— Нет, Николай Сергеевич. Факты говорят о том, что Крохина повесилась сама. Причина, побудившая ее пойти на такой крайний шаг, выясняется.

— Ну а как же разгром в кухне?..

— Это сделано после смерти Крохиной. Установлено, что собака Крохиных отравлена крысиным ядом, а наружная дверь дома открыта отмычкой. По тому, как преступник замел свои следы, напрашивается вывод, что в уголовных делах он не новичок.

Подполковник посмотрел на Семенова:

— Что криминалист скажет?

Семенов поднялся, протянул подполковнику материалы дактилоскопической экспертизы.

— Любопытная деталь обнаружена. На пустой поллитровке и четвертинке из кухни Крохиных имеются отпечатки пальцев, идентичные отпечаткам на бутылке, пахнущей ацетоном, которая обнаружена у трупа старика на полустанке.

— Один и тот же человек действовал…

— Выходит, так, — подтвердил Семенов.

— Кстати, у нас есть сведения, что Крохин спекулировал водкой, — сказал следователь. — Запасался ею и продавал по завышенной цене, когда магазины прекращали торговлю спиртным.

Подполковник опять посмотрел на эксперта-криминалиста:

— Не его отпечатки?

— Эти — нет.

— А другие?

— Среди других отпечатков, оставленных на поллитровке и четвертинке, есть и отпечатки Крохина. Он хозяин дома, мог переставлять бутылки или угощать гостей… — Эксперт помолчал. — Могу сообщить еще одну интересную деталь. На цементной пыли возле тайника Крохина удалось сфотографировать отпечаток подошвы сапога, очень похожий на следы того человека, который подходил от костра к остановившейся на проселочной дороге подводе. Уточняю: отпечатки сапог Крохина ничего общего с обнаруженными не имеют, хотя Крохин носит тот же размер обуви.

— Вот если бы вы, товарищ капитан, сказали, что украдено из тайника Крохина… — сделав ударение на слове «что», проговорил Антон.

— Могу лишь сказать, что в тайнике находились очень старые бумаги, — ответил Семенов. — Это показывает анализ пыли, взятой из тайника.

— Не деньги? — спросил Слава Голубев.

— Нет. Деньги печатаются на особой бумаге.

Подполковник повернулся к следователю Лимакину:

— На полустанке какие новости?

Лимакин оживился:

— Очень интересные. Вчера мне удалось вызвать на откровенность племянника Глухова. Оказывается, в четверг дядя, уезжая от него, попросил полбутылки ацетона…

— Зачем?! — спросил Голубев.

— Сказал, для хозяйственных нужд.

— А однорукого заготовителя этот племянник не видел у полустанка? — включился в разговор Бирюков.

— У полустанка — нет, а в Березовке — дважды.

— Давно?

— В прошлом месяце… — Лимакин сделал паузу. — Больше того, в понедельник утром, то есть вчера, племянник Глухова приезжал по работе на наш железнодорожный вокзал и, говорит, видел там, как однорукий заготовитель с трудом затолкал в ячейку автоматической камеры хранения, похоже, тяжелый мешок… Я оставил сотрудникам транспортной милиции словесный портрет заготовителя и просил проверить у него документы, как только он появится на вокзале.

— Он вместо себя другого за тем мешком пришлет, — вставил Медников.

— Не беспокойся, Боря, ячейка на контроле.

— Все-таки вышли на заготовителя? — спросил подполковник. — Откуда он?

— Из соседнего района, — быстро ответил Голубев.

— Где находится сейчас, не установили?

— Всем участковым инспекторам передали словесный портрет, но от них пока сведений нет.

— И еще мне интересное рассказал племянник Глухова, — опять заговорил следователь. — По просьбе дяди в воскресенье вечером он привез из Березовки на полустанок старушку Гайдамакову, которая сейчас находится у него.

Подполковник недоуменно нахмурил брови.

— Зачем?

— Гайдамакова говорит, что должен подъехать человек, который увезет ее в Брянск, где похоронен старший сын, погибший в Отечественную войну.

— Кто этот человек?

— Гайдамакова умалчивает. Я долго с ней беседовал — безрезультатно. Старушка производит хорошее впечатление, но она кем-то очень запугана и, похоже, психически не совсем здорова.

Подполковник хотел что-то сказать, однако словно передумал и, взяв со стола несколько машинописных страниц, заговорил о другом:

— Из главного информцентра МВД пришел ответ на наш запрос. По дактилоскопической формуле установлено, что на полустанке погиб Калаганов Роман Романович, родившийся в 1900 году в городе Томске.

Все сразу повернулись к подполковнику и сосредоточенно замерли. Говорил Гладышев неторопливо, суховато-казенно, как обычно ведутся деловые разговоры. Коротко его сообщение выглядело так:

Первый раз Калаганов был осужден в 1946 году Тираспольским городским судом за крупную контрабанду, связанную с убийством сотрудника таможни, и приговорен к десяти годам лишения свободы. После зачтения приговора заявил судьям, что знает тайну исчезновения драгоценностей богатого сибирского купца Кухтерина. Выговаривая себе двадцать пять процентов, полагающиеся при открытии клада, и полную амнистию, он утверждал, что может найти эти драгоценности и тем самым передать государству более двадцати миллионов рублей. В качестве подтверждения того, что исчезновение кухтеринских драгоценностей не выдумка, Калаганов назвал номер уголовного дела (4247-17), которое якобы было заведено сыскным отделением томской губернской полиции.

Заявлению был дан ход, однако уголовного дела № 4247-17 в архиве не обнаружили, хотя в реестре этот номер числился с пояснением «Кухтеринские бриллианты». Калаганова вызвали для беседы, во время которой он заявил, что в молодости слышал историю ограбления купца.

В 1953 году в связи с амнистией Калаганов был освобожден. Вторично попал на скамью подсудимых в 1960 году в городе Томске за покушение на убийство пенсионера Попадейкина. Во время судебного разбирательства, стараясь смягчить свою вину, Калаганов заявил, что спутал Попадейкина с бывшим полицейским сыщиком, который еще до революции пытался его обвинить в ограблении купца Кухтерина. Фамилию «сыщика» Калаганов вспомнить не смог, назвал лишь его прозвище — Якуня-Ваня. Такое объяснение Калаганова посчитали вымыслом и приговорили его к пяти годам лишения свободы. Это наказание он отбыл полностью, а через пять лет, вновь оказавшись в Тирасполе, был приговорен к четырем годам за участие в ограблении ювелирного магазина, где являлся своего рода наводчиком. Из исправительно-трудовой колонии освободился только в июле этого года и, не получив паспорта, исчез в неизвестном направлении…

Подполковника слушали внимательно. Едва он замолчал, Бирюков спросил Голубева:

— Слава, как фамилия заготовителя?

— Калаганов Виктор Романович.

— А старик — Калаганов Роман Романович.

— Или братья, или отец с сыном, — сказал Борис Медников.

Бирюков повернулся к эксперту-криминалисту:

— Легка на помине кухтеринская легенда, а?..

— Что за легенда? — заинтересовался подполковник.

Антон рассказал о золотом перстне, привезенном сегодня утром Птицыным, и о своем разговоре с криминалистом Семеновым. Подполковник посмотрел на Семенова:

— Действительно был такой купец?

— Не только купец, но и Якуня-Ваня действительно был, — ответил Семенов. — Во всяком случае, когда в пятидесятые годы я работал в Томске, мне доводилось встречаться со старичком, носившим такое прозвище. Сравнительно невысокий, седенький. Вместо трости ходил всегда с тоненькой деревянной рейкой. Большей частью прогуливался в районе пассажирской пристани, хотя жил где-то в противоположной стороне города. Был он вроде немного помешанным. При встрече с сотрудниками милиции отдавал честь и старался рассказать, как в октябре тысяча девятьсот девятнадцатого года близ сибирской станции Тайга колчаковцы заставили его ночью зарыть двадцать шесть ящиков с золотом. Всех, принимавших участие в захоронении клада, расстреляли, а он каким-то чудом остался жив, но место того захоронения не помнит. Любопытно, что рассказ свой старичок повторял слово в слово и с одинаковой интонацией голоса.