— А Веденея-то жива! — вдруг подал голос Ярок. Словно от удара, вскинулся князь.

— Жива? — воскликнул он, оборачиваясь на голос и порываясь ощупью найти сказавшего.

Под руку нырнула лохматая голова, похожая на голову дворового пса — такая же жесткая и кудлатая.

— Жива она, жива! И сын ее тоже! Мы их и впрямь у самых болот встренули, а оттоль она с нами уж отправилась.

— Где она? — Властимир за вихры подтянул говорившего к себе, почти дыша ему в лицо. — Говори, пес!

— У матери нашей, в лесной заимке, — молвил, морщась, Ярок. — Да ты не сумлевайся, княже, — леса там густые, тропки нехоженые, путаные, не то что человек — не всякий зверь пройдет. Мы никак семь дней вокруг бродили сторожей — караулили, на случай, если погоня на наш след выйдет… Да ничего не случилось страшного, вот мы и решили впотай от нее сами проверить, что с тобой и городом приключилося, — сама-то она и словом с нами не обмолвилась. Думали, прокрадемся, все разведаем и ей весточку отнесем, да только все по-иному вывернулось…

— Но если знали, что жива она, и, где сейчас, ведали, почему мне не сказывали? — тряхнул Властимир юношу за волосы. — Ведь понять могли, почуять, что меня мучило… Спросить, наконец! И почему к ней не отвели?

Сидящий на безопасном расстоянии Явор пришел на помощь брату:

— Ты на нас, князь, зла не держи — не по злобе мы то сотворили, а по неведению… Коли считаешь, что вина на нас, только изволь слово молвить: тут же, хоть ночь-полночь — мы в путь двинемся. Обернуться не успеешь — привезем ее тебе и с сыночком…

Морщась от силы, с какой Владимир все еще держал его вихры, Ярок готовно закивал, и понявший это князь отпустил юношу. Тот отполз, приглаживая встопорщенные волосы.

— Ну, так нам в путь собираться? — спросил он. — Мы пошли… И слова вымолвить не успеешь, как будешь опять с водимою своею…

— Нет! — вдруг яро выкрикнул Буян, вскакивая.

Все разом обернулись в его сторону. На лице Мечислава было недоумение:

— Али тебе очи застило, свет-Буян? Как же можно так?.. Двум людям мешать снова встретиться?!

— Нет! — повторил Буян, пристукнув по столу кулаком. — Никуда вы оба не пойдете ни сегодня, ни завтра, а только если я позволю. Не о том сейчас думу думать надобно.

— Но как же можно супругов разлучать? Ты о своей жене подумай! Как бы тебе пришлось невесть сколько с нею в разлуке жить. А князь…

— Будет жить! — рявкнул Буян, еще раз хватив кулаком по столу так, что подпрыгнула деревянная посуда. — Сиди! — Он резко рванул книзу локоть поднимающегося Властимира. — Сиди и слушай, что скажу я. И вы все слушайте и запоминайте мои слова… Князь будет один, как и я, как и ты, Мечиславо, коли с нами взаправду ехать решишься. Ничего, что разлука, что в мире неспокойно и любой жене лучше быть подле мужа-защитника, что Веденея князя своего за мертвого почитает, а он ее к сердцу прижать не может. На землю пришла беда — и не до любовных утех ныне. А что сердце в тревоге болит — так злее будет. Беспощаднее станет мстить врагам земли своей, Властимиру сейчас сила и твердость нужнее нужного, а женская жалость только руку слабит и сердце мягче делает. Нет, верно говорю: коли князь хочет край света от врага спасти, должен он не о Веденее думать, а только о войне. Я сказал!

И Буян сел, спокойный и самоуверенный, как всегда.

Все ждали слова Властимира. Близнецы и Мечислав заглядывали в глаза резанца, готовые выслушать его суждение. Князь раздумывал: лоб над белой повязкой прорезала морщина, рука сжалась в кулак.

— Вы решаете все, будто я уже не князь города Резани, — тихо промолвил он, — будто уже Буян стал его главой, а я лишь пустынник смиренный, что живет в чаще лесной, медом да акридами питаясь, .. Но сказал гусляр верно. Ничто не изгонит Веденею из сердца моего, а оно всегда со мною. И мне легче будет биться с врагом, если не буду знать, как она к ранам моим отнесется. А после победы — что ж, за град отомщу, врага побью, людей освобожу, а там — как боги решат… Слышал я — и без глаз люди живут счастливо… Одно плохо — не ведает она, что я жив, а до победы я ей на глаза не покажусь.

— А мы ей скажем, — готовно вызвались близнецы, — Вот наутро и выйдем. В ту заимку только мы да те, кто живет там, дорожку ведают. Подкрадемся неслышно, вызовем ее да и скажем, что жив князь!

— Про это, — Властимир осторожно притронулся к повязке, — не говорите! И будьте осторожны — за мной старые враги охотились. Псоглавцев на Резань друзья поверженного Змея науськали — за те пещеры мне мстили.

После его слов в доме установилась зловещая тишина. Буян тихо коснулся руки Властимира.

— Неужто снова Змей объявился? — выдохнул он.

— Змей не Змей, а те твари, коих они издалека вызвали… Ну, помнишь, когда собирались с богами нашими расправиться?

— Ой, верно ли сие?!

— Верно, Буян, верно. Я их видел тогда, в пещерах, своими глазами и сражался с ними. Они светлые, ровно лучи солнечные, только жар от них идет смертельный — никто сего жара выдержать не может. За спиной у них вроде крыльев больших, а видом на русалок походят, только за светом тела не разглядеть, да и нет его у них, может быть, один свет и крылья. Я ровно чуял — запомнил их… А потом, уже когда меня волки в плену держали, явились они на меня поглядеть, выслушать, как те службу справили. Хотели меня с собой увезти, да только решили не спешить — погодить, когда Веденея сыщется или уверятся они, что погибла она. Дали срок одни суточки, да мне той ночки хватило, чтобы уйти. Думаю, давно эти Светлые о побеге моем проведали и ищут меня повсюду, а потому следует всем нам быть осторожнее.

Близнецы переглянулись испуганно — они вспомнили, как и их самих хотел когда-то Хейд увезти с собой. Они так и не поняли, зачем это было надо, но страх остался в их душах.

Буян сидел смурной, задумчиво ковырял ножом стол. Наконец поднял голову.

— Раз такое дело, — молвил он, — нельзя нам вот так сразу в Резань возвращаться. Следует к встрече с пришельцами издалека подготовиться. Знаю я места, где нам советом помочь могут и силой подсобят, ежели что. Вот туда мы впервой и направимся… Готовься, друг, копи силушку и твердость духа — путь предстоит не близкий!

— Да как же можно так — в дальний путь ему отправляться? — не выдержала Потвора. — Куда его в дорогу сейчас! Съездил бы один, Буян, а то и Мечислава с собой бы прихватил — ему пора силу да удаль свою испытать. А князь вас тут пождет.

— Нет, женщина, — решительно отмолвил Властимир. — Негоже мне, ровно и впрямь я калека какой, в доме отсиживаться, за юбку женскую прятаться! Еду сам!

Он протянул наугад руку. Буян поймал ее и пожал.

— В чем-то права наша хозяйка, — сказал он, — Трудновато тебе в дороге будет. Да только не ведает она, что в наших силах облегчить тебе путь. Идем-ка, что открою!

Он вывел Властимира из-за стола и мигнул рванувшемуся вслед за ним Мечиславу. Угадав его знак, юноша обогнал их и первым вышел во двор.

Спустился вечер. Небо на западе за их спинами полыхало червленым и золотым. На востоке уже высыпали частые звездочки, провожая вечернюю Зарю до дому. Здоровые сторожевые псы, все еще сидевшие у порога, обнюхали людей, заворчали, но не тронули и отошли к тыну.

Пока Властимир, выпустив руку Буяна, дышал прохладой, Мечислав тихонько обошел избу и скрылся в распахнутых дверях конюшни. Вскоре — оттуда послышалось ржание. Услышав его, князь насторожился:

— Лошади?

— Они самые, княже, — улыбнулся Буян, — Тебе конь добрый надобен, чтоб сам дорогу находил, в пути глазами твоими был. Есть на конюшне Чистомысловой такой жеребец — как чуял я, с собой его привел, показать волхву хотел, да только не ему первому смотреть на него пришлось. Ты с ним встретишься, княже!

Из-за угла показался Мечислав, ведя в поводу старого бело-седого коня. Долгая грива спускалась почти до колен, недавно промытый и расчесанный хвост чуть ли не волочился по земле. Увидев людей, конь вытянул шею и зафыркал, вырываясь из рук юноши.