В дальнем углу каморки валялись сваленные в кучу шкуры. На них, скорчившись, сидел старик в шубе поверх линялого халата с непокрытой головой и тоже босой. Когда девушка вбежала, он не спеша поднял голову и угрюмо посмотрел на нее. Недалеко от его ложа стоял длинный узкий стол, заваленный пучками трав, шкурками зверьков и мелких птиц, камешками, ржавыми кусочками металла и прочим мусором. Среди всего этого возвышались кувшин и два кубка из меди, окованные золотом.

— Ты опять явилась, Морина, — зло сказал старик. — Как же надоела ты мне! С чем пожаловала?

— Старик, мне опять твое средство надобно, — еле отдышавшись, заявила девушка.

— Опять! — Старик приподнялся. — Сколько раз еще ты за ним придешь, неразумная? Нет предела твоей ненасытности! Скольких ты на тот свет уж взяла, и все тебе мало!

— То уж моя забота, старик, — притопнула ногой Морина. — Мне не слова твои глупые нынче нужны, а дела. Я сильнее тебя — и ты знаешь это. Ты дашь мне это средство, иначе вместо них ты будешь со мной этой ночью, а ты хочешь жить, как и все прочие…

— Жить… Да лучше бы мне умереть! — отмахнулся старик. Девушка тихо засмеялась и вскинула руки.

— Ты это сделаешь, — с улыбкой промолвили она, — Твое средство мне нужно, и ты мне будешь его давать.

Старик нехотя поднялся, запахивая халат на тощем теле. На миг стала заметна толстая цепь, что охватывала его талию. На каждом звене ее был выбит какой-нибудь знак. Когда старик двигался, цепь ползла за ним следом, и знаки на ней посверкивали в свете свечей, как змеиные глаза. Старик подошел к столу и стал не спеша перебирать травы. Морина смотрела ему в затылок, переминалась с ноги на ногу — на камнях ей было холодно.

— Ты не столь сильна, сколь глупа, — бормотал старик, щупая травы, — раз думаешь, что мне и посейчас ничего в мире не ведомо. Не спеши и не хвались силой своей — на сей раз не по себе сук рубишь. Привыкла ты ловить синиц да ворон, а как залетели орлы, так спознать не сумела.

— Да все я спознала, все уведала. — Морина с тревогой обернулась на выход. — Путники они не простые, особые. Есть у них цель, и цель не пустячная…-Девушка призадумалась. — Ну да ладно! Мне все тайны доверяют, у кого ни спроси!

Старик отобрал несколько пучков травы, стал мять их в пальцах.

Размяв траву, начал по одной бросать былинки в кувшин. Вода в нем потемнела, закипела. Какой-то паучок, свесившись на паутинке, закачался над столом — не глядя, старик подцепил его на ниточку и опустил туда же. Горлышко сосуда окутала желтоватая тяжелая пена. По каморке разнесся резкий приторно-сладкий запах трав, и Морина отшатнулась, морщась.

Дождавшись, пока осядет пена, старик протянул кувшин Морине.

— Достаточно единой капли в кувшин, из которого они все пить будут, и они твои. Но пожалей хоть молодых, не губи раньше времени, дай уйти невредимыми… Им-то по двадцати-то хоть есть?

— Того менее, старик, — отозвалась девушка. — Один совсем еще мальчик, второй постарше немного, но тоже юн.

— Детей? — Старик рванулся забрать у нее кувшин, но она отскочила, как коза. — И не совестно тебе?

Цепь натянулась, оттаскивая его назад, к куче шкур. Знаки на ее звеньях вспыхнули, как маленькие солнца, и старику пришлось отступить.

Морина стояла в дверях каморки, не сводя с него глаз.

— Ой, поздно ты о совести заговорил! — Она подняла кувшин над головой. — Ты б до того задумался, как делать начал, — я бы, глядишь, и пожалела одного кого-нибудь, а так — что жалеть о несбывшемся?

Старик вскинул руки, протягивая их к кувшину. Его скрюченные пальцы словно обхватывали горлышко сосуда, и тот дрогнул, вырываясь из рук Морины. Девушка обеими руками прижала его к груди и, на прощанье улыбнувшись ему, легко, как птица, бросилась бежать вон.

Старик стоял у кучи шкур. Когда наверху послышался хлопок двери, он подошел к столу и осторожно взял стебелек травы, похожий на человечий волос. С минуту он любовался им, а потом смял, превратив в пыль, и сдул на пол.

— За моими припасами следить надобно, — молвил он, обращаясь к тому месту, где только что стояла девушка. — У меня всего один стебель Нечуй-травы оставался, и вот он в пыль превратился. А без него яд твой не войдет в полную силу.

Гости уже успели уютно расположиться, когда вошла Морина, неся кувшин. Маленькие зверьки абу-зьяны накрыли на столы для дорогих гостей и сновали меж ними, заканчивая сервировку. Привыкшие к сухарям и солонине, люди с вожделением рассматривали жареную дичь, теленка, обложенного фруктами, восточные сласти, каким даже Синдбад не сразу смог вспомнить названия, горы печеного хлеба в форме птиц и кувшины вина, что венчали стол.

Морина успела переодеться — ее стройную фигуру облегала тонкая небесно-голубая ткань с золотым шитьем. Сквозь нее были видны стройные ножки и высокая пышная грудь. Многочисленные украшения позвякивали на высокой шее, запястьях и щиколотках. Густые волосы волной падали на спину. Все, кроме Властимира, затаив дыхание, следили за нею.

Девушка опустилась на колени. Ближе всех, прямо напротив нее, оказался Мечислав. Когда Морина вскинула на него глаза, юноша отшатнулся. Щеки его покрыл румянец, а из глаз брызнули невольные слезы.

— Ты боишься меня? — ласково промолвила девушка. Мечислав закусил губу до белизны и зажмурился.

— Простите меня, коли что не так сделала. — Она обернулась на остальных и заметила, что по крайней мере двое — второй юноша и темнокожий моряк — не сводят с нее ревнивого взора. Двое других — высокий плечистый рыцарь, которого она сама бы без всяких чар прижала к груди, и синеглазый молодец, что нес ее на руках, — выглядели так, словно каждую минуту ждали еще чьего-то прихода. И только слепец был спокоен. — Простите меня, — повторила она, — я просто хотела вам немного понравиться…

— И вам это удалось, моя леди, — несколько напыщенно промолвил рыцарь, прикладывая руку к сердцу. — Более того…

— А раз так, прошу не огорчать меня и отведать вот это вино. — Она показала кувшин, — Я сама спускалась в подвалы, чтобы выбрать самое лучшее.

С тем же успехом она могла просто отдать приказ — сразу несколько кубков протянулось к ней. Первым был Мечислав. Он стеснялся своей неожиданной смелости, но Морина поощрила его улыбкой и наполнила его кубок до краев. Почти столько же осталось и на долю Рюрика — взгляд его был полон ревности и ярости, и она решила не разжигать их до срока.

Буян был в себе уверен — когда Морина наливала ему, глаза их встретились. Гусляр заметил на дне глубоких очей девушки недоумение, она чуть замешкалась, наливая, и он понял, что надлежит делать им, чтобы спастись.

Гаральд с удовольствием принял кубок, а вот Синдбад неожиданно отказался:

— Коран запрещает вино, особенно чужеземное! Если есть у тебя шербет, вот тогда я…

Не успела Морина пошевелиться, как одна из абу-зьян подскочила, протягивая Синдбаду кувшин с узким горлышком. Кивком головы поблагодарив зверя, мореход приник к нему, словно умирал от жажды.

Разглядев у девушки в глазах загорающийся гнев, Гаральд неожиданно для себя бросился на выручку.

— А я выпью, — нарочито громко заявил он и опрокинул в себя весь кубок, — М-мм… Превосходно! Похоже на вино из одуванчиков, что я пивал дома, в Англии!

— В самом деле? — оживилась девушка, подсаживаясь ближе. — Ты из Англии? А что это за страна? Давай, я налью тебе еще, а ты мне расскажешь…

Она села так близко к рыцарю, что тот ощутил аромат, исходящий от ее волос, украшенных нитями из золота с мелкими жемчугами. Они мерцали в распущенных волосах Мори-ны, как звездочки в небе. Гаральд готовно потянулся к ней, подставляя кубок для новой порции.

Обрадованный, что на него больше не обращают внимания, Мечислав шумно перевел дыхание, а Рюрик побагровел от ревности. Он непременно бы накинулся на рыцаря, но Буян прижал его ладонь с неожиданной силой.

— Сиди, — прошипел он.