— Как с ним познакомились? — спросил Антон.

Сипенятин слово в слово повторил показания Юрия Павловича, относящиеся к покупке «Распятого Христа», затем, помолчав, добавил, что 21 августа вечером приходил к Деменскому домой, чтобы получить от него пятерку, но, несмотря на многократные звонки, дверь не открыли, хотя в квартире кто-то находился.

— Показалось, баба крикнула, а ей рот заткнули, — после некоторого молчания вдруг добавил Вася.

— Показалось или действительно слышали? — уточнил Антон.

— Вроде бы слышал.

— Долго у двери стояли?

— У меня часов нет, чтобы время определять.

— Ориентировочно скажите… Минуту, две?..

— Полторы, — съязвил Вася.

— Крик не повторился?

— Как умерли все в квартире.

— Где вы взяли «Распятие Христа»?

Сипенятин ответил с такой готовностью, словно только этого вопроса и дожидался:

— Бабка оставила в наследство полный сундук икон разных да книжек церковных. Мать рассказывала, богомольная старуха была.

— Куда книги дели?

— Продал на толкучке, — Вася усмехнулся. — Чудики нарасхват брали.

— За какую цену?

— По червонцу за штуку.

— А за сколько Библию продали?

— Вкруговую все по червонцу толкал.

— Не помните, кто у вас купил Библию?

Вася снисходительно хмыкнул:

— Вот даешь, инспектор… У меня голова не Дом Советов, чтобы все помнить.

— На всех иконах и книгах вашей бабушки имелась надпись: «Собственность Дарьи Сипенятиной», — словно между прочим сказал Антон.

— Бабка как отче наш грамоту знала.

— А на «Распятии Христа» такой надписи нет…

Вася недоуменно наморщил лоб и запоздало спохватился:

— Христос — не бабкина икона. Это я сейчас объясню, гражданин инспектор… В Тогучинском районе, где мне прописали жить, имеется деревня Высокая Грива. Мы там скотный двор строили. Короче, одной богомольной старушенции машину дров подбросил. В знак благодарности она Христа подарила.

Бирюков укоризненно посмотрел в наивные Васины глаза:

— Полтора месяца назад вас еще не было в Тогучинском районе.

— Значит, чо-то я спутал, — Сипенятин отвернулся к окну. — Иногда знакомые кореши мне иконки подбрасывали, чтобы продать. Закладывать их не буду.

— Где вы взяли три тысячи, которые при задержании у вас обнаружены?

Вася заметно сник, однако тут же принялся сочинять байку. По его словам выходило, что деньги дал какой-то грузин для передачи одному врачу, чтобы тот не лечил какую-то женщину, упавшую с третьего этажа. Байка походила на детский лепет. В ней не упоминалось ни одной фамилии, но все, что касалось встречи Сипенятина с врачом, совпадало с рассказом хирурга Широкова.

— Как фамилия того грузина? — спросил Антон.

— Я чо, паспорт у него спрашивал? — усмехнулся Вася. — В железнодорожном ресторане познакомились, коньячку выпили.

— И он вам три тысячи вручил?

— А чо?.. Видать, прижало пахана. Годов ему уже много, а за мокруху может не уложиться в рамки жизни.

Бирюков выставил из сейфа на стол сумку Холодовой:

— Вот это мы изъяли из квартиры вашей матери…

— Чо-о-о?.. — ошарашенно протянул Сипенятин и приподнялся со стула. — Дайте посмотреть!

Антон предупреждающе поднял руку:

— На сумке уже есть отпечатки ваших пальцев. Чтобы не тянуть время, скажу: женщина, которой принадлежала эта сумка, скончалась.

Вася скрежетнул зубами:

— Да он чо, с ума спятил, щипач колотый?!. — И уставился Антону в глаза. — Гражданин инспектор, скажи, кто подбросил сумку? Я собственными руками ему пасть порву!

— Зачем вы в тот вечер Звонкову к своей матери вызвали? — вместо ответа спросил Антон.

Почти минуту, туго соображая, Сипенятин сидел остолбенело. Затем, сглотнув слюну, криво усмехнулся:

— На пушку берешь, инспектор?

— Могу провести очную ставку с Фросей, но прежде давайте выясним: как на сумке появились отпечатки ваших пальцев?

Губастое круглое лицо Васи расплылось в улыбке:

— По халатности… Не стану темнить — сумка эта мне знакома. Двадцать первого августа нужда прижала, что опохмелиться не на что. Вышел помышковать на железнодорожный вокзал. Адлерский поезд прибыл. Вижу, шикарная дамочка в розовом платье ротик разинула, кого-то ждет. Возле нее чемодан красный стоит, на нем — эта сумка. Прохожу рядом, роняю носовой платок, нагибаясь… Дамочка — пасть до ушей: «Держи вора!» Ясное дело, пришлось когти рвать, а сумку оставить…

— Значит, с Холодовой познакомились на вокзале? — быстро спросил Антон.

Вася усмехнулся:

— На гоп-стоп не бери, инспектор. Никакой Холодовой я не знаю. Зови Фроську, увидишь, как она запоет.

Звонкова вошла в кабинет настолько растерянной, что Бирюков в душе невольно пожалел ее. Проведя необходимые при очной ставке формальности, Антон зачитал содержание телефонного разговора из показаний Звонковой и сразу спросил:

— Подтверждаете свои показания?

— Подтверждаю, — еле слышно ответила Звонкова.

Бирюков повернулся к Сипенятину:

— Что вы скажете по этому поводу?

— Никому я не звонил, инспектор! И никакой сумки у своей мамаши не оставлял! Зачем мне ее там оставлять? Не круглый же я дурак! Поверь, инспектор…

Фрося, словно моля пощады, заискивающе заговорила:

— При мне к Марии Анисимовне заходил мужчина, может, это он оставил…

Сипенятин резанул Звонкову уничижительным взглядом и подался всем корпусом к Антону:

— Не верь Фроське, инспектор! Темнит она!

— Это правда, — заступился за Звонкову Антон. — Мужчина представительный, с портфелем, в темных очках.

На какой-то миг Сипенятин растерялся:

— Не знаю такого…

Позвонил эксперт-криминалист Дымокуров:

— Антон Игнатьевич, вам занести окончательный результат исследования дамской сумочки?

— Чуть попозже, Аркадий Иванович. Сейчас вкратце скажите, что там интересного?

— Отпечатки рубцеватых пальцев идентичны тем, что остались на балконной двери в квартире Деменского. Пятна — это остатки испарившегося разбавителя масляных красок. Можно предположить, им выборочно уничтожена часть отпечатков.

— Спасибо, Аркадий Иванович. — Антон положил телефонную трубку и посмотрел на Сипенятина. Вася, стараясь уловить смысл разговора, даже приоткрыл рот. Запоздало спохватившись, он дернул головой в сторону Звонковой:

— Мужик, что приходил к мамаше, из Фроськиной компании…

— Вася! — вскрикнула Звонкова. — Зачем свою вину на других валишь? Тебя все равно посадят…

Сипенятин, побагровев, выставил кукиш:

— Вот это видала?! Пока меня посадят, всю вашу кодлу загоню за решетку! И футболиста твоего, и Нинкиного овцебыка заложу, как самый последний фраер! — Налившиеся кровью глаза Сипенятина угрожающе сощурились. — Передай им мои слова: станут еще топить, как слепых котят, заложу!

Бирюков вызвал конвоира. Сипенятин резко поднялся, завел руки за спину и зашагал к двери.

Ровно в девять в кабинет к Антону вошел высокий пожилой мужчина с четырьмя полосками орденских колодочек на военном кителе без погон. Остановившись в дверях, он по военной привычке сказал тихим, усталым голосом:

— Федор Федорович Холодов, майор в отставке. Разрешите?

— Входите, Федор Федорович. — Антон поднялся из-за стола и, выйдя навстречу мужчине, протянул руку. — Старший инспектор Бирюков. Извините, что назначил встречу так рано. Понимаю, вам сейчас не до бесед, но обстоятельства складываются так…

Подождав, когда Холодов сядет на предложенный стул, Антон прошел к своему месту:

— Дежурный мне сказал, что вы остановились у Деменского…

— Да, сотрудники милиции помогли нам отыскать квартиру Юрия Павловича. — Холодов потер отечные мешки под воспаленными от бессонницы глазами. — Вчера поздно вечером из аэропорта мы с матерью сразу в УВД приехали, попросили, чтобы нам показали Саню… С матерью стало плохо, ночью два раза вызывали «Скорую помощь». Юра ошеломлен. Говорит, накануне беседовал с хирургом, тот обещал выздоровление…