Властимир протянул руки, зовя Буяна.

— Что там такое? — молвил он. — Вроде знаком мне этот голос. Уж не Сирин1 ли смертоносная?..

Гусляр обернулся к другу и ободряюще сжал ему руку:

— Не Сирин[33] то, друже, —то сестра ее, Хорсова вестница, сама Алконост[34] златогласая. Раз в сто лет прилетает она на землю и поет для нее, и в это время, пока она поет, на земле останавливается все злое и неправое…

В это время громче донесся голос Алконост, и все стихли, слушая птицу. И она пела, а под звуки ее песни над морем собирались облака, и в них вставало солнце, призываемое ею:

Солнце-витязь с сестрою Зоренькой! Вся земля встает ото сна. Погляди из-за синя облака — по тебе стосковалась она. Подними золотую голову, очи-стрелы спусти с небес. Пусть теплом долины наполнятся, пусть вздохнет свободнее лес. Моря гладь волною качается, в вихрях пены огонь и страсть. В этот час все разлуки кончаются. Витязь-Солнце, порадуй нас! Подхлестни коней златой плеточкой, головой кудрявой тряхни. Пусть же ночь поскорее кончится, и ее погаснут огни!

И остановилась Алконост, чтобы набрать воздуха в грудь для продолжения песни, но в этот миг, когда она уже готова была опять запеть, вскочил Буян на самый борт корабля и подхватил ее песню:

Солнце-витязь, идущий по небу! Вся земля тебе славу поет. Все на свете тобой напоено — светлой славою, словно мед…

Услышала Алконост незнакомый высокий и чистый голос, замолчала она и взлетела с дерева. С высоты увидела она корабль, подлетела к нему и зависла над ним в небе. А от взмахов ее крыльев заколыхалось море спокойное, и корабль с места сдвинулся.

Оглянулась Алконост и, узнав Буяна, заговорила с ним:

— Уж ты гой еси, добрый молодей! Добрый молодец, не знакомый мне! Чудны речи я слышу, дивны речи, силой слова наполнены. Ты ответь, незнакомый молодец, кто ты есть и пришел откудова?

Услышав от птицы такие слова, осмелели все и подошли ближе, а гусляр ответил:

— Алконост ты наш, птица вещая, провозвестница славы Ирия, люди мы для тебя знакомые — из земель, что зовут славянскими. Я — Буян, гусляр из Новгорода, друг мой — князь из города Резани. Мы в чужие края отправились, чтоб найти родник с живой водой. Ты скажи, Алконост, птица вещая, где найти его — если есть он где…

Удивилась его речам Алконост, головой покачала и молвила:

— Дело вы затеяли трудное. Я слыхала уже о тебе, Буян-гусляр, и о друге твоем, резанском витязе. Знаю я и о беде, что приключилась в Резани. Отвезу я вас к тому острову — до него моим крыльям полету три дня без малого, а кораблю плыть три месяца.

Закружила Алконост над кораблем, а корабельшики столпились, рассматривая ее. Птица могла бы легко поднять на своих крыльях двух-трех людей, а может, и больше. Но славяне ни за что не хотели бросать своих лошадей — всех троих они еще в Багдаде поставили в трюм Синдбадова корабля.

— Я еще никогда не ездил на таких птицах, — сознался Синдбад. — Птица Роух меня носила, но только одного. А чтобы поднять весь корабль — не помню такого.

— Вы ответите мне, что надумали? — заговорила Алконост, — Мне пора лететь к тому острову, мне так долго вас ждать не получится!

— Летите на ней, — предложил Синдбад славянам. — Она вас доставит к острову, а мы после подойдем!

— Слушай-ка, Синдбад, — подумав, спросил гусляр, — а какой длины у тебя корабельная цепь?

— А при чем тут она?

— Алконост может нас оттащить до места, если мы дадим ей конец!

Синдбад удивленно почесал затылок:

— Но у нас никогда цепи так не использовали…

— Это потому, что вы никогда не сталкивались со славянами, — решительно отмолвил гусляр.

— Слушай его, — шепнул Властимир недоумевающему Синдбаду, — я его знаю: он редко ошибается.

Алконост с первого взгляда поняла, что хочет от нее Буян. Она осторожно спустилась на борт корабля, от чего тот накренился, чуть не черпая воду. Гусляр отцепил камень, служивший Синдбаду якорем, и обмотал лапу птицы цепью. Алконост пошевелила лапой, проверяя крепость узла, и взлетела.

Корабль рвануло вслед за нею, и весьма немногие удержались на ногах от первого толчка. Цепь оказалась коротка; когда она натянулась до отказа, вышло, что хвостом Алконост все равно почти касается высоко выточенного носа судна, а крыльями едва не бьет по воде. При каждом взмахе ее крыльев поднимался ветер, от которого надувались и хлопали паруса, а сам корабль дергался, приподнимаясь. Моряки поспешили убрать паруса, и корабль поплыл, влекомый огромной птицей.

Море не менялось — кругом был чистый горизонт. Матрос-наблюдатель не слезал с мачты часами.

Алконост не знала ни мига отдыха. Она летела все три дня, не уменьшая скорости и не требуя ни пиши, ни воды. И все три дня Буян не отходил от нее. Он сидел на борту, держась за натянутую цепь. Он забыл про всех — даже про Властимира, с которым раньше не расставался дольше чем на час. Алконост и гусляр вели нескончаемый разговор, а порой напевали что-то в два голоса.

Три дня миновали, как три часа. Никто подлинно не знал, какой путь прошел корабль, все знали только, что Алконост несла их на юг, время от времени сворачивая к востоку.

На четвертый день, когда солнце поднялось к зениту и наступил полдень, матрос, что сидел на мачте, заметил темное пятно. Он закричал, зовя всех, и люди увидели, что впереди что-то поднимается из волн. Алконост на лету обернулась и сказала:

— Я свой долг перед вами исполнила.

Она затормозила, черпая крыльями воду и останавливая бег корабля.

Остров был необычно большой — он походил на берег материка. Сколько хватало глаз, раскинулся песчаный пляж, ровный и заманчивый. За ним стеной вставали леса, а позади них — горы. Скалистые вершины скрывались в облаках. Сквозь шум прибоя доносились крики птиц, ветер нес запахи цветов и плодов.

Отпустив Алконост, моряки бросили якорь у самого берега, где полоса пляжа поуже, а берега покруче.

Уж когда все было готово к высадке, вдруг оказалось, что с ними в путь решил отправиться сам Синдбад.

— Я много всего повидал на земле, — сказал он, — но такого путешествия у меня еще не было. Если я останусь на корабле, то не увижу всего, что таит остров, и мне никто не поверит, что я тут был. Я непременно еду с вами!

Отговорить его не удалось — он собрал оружие и вещи и приторочил их к седлу Мечиславова коня. Оставалось только уговориться с матросами, что они будут ждать их здесь тридцать дней, а потом начнут поиски — если славяне и Синдбад не объявятся раньше.

Густой лес сразу скрыл от всадников пляж и корабль у берега. Кони с хрустом ломали частый подрост — молодые деревца, кусты и высокую траву. Стволы дерев обросли лианами так густо, что порой их не было видно ча зеленым ковром. Здесь царили полумрак и духота, приходилось то и дело останавливаться, прорубая ход.

Заночевали они на берегу реки, текущей с вершины невысокой горы. Дальний берег ее был покрыт таким густым лесом, что никто не хотел туда соваться без нужды, а потому наутро всадники пустились в путь вдоль берега реки, следуя вверх по течению.

Путь вверх казался легким только поначалу — до первого водопада, когда путникам преградила дорогу каменная стена. Синдбад стал очищать стену от опутавшей ее травы. К нему присоединились Мечислав и Гаральд, но скоро они отступились.

— Что там? — подскакал Буян.

— Правы были матросы, — задумчиво сказал Синдбад. — Здесь есть люди. И я не знаю какие!

Он указал на стену, и гусляр увидел, что она сложена из каменных плит размером с половину лошади каждая. Их грани были отшлифованы и наверняка когда-то блестели. На них до сих пор сохранились какие-то знаки — фигуры воинов с перьями на головах и совсем крошечные рисунки зверей и чудовищ. Рисунки были старые, камни кое-где раскололись, некоторые знаки стерлись.