Победители поскакали за удиравшим врагом. Лотом Облак остановился, и вслед за ним сбавил скок серый конь Мечислава.

— Что ж ты ее! — В сердцах Гаральд пристукнул кулаком по седлу. — Она ж тебе бок открыла, как оружие бросила. И подранил ты ее. Добить не мог?

— Оружие, говоришь, бросила? — переспросил Властимир. — Когда это было?

— А как я ей упряжь попортил — седло у нее набок сползло, так она, чтобы совсем не свалиться, меч и щит побросала и за гриву коня схватилась… Одно слово — женщина! Что с нее взять! — Гаральд с презрением сплюнул.

— Ты видел, что она была без оружия? — гнул свое Властимир.

— Ну, видел… Вот как тебя сейчас! А ты не мог…

— Не мог! — повысил голос Властимир. — Забыл, что я слеп по вражьей милости? Сам-то что ж ее не поразил?

— Я не мог, — с достоинством ответствовал Гаральд. — Я дворянин и рыцарь, а рыцарский закон запрещает добивать безоружных, кем бы они ни были.

Он гордо выпрямился, но Властимир со вздохом покачал головой.

— Тебе рыцарский закон, значит, запрещает, а нам безоружных убивать можно? — промолвил он. — Нет, брат, тут ты хватил лишку. Может, и не за всех я скажу, а только нет в землях народа славянского такого закона, чтоб вероломно безоружных убивать. Лишь месть справедливая может оправдать убийцу.

К ним подъехали остальные. Шедший подле стремени Буяна Синдбад выглядел воинственно.

— А ловко мы ее! — похвалился он, но, приметив на себе слишком пристальные взоры, поправился: — Вы, конечно… Но все-таки ловко! Даром что она из племени Адов, а только не устояла!

— Смотрите, что это там? — вдруг воскликнул Мечислав. Все обернулись на возглас юноши и увидели, что впереди, над горизонтом, возвышается осененная частым лесом гора с пропадающей в облаках вершиной. С горы текла река, мимо которой они ехали. Туда ускакала посрамленная волотка. Теперь над лесом кружились какие-то черные тени, доносились слабые переклики.

— Вроде как птицы кричат? — молвил Властимир, прислушиваясь.

— Твоя правда, княже, — кивнул Буян, — То и верно, какие-то птицы, и, видно, по размерам не малые. Кружат, как воронье над наступающим воинством, — с горечью прибавил он.

Гаральд покрепче стиснул копье.

— Говорил я, что ее добить надобно! — горячо сказал он. — Поскакала теперь за подмогой! Приведет на наш след целое войско — что тогда делать будем? С сотней или двумя мы справимся, а коли приведет она тысячу?

— А мы того загадывать не станем, а лучше сами встречь отправимся, — беспечно молвил Буян. — Кони у нас хорошие — словно ветры быстрые. Она-то и опомниться не успеет, как мы у ее порога станем да ответ держать попросим.

Непрестанно крича, кружили в вышине черные птицы, следуя по пятам за роняющим с губ пену конем волотки, когда она мчалась по горам. Эхо подхватывало стук копыт и уносило вдаль, прилетая уже с многоголосым перестуком погони. Чужеземцы не удовольствовались первой победой и торопились потребовать мести. Правя коня все выше в горы, волотка однажды обернулась и мельком увидела трех лошадей — белую, золотистую и серую. Славянские кони птицами неслись через лес, не замечая преград.

Вершина горы, венчающей остров, скрывалась в вечных облаках. Ни разу, сколько стояла здесь гора, ветер не разгонял туч — у него просто не было сил справиться с ними. Словно клубы дыма, колыхались облака между скал, опутывая деревья и кусты, как молоко разливаясь по горным тропам, теплым снегом оседали в ущельях. Тонкая, как паучья нить, тропа вилась меж камней по-над пропастью.

Можно было надеяться, что преследователи отстанут — без надежного провожатого чужак не проедет тут и десяти саженей — не туда ступит конь, вовремя не отдернет ноги, и осыплются мелкие камешки, рождая обвал, увлекающий за собой пришельца. Только чудо тогда может спасти человека.

Узкий горбатый мост вынырнул из облака. Серые скалы обрывались справа и слева в пропасть без дна, заполненную туманом. Не тратя ни мига, волотка проскакала по мосту над пропастью. Высоко над ее головой мелькнула скрытая в тумане арка ворот. Мост круто устремился вниз. Туман остался позади, всадница очутилась в красивой горной долине.

Здесь не было и следа тумана. Ярко и пышно зеленели сады. Воздух дрожал от струй фонтанов, трепета птичьих крыл и ароматов цветов. Искрами вспыхивали водопады, отлитые из беседки, посыпанные бисером тропинки и ведущая в долины дорога. Там, в самой ее середине, иглой, проколовшей небо, высилась узкая башня из темно-серого камня. Дорога кончалась у наглухо закрытых ворот.

Черные птицы догнали волотку и с криками устремились к башне. Как черные хлопья пепла, они закружились вокруг нее, трепеща крылами. Птицы заполнили криками всю долину, и в тот самый миг, когда волотка готовилась осадить коня перед воротами, отворились двери, и вышел к ней ее господин.

Увидев высокую тонкую фигуру с посохом и увенчанной зубчатой диадемой головой, волотка соскочила с коня и бросилась под стену. Старец склонил голову, глядя ей в очи холодным пристальным взором. Седая тонкая борода его чуть подрагивала.

— С чем пришла, когда не велено? — сиплым голосом молвил он. — Что случилось, али знамение было, о каком даже я не ведаю?

Он хихикнул, прищурившись, и волотка склонилась перед ним.

— Знамение, о повелитель, — ответила она. — И чаю, о таком никто не ведает пока, кроме меня, а пора бы всей земле трубить да силы собирать. Уж сколько лет я сторожу твои владения — не пускала к тебе ни пешего, ни конного, не щадила ни старого, ни малого. Все я на службе твоей видела, а такого не приходилось. Едут к тебе чужеземцы из стран далеких, северных. Их стрела не бьет, меч не сечет. С одного удара один сотню врагов побивает. Помощников моих, слуг твоих верных, с одного наскока одолели, словно комаров прихлопнули. Кони под ними, что звери лютые — копытами бьют, зубами грызут, быстры, как молнии, легки, как тучи. Я опомниться не успела, как налетели они, меня чуть не убили. Еле вырвалась я и сюда поспешила, чтоб сказать; быть беде великой!

В ответ на такие слова только рассмеялся старец.

— Женские то страхи, — молвил он наконец. — Не рождалось еще такого воина, чтобы до дворца самого Кощея живым добрался. А кто и добирался, назад не возвращался, потому как бессмертен я и нет мне врага по силе и достоинству, кроме разве что старшего сына Сварогова…

— Не вели казнить, вели слово молвить, — осторожно вмешалась волотка.-А только мнится мне, что на сей-то раз и явились сюда люди из земель старого Сварога — я таких вживую видеть не видела, слыхала лишь рассказы про страны те.

При этих словах озлился Кощей, посохом о землю ударил, бородой седой затряс.

— Не может такого быть! — закричал он. — Никому из смертных нет дороги сюда! От времен сотворения мира положен запрет на остров сей — недоступен Буян для людей! Ошиблась ты, верно! Поди прочь!

Хотела еще что-то сказать волотка, но Кощей махнул на нее посохом и ушел — только двери золоченые за ним захлопнулись.

Прогнав волотку, он поспешил на самый верх дворца-башни. Хоть и покойно жил Кощей на своем острове, но крепко помнил он о людях северных далеких краев. От рождения своего боялся он их, ведая наверняка, что коли суждено ему умереть, то лишь один народ на земле способен принести ему гибель. Столько веков ждал он гостей издалека, а как показались они на пороге, оказался не готов к встрече.

Крутые ступени врезались в скалу, поднимаясь вверх каменной лестницей. Узкие щели едва пропускали свет, но Кощей столько раз уже поднимался по этим ступеням, что привык обходиться и мраком. Каждый день проходил он под тесными сводами, чтобы узнать, глянув из поднебесья, что делается в мире.

Лестница закончилась на самой вершине, в малой комнате, — выше был только свод под потолком с высеченными на нем знаками звездного неба. С одного края в нем проходила трещинка-тонкая, в волосок, но ярко заметная. Узкая полоска света от нее пересекала пол. Справа половину стены занимало огромное окно — пролом в камне, открывающий вид на цветущую долину и огораживающие ее горы. Напротив него другую стену занимало зеркало высотой в человеческий рост, вправленное в серую раму из ноздреватого туфа. На раме искусной рукой были высечены знаки, ярко окрашенные в разные цвета. В блестящей поверхности зеркала отражался пролом и долина за ним.