— Пряжкина следила за Ревазом Давидовичем?

— Нет, она говорит, что шла к Деменскому и буквально на ее глазах случилось несчастье.

— Что ей нужно было у Деменского?

— Не знаю. Видимо, Люся там с Овчинниковым встречалась, пока Юры дома не было.

— Она специально позвонила вам, чтобы рассказать о Ревазе Давидовиче?

— Нет, Люся искала Овчинникова, чтобы ехать с ним в Шелковичиху, на дачу Реваза.

— Зачем? — продолжала спрашивать Маковкина.

— Этого не могу сказать, не знаю.

— Что ж не поинтересовались?

Альберт Евгеньевич приложил руку к сердцу:

— Представьте себе, испугался. Думаю, за такие разговорчики, меня соучастником посчитают.

— Кто увез Пряжкину от кинотеатра «Аврора» на машине Реваза Давидовича?

Словно почувствовав подвох, Зарванцев насторожился, однако ответил, ничуть не сомневаясь:

— Сам Реваз и увез.

— Степнадзе не было в тот день в Новосибирске. Он в Омске был, у двоюродного брата, — спокойно сказала Маковкина.

— У Гиви?!. — довольно искренне удивился Альберт Евгеньевич. — Гиви может соврать, если его Реваз предупредил.

— Соседи подтверждают.

— Гиви, спасая братца, может всех соседей купить.

— А не могла, скажем, Нина дать «Волгу» одному железнодорожнику… — с намеком начала Маковкина.

— Нет у нее никаких железнодорожников! — почти выкрикнул Зарванцев, но тут же стыдливо опустил глаза. — Впрочем, за Нину ручаться не могу. Знаю лишь одно: в тот вечер Нина была в опере, где, к слову сказать, и я собственной персоной присутствовал.

— Понравилась опера? — внезапно вставил вопрос Бирюков.

Зарванцев угодливо повернулся к нему:

— Ничего. Как-никак москвичи…

— Кто партию Игоря исполнял?

— Этот… Ох, как его… Представьте себе, я не любитель оперной музыки, артистов совершенно не запоминаю.

Бирюков переглянулся с Маковкиной. Та спокойно достала из папки оплаченные переводы наложенного платежа, изъятые Голубевым на почте, и, показывая их Альберту Евгеньевичу, спросила:

— Не объясните нам, что это значит?

Зарванцев натянуто скривил губы:

— Это дядя с книголюбами обменивается.

— Деньгами?

— Зачем… Он им шлет книги наложенным платежом, они ему таким же образом присылают.

— Почему на ваш адрес переводы шлют?

Зарванцев нервно подергал на груди замок старенькой кожаной куртки.

— Нина ругает Реваза за то, что он тратит деньги по пустякам. Вот Реваз и придумал…

— Прежде, помнится, вы говорили, что не поддерживаете с Ревазом Давидовичем отношений, — вставил Бирюков.

— Книгообмен — единственная связь между нами. Не мог же я в таком пустяке отказать дяде.

Маковкина достала бланки переводов, изъятые на Главпочтамте, и, показав их Зарванцеву, спросила:

— А это что?

Вспыхнувшее было на лице Зарванцева удивление мгновенно сменилось откровенной растерянностью:

— Не знаю.

— Чьим почерком заполнены переводные талоны?

Альберт Евгеньевич повертел бланки и, возвращая их Маковкиной, твердо сказал:

— Реваза почерк.

— От кого он такие крупные суммы получал?

— Представьте себе, не знаю.

Положив на край стола чистый лист бумаги и шариковую авторучку, Маковкина попросила:

— Напишите по этому поводу объяснительную.

Зарванцев тыльной стороной ладони вытер внезапно вспотевший нос, неуверенно взял ручку и словно испугался:

— Я не знаю, что писать!

— Пишите под мою диктовку. «Следователю прокуратуры Маковкиной. Объяснительная. По существу предъявленных мне почтовых переводов, полученных Ревазом Давидовичем Степнадзе по паспорту…» — Маковкина помолчала. — Перепишите из талонов серию и номер паспорта, кем и когда он выдан… Переписали? Теперь заканчивайте: «Ничего объяснить не могу». И распишитесь.

Когда Альберт Евгеньевич аккуратно вывел красивую подпись, Маковкина посмотрела на его старенькие кеды примерно сорок второго размера и обратилась к Бирюкову:

— Сейчас сличим обувь, Антон Игнатьевич. После этого, думаю, не стоит больше отнимать у Альберта Евгеньевича время.

— Вы меня отпустите? — с удивлением спросил Зарванцев.

— Конечно. Только прежде зайдем с вами ненадолго в научно-технический отдел.

Маковкина заполнила стандартный бланк постановления о назначении экспертизы и, поднявшись из-за стола, предложила Зарванцеву:

— Пройдемте со мной.

— Куда? — испугался тот.

— К эксперту. Там я все вам объясню.

— Я ничего не знаю!

— Никаких знаний от вас не требуется.

— Но зачем это?!. Для чего?!

— Я все вам объясню, — спокойно повторила Маковкина и направилась к двери.

Зарванцев, тревожно посмотрев на Антона, с неохотой пошел следом. Едва закрылась дверь кабинета, Антон разложил на столе фотографии Степнадзе и Зарванцева и сосредоточенно стал их изучать. Отвлекся он лишь тогда, когда вернулась Маковкина.

— Какой-то необычайный трус, — сказала она. — Кроме внешности, у него нет ничего мужского.

— А внешность оригинальная, правда? — спросил Антон.

— Не сказала бы…

Антон показал старый паспорт Степнадзе:

— Вглядитесь в фотографию. Есть что-нибудь общее с Зарванцевым?

Маковкина посмотрела в паспорт.

— Ничего нет.

Антон протянул фотоснимок Альберта Евгеньевича:

— Сравните нос и глаза…

— Очень отдаленное сходство, — сказала Маковкина. — Лбы совершенно непохожи: у Степнадзе — широкий, у Зарванцева — будто редька хвостом вверх.

— А если лоб Зарванцева закрыть форменной железнодорожной фуражкой?..

Маковкина помолчала:

— Тогда, возможно, что-то общее будет.

Бирюков, сняв трубку телефона, пригласил эксперта-криминалиста. Как только Дымокуров вошел в кабинет, сразу спросил:

— Аркадий Иванович, что показывают пробы грунта с «Запорожца» Зарванцева?

— Делаем спектральный анализ, будем сравнивать с пробами из Шелковичихи.

Антон передал фотографию Альберта Евгеньевича:

— Очень срочная просьба. Надо с помощью фоторобота одеть вот этого гражданина в железнодорожный пиджак и фуражку.

— Оденем, — сказал Дымокуров.

— А вот, Аркадий Иванович, образец почерка. — Маковкина протянула эксперту «объяснительную» Зарванцева. — С почерком Степнадзе ничего общего здесь нет, но для почерковеда это, как говорят, карты в руки. Экспертиза по обуви движется?

— Полным ходом, но конкретного пока ничего сказать не могу.

Дымокуров вышел из кабинета. Бирюков, посмотрев на Маковкину, вдруг проговорил:

— А в опере Зарванцев, оказывается, не был.

Маковкина оживилась:

— Признаться, мне тоже показалось странным, что он, в общем-то образованный человек, художник, не запомнил фамилию московского артиста, исполняющего ведущую партию. И еще: почему Зарванцев так упорно подводит своего дядю под статью о покушении на изнасилование?

Бирюков задумался.

— Эта статья не предусматривает конфискации имущества подсудимого…

— Значит, не заботясь о репутации дяди, Зарванцев заботится о сохранении его имущества? — ухватилась за мысль Маковкина.

— Не будем пока гадать, Наталья Михайловна, — Антон вздохнул. — Послушаем, что скажет Вася Сипенятин, узнав о смерти Пряжкиной. Разрешите, я сам побеседую с ним. Замысел один есть.

— Беседуйте!

Сипенятин долго усаживался на стуле, словно сознательно оттягивал начало допроса. Затем с любопытством посмотрел на Маковкину, улыбнулся ей и, кивнув на микрофон, с наигранной бодрецой сказал Антону:

— Поехали, гражданин инспектор.

Антон показал снимок полуобнаженной Пряжкиной, ничком лежащей на берегу реки:

— Еще один труп, гражданин Сипенятин…

— Ну и что?.. — На Васином лице появилось недоумение. — По мне, теперь пусть хоть пол-Новосибирска угробят. Я ж который день как пойманный орелик сижу за решеткой.

Антон взял другой снимок, где Пряжкина была снята лицом кверху. Показав его Сипенятину, спросил: