— Ну и нашли что в озере? — спросил Голубев.

— Возле острова обе подводы затонули. Людей и посуду достали…

— А бриллианты?

— Брильянты, золотишко да серебро как корова языком слизнула. К тому же люди, сопровождавшие обоз, все оказались застреленными.

— Неужели никто из березовцев выстрелов не слышал? До острова не так уж от Березовки далеко.

— В лютый сибирский буран выстрелы словно в воде глохнут. — Дед Матвей налил в блюдце из чашки уже остывший чай, отхлебнул пару глотков и поставил блюдце на стол. — Так вот, следователь подозревал в ограблении обоза Гайдамакова и Цыгана. На Скорпиона Глухова опять же частично грешил, но выяснилось, что Скорпион не виноват.

— И чем дело кончилось?

— Можно сказать, ничем. Осенью, как известно, революция совершилась. Потом Колчак по Сибири свирепствовал. Цыган к нему пристроился, пакостным человеком оказался. Многих березовцев жизни лишил. На кладбище братская могила с памятником есть, захороненные в ней — дело рук Цыгана.

— Как его фамилия была?

— Цыган да и Цыган… Пришлым человеком он в Березовке был, никто его роду-племени не знал. — Дед Матвей, словно припоминая, помолчал. — Между прочим, когда Гайдамаков помер, Цыган быстренько подженился на молодой вдове Лизавете Казимировне.

— Это которую сейчас Гайдамачихой называют? — опять спросил Слава.

— На ней самой. Теперь Лизавета, конечно, окончательно состарилась. Но в ту пору краше ее в Березовке женщин не было. Гайдамаков совсем девчонкой Лизавету откуда-то привез. Ходил слух, что из нищенок подобрал и, чтобы не унизить свое штабс-капитанское звание, укатил с молодой женой в Сибирь, да у нас здесь и обосновался… Нажила, значит, Лизавета с Цыганом сынишку, души в нем не чаяла. В году двадцать пятом этот совсем еще неразумный мальчонка как в воду канул. С той поры Лизавета будто умом тронулась.

Голубев повернулся к Антону:

— Ты говорил, что сын Гайдамаковой погиб на фронте…

— Это старший, от Гайдамакова. Он вместе с моим отцом воевал, — ответил Антон и посмотрел на деда Матвея. — Дед, а как Иван Серапионович Глухов теперь живет?

— Чего ему не жить?.. Мужик трудолюбивый, пенсию добрую в колхозе заработал…

Неожиданно у дома Бирюковых, скрипнув тормозами, резко остановился запыленный «газик». Антон, посмотрев в окно, увидел вылезающего из машины отца. Кряжистый, с непокрытой седеющей головой, Игнат Матвеевич размашисто миновал двор, грузно протопал в сенях и, войдя в кухню, почти заполнил ее своей рослой фигурой. Поздоровавшись с Антоном и Славой Голубевым, заговорил:

— Чаевничаете, рыболовы? О своих милицейских делах деду рапортуете или он вам о старине заливает?

— Про кухтеринские бриллианты разговорились, — ответил Антон.

Игнат Матвеевич торопливо присел к столу, словно заглянул домой всего на минутку. Посмотрел на Голубева и тут же перевел взгляд на сына:

— Вы, друзья-сыщики, чем купеческими бриллиантами интересоваться, лучше нашли бы деньги Торчкова. Только что Матрена, жена его, со слезами ко мне приходила. Говорит, что на ветер чудак пятьсот рублей выкинул. Шуточное ли дело! Побеседовал я с ним. Смотрит наивным взглядом, как дите малое, плечами жмет. Вот артист, не приведи господи! Главное — билет-то лотерейный Матренин был. Товарки с фермы ко дню рождения ей подарили.

— Значит, Торчковы действительно выиграли «Урал» с коляской? — спросил Антон.

— Конечно!

— Ты сам тот билет видел?

— Лично по таблице проверял.

— Номер и серию билета не запомнил?

Игнат Матвеевич нахмурился:

— У меня, сынок, есть поважнее дела, которые надо запоминать.

— Так ведь и мы, отец, если говорить откровенно, не рыбачить в Березовку приехали. Случилась неприятность, похлесте торчковской, — сказал Антон. — С лотерейным билетом мы, конечно, разберемся, но где последние пятьсот рублей Торчкова искать — ума не приложу. Он ведь даже толком не знает, с кем выпивал в тот день.

— Свидетелей надо поискать.

— Само собой разумеется. А ты знаешь, как туго разбираться с делами, совершенными по пьянке?..

— Ну, милый мой! Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. — Игнат Матвеевич поднялся. — Поработайте не за страх, а за совесть.

— Как дед Иван Глухов у вас тут живет?

Уже шагнувший к двери Игнат Матвеевич остановился.

— Нормально. Здоровьем бог его не обидел, пенсия приличная вышла, дом — полная чаша. В прошлом году при оформлении на пенсию по моей протекции «Запорожца» ему вне очереди продали.

— Говорят, он эту автомашину племяннику подарил?

— Дело хозяйское: хочет — сам ездит, хочет — дарит.

— Не дорогой ли подарок?

— Для Глухова — нет. У Ивана Серапионовича на сберкнижке больше десяти тысяч сбережений, а родственников, кроме племянника, — ни души. Умрет старик — все племяннику останется.

— У тебя нет никаких претензий к нему?

— Абсолютно. Какие могут быть претензии к пенсионеру? Живет тихо, мирно. Частенько прошу его помочь колхозу по плотницкой части — ни разу не отказался.

— Племянника он часто навещает?

— Пожалуй, чаще племянник сюда приезжает — рыбак заядлый. Тебе, наверное, Торчков на Глухова наговорил? Так ты особенно не верь этому пустобреху. У Торчкова после выигрыша мания величия приключилась, чуть не со всеми колхозниками перецапался.

— А что за однорукий заготовитель у вас тут объявился? — опять спросил Антон.

— Не видел его ни разу, — Игнат Матвеевич открыл дверь. — Ну, ладно. Время для меня — золото, к механизаторам срочно надо. Если не увидимся сегодня, прошу вас: разберитесь обстоятельно с торчковскими деньгами. — И, кивнув на прощание, вышел из дома. Едва он сел в машину, «газик» всхрапнул мотором, развернулся и запылил вдоль деревни.

Примолкший было дед Матвей оживился.

— Однорукий заготовитель, Антоша, последнее время часто в Березовку наведывается, люди-то уж все ему посдавали, а он продолжает сюда ездить. А насчет Глухова скажу тебе так: чего-то неладное со Скорпионычем в последние дни происходит. Будто о смерти мужик задумался. На днях подсел ко мне на скамейку возле дома, чую — выпивши. А раньше в рот спиртного не брал. Из кержаков он, которые выпивку категорически не переносят. Спрашиваю: «Не с Кумбрыком снюхался?» Вздохнул Скорпионыч тяжко: «Все одно помирать скоро». И невеселый разговор повел. Мол, не так свои годы прожил, как следовало прожить. Понятно, ядрено-корень, жизнь, случается, так прижмет, что небо овчинкой кажется. Только с чего это Глухов на старости лет запаниковал? В его годы человек уже не сердцем — умом живет. По себе знаю.

— Что ж у него случилось?

— Не доложился он мне в подробностях. Повздыхал, повздыхал да и отправился домой.

Как обычно, в страдную пору Березовка словно вымерла. Колхозники, пользуясь устойчивой погодой, старались не упустить ни одного погожего дня и почти все до единого были в поле. Теплую вязкую тишину, нависшую над деревней, нарушал монотонный гул комбайнов, работающих вдали за околицей, да во время школьной перемены всплескивался звонкий разнобой ребячьих голосов.

Потеряево озеро сияло огромным зеркалом, над которым, будто любуясь своим отражением, лениво кружили белогрудые чибисы. Клев был вялым. Глядя на неподвижные поплавки, Антон и Слава вполголоса разговаривали о Торчкове. Внезапно с пригорка от деревни послышалась веселая транзисторная музыка. Тотчас на тропе показался Торчков в большущих сапогах и, по-утиному спускаясь к озеру, еще издали бодро поздоровался:

— Здравия желаю, товарищи рыболовы!

— Легок на помине, — шепнул Славе Антон и, обернувшись к Торчкову, ответил: — Здравствуйте, Иван Васильевич. По-молодежному, с музыкой, ходите?

— Люблю, Игнатьич, это дело. — Торчков похлопал по висящему на ремне через плечо транзистору, подойдя к берегу, присел на борт Гайдамачихиной лодки. — С выигрыша такую музыкальную шкатулку приобрел. Теперь каждую новость прежде всех в Березовке узнаю. Даже иностранцев пробовал слушать, которые на русском языке бормочут.