под нее, так? И я уж точно не собираюсь соблазняться на красавицу посреди равнины в Пустоши.

Задуло. Поежился. Чего они молчат? Почему не выходят из дизера? Так ведь можно и сутки просидеть.

Хлопнула дверь паровика. Вторая. Третья.

"Стоп. Откуда здесь столько травы для такого шума?"

Как только я задался этим вопросом, стрекот насекомых смолк, и повисла полная тишина, в которой, кажется, я услышал как в моих венах шумит кровь. Спина покрылась потом не хуже, чем когда на мне сидела Вариса. В ушах загудело, и я медленно высунул голову из укрытия.

Между нашими паровиками замер сгусток мрака, который не пропускал свет луны и казался чем-то нереальным, будто портал в ничто. Этот мрак имел очертания гуманоида.

— Тереза, — сонливо сказал один из наемников, протягивая руку мраку.

— Откуда ты здесь, Кора? — сказал второй, следуя за соратниками. — Тебе не стоит здесь быть.

Я невольно уставился на странную фигуру, и мир вокруг начал сужаться. Пространство будто задрожало, прошлось волнами, голова закружилась. Я зажмурился…

… — Виктор, сынок, — раздался отдаленно знакомый женский голос, и мои глаза открылись.

Красивая женщина сидит на корточках напротив меня, улыбается и держит мою ладонь. У нее голубые глаза и светлые ровные волосы, с темными прядями. Кожа блестит потом.

— Все в порядке? Может мне тебя понести? — спрашивает она улыбчиво, подмигивая.

Мы стоим на пыльной дороге. Вокруг только сухие, одинокие кустарники, и яркое, злое солнце. Очень похоже на то, что я видел днем за стеклом дилижанса.

В теле чувствуется странная слабость и неустойчивость. Голова склонилась вниз, и я увидел ноги. Мне не больше трех лет…

Внезапно все померкло, и вот меня уже несут на руках. Вокруг лес, ночь. Мы бежим. Я слышу частое дыхание женщины, которая, по-видимому, моя мать. Она спотыкается, и мы почти падаем.

— Катерина, остановись! — мужской сильный голос раскатывается по округе, хлопки крыльев подорвавшихся ночных птиц вторят этому гласу, и женщина вздрагивает.

Маленькому мне очень страшно, а вместе с ним и мне. Я хочу спросить, что за бесовщина происходит, но мои губы не слушаются, и вместо вопроса я начинаю плакать. Внутри все дрожит. Я вообще не могу двигать ни единой мышцей в теле и вижу только то, куда смотрит мальчик. Чувствую то же что и он. Виктор. Похоже, это маленький я…

Снова смена картинки.

Теперь мы рядом с какой-то деревушкой на узкой дороге, ведущей к низким воротам. Поселение окружено весьма символическим, рыхлым забором, через который взрослый человек спокойно перешагнет. На улице царят сумерки.

Что здесь происходит? Это сон или воспоминания? Почему мне так плохо?

— Виктор, мальчик мой, послушай меня и запомни каждое слово. Это очень важно, — привлекла мое внимание женщина. Она вкладывает в мою ладонь камешек и сжимает ее своей рукой. В ее глазах страх, лицо уставшее, испачкано грязью. — Сынок, никогда не расставайся с этим камешком. Всегда носи его с собой. Если будет страшно, сожми его крепко-крепко. Запомни эти слова. Повтори.

— Мама, — всхлипываю маленький я и пытаюсь сунуться к ней. Хочу в безопасность.

— Повтори! — серьезно повторяет женщина, удерживая меня на месте, и тоже роняется слезы.

— Все… гда… носить, — произносит тоненький голос. — Сжимать…

Она выдыхает и обнимает меня. Тепло. Едва слышно шепчет:

— Я хочу, чтобы ты вырос добрым и хорошим мужчиной. Хочу, чтобы ты был сильным как богатырь, смелым как герой из историй. И сынок, не забудь найти центр и открыть мамин секрет.