— Лишь Деменский вне подозрений? — спросила Маковкина.

— Тоже нет. Вспомните, как была обнаружена сумка Холодовой. По ноль два позвонил мужчина и сказал, что Вася скрывается у мамаши. Ильиных приехал к Марии Анисимовне и вместо Васи обнаружил сумку.

— А Деменский при чем?..

— Когда в дежурной части раздался звонок в отношении Сипенятина, Юрий Павлович находился в кабине телефона-автомата и перед этим только что разговаривал с хирургом Широковым. К тому же у него на квартире, в коробке с масляными красками, я собственными глазами видел ополовиненный флакон с разбавителем.

Маковкина задумалась.

— Не могу понять, зачем Широкова приглашали в кинотеатр?

— Это какой-то дилетантский трюк…

Наступило молчание. Поправив загнувшиеся уголки протокола, Маковкина невесело сказала:

— Завтра в три часа похороны Холодовой.

— Надо нам обязательно побывать на кладбище, — сказал Бирюков. — Посмотрим, кто из причастных придет хоронить Саню. Кстати, Наталья Михайловна, завтра суббота. С утра по этим дням обычно собирается книжный рынок. Не хотите за компанию со мной побывать там? Может, знакомых встретим.

— Хорошо.

Антон посмотрел на часы:

— А сейчас по случаю конца работы предлагаю вместе поужинать в каком-нибудь приличном кафе. Сегодня так заработался, что пообедать не успел.

Маковкина чуть смутилась, но ответила довольно бойко:

— Предложение принимается.

Из ближайших кафе, не сговариваясь, выбрали «Снежинку». Заняв столик у декоративного камина под широколистной пальмой, вытянувшейся к потолку из пузатой кадушки, передали сурово-торжественной официантке заказ и, неожиданно враз взглянув друг на друга, улыбнулись. Маковкина спросила:

— Давно в уголовном розыске работаете?

— В областном — третий год, до этого работал в районе.

— Сами сюда попросились?

— Нет. Я стараюсь служить по заповеди Андрея Петровича Гринева из «Капитанской дочки». Помните, как он сыну наказывал: «Слушайся начальников, за их лаской не гоняйся, на службу не напрашивайся, от службы не отговаривайся…»

— «И помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду», — быстро добавила Маковкина.

— Точно. Мудрая пословица. Согласны?

— Согласна. Жаль, что не все ее помнят. — Маковкина задумчиво повертела меню. — Мне во многом непонятно поведение Холодовой. Она, расплатившись со Степнадзе за недостачу в магазине, снова встречается с ним. Что это — злой рок или пресловутая трудность разрыва с прошлым?

Антон задумался:

— Оступиться, Наталья Михайловна, легко — вылечить подвернутую ногу трудно. Надо не оступаться в жизни… Истина, конечно, прописная, может быть, поэтому ее часто забывают.

— Не могу я понять и Пряжкину. На что она рассчитывает, убежав из клиники?

— С Пряжкиной дело проще. Люся жива, и мы с ней побеседуем, как только Голубев ее отыщет.

Однако Слава Голубев в этот вечер Пряжкину не отыскал. Люся после клиники не появлялась ни дома, ни на работе в парикмахерской, ни у Алика Зарванцева. Впустую обойдя больше десятка «Ветерков», «Парусов», «Лакомок» и прочих общепитовских точек с лирическими названиями, где можно было пропустить стаканчик вина, Голубев еще раз наведался к Зарванцеву, но теперь и самого Алика дома не оказалось. От соседей Слава узнал, что Альберт Евгеньевич по случаю предстоящей субботы укатил на своем «Запорожце» на рыбалку.

Бирюков и Маковкина встретились в семь утра у Дома культуры железнодорожников, возле которого в сквере обычно по субботним дням бойко функционировал книжный рынок.

Вскоре появился первый книголюб. Смахивающий на пожилого одесского докера, мужчина в надвинутом на лоб берете, зажав под мышкой два книжных тома в ярко-красном переплете, неторопливо прошел по аллейке вдоль сквера и, оглядевшись, сел на крайнюю скамейку. Минут через десять к нему примостился интеллигентного вида очкарик с распухшим брезентовым баулом. Затем вразвалку подошли два гривастых парня, перетянутых широкими ковбойскими поясами. У каждого из них было по раздутому портфелю. Судя по тому, как парни сразу поставили портфели на землю, можно было понять, что им тяжело держать ношу в руках. Начался общий перекур, сопровождающийся ленивым разговором завсегдатаев.

С видом заинтересованных покупателей Бирюков и Маковкина подошли к скамейке.

Похожий на докера книголюб, глядя выпуклыми глазами на одного из гривастых парней, басил:

— Ты за кирзовые сапоги Шукшина мне не говори. Василий Макарович в этих самых отечественных сапогах сделал такое, что целая тысяча щелкоперов в заграничных штиблетах сообща не сделает…

Парень, бросив в кусты желтенький фильтр докуренной сигареты, снисходительно усмехнулся:

— Литература, отец, прежде всего изящная словесность.

— Шо ты, сынок, в словесности понимаешь?

— Я филолог.

Глаза «докера» сердито сверкнули:

— Барыга ты! У филолога язык не повернется четыре десятки за двухтомник просить.

Парень, наклонясь, взял свой портфель, кивнул гривастому другу — пошли, дескать, и оба молча направились к другой скамейке. Глядя им вслед, «докер» насмешливо прибавил:

— Филологи… — И вскинул глаза на Антона. — Не знаешь, у кого на двухтомник Шукшина можно «Слово и дело» Пикуля выменять?

— Не знаю, — ответил Антон.

«Докер» опять покосился на парней:

— У филологов есть — не меняют. Подавай барыгам сорок рублей наличными.

— Не дороговато ли?

— Спрос рождает предложение и цену. — «Докер» достал пачку «Прибоя», закурил и хлопнул своей широченной ладонью по худенькому плечу нахохлившегося рядом с ним очкастого интеллигента. — Сей гениальный мужик, к примеру сказать, придумал новую форму обслуживания читателей. Детективы любишь?

— Люблю, — решил ответить Антон.

— О! Не завидую тебе.

— Почему?

— Потому шо таких любителей, как ты, миллионы, а Сименон один и тот на французском пишет. Читаешь по-французски?

— Нет.

— О!.. — «Докер» опять хлопнул «интеллигента» по плечу. — Только сей гений может тебя выручить. Все сименоновские детективы перевел на русский язык и отпечатал на машинке.

— Не все, а лишь некоторые из тех, которые у нас не издавались, — смущенно возразил «интеллигент».

— И сколько стоит один детектив? — заинтересовался Антон.

— Я не продаю…

— Он напрокат дает. Платишь четвертак залога и можешь неделю зачитываться. Возвращаешь — из залога удерживается пятерка за амортизацию произведения. Гениально, а?.. — затягиваясь папиросой, пробасил «докер».

«Интеллигент» с готовностью открыл брезентовый баул:

— К сожалению, Сименон сейчас весь на руках. Может, из журнальных публикаций что заинтересует? Есть «Потерянный профиль» Франсуазы Саган, «Дом на набережной» Трифонова, детективы отечественные…

— Залог такой же?

— Дешевле. Всего десять рублей, за прочтение три рубля.

Бирюков полистал толстый, солидно переплетенный том. Это был своеобразный сборник детективов, опубликованных в разное время в отечественных журналах. Судя по основательно затертым страницам, сборник успел пройти не через один десяток читательских рук, и неизвестно, сколько еще предстояло ему пройти в будущем.

— Сименона сами переводите? — возвращая том, будто между прочим поинтересовался Бирюков у «интеллигента».

— Сам.

— Хорошо знаете французский?

— В совершенстве. Переводчиком работал.

«Докер» гулко щелкнул себя по горлу:

— За это дело выгнали.

«Интеллигент», смущенно зарозовев, хотел было что-то возразить, но возле скамейки словно споткнулся проходивший мимо бородач. Загипнотизированно уставясь на ярко-красный двухтомник Шукшина, лежащий рядом с «докером», он чуть заикнулся:

— П-продаете?

— Не п-продаю, — передразнил «докер».

Бородача словно подхлестнули. Взволнованно заикаясь, он принялся рассказывать, что пишет по творчеству Шукшина кандидатскую, что ему до зарезу нужен этот двухтомник, за которым охотится второй месяц, и готов сейчас заплатить за него любые деньги.