Не тратя времени, присели путешественники к столам и хорошо угостились. Подъев все, что понравилось, и попробовав вин, наполнил Буян бокал остатками и плеснул позади себя, приговаривая:

— Спасибочки дому этому, его духам — щурам-хранителям, что сохранили сердце доброе к чужестранцам, не в пример хозяевам! За угощение благодарствуем! — И бросил наполненный бокал назад через себя.

Тут же послышался глухой стон. Но не обратил никто на это внимания. А Буян сказал Синдбаду:

— Я слово свое держу — оглянись вокруг. В этих сундуках столько золота и драгоценностей, что хватит не только все долги уплатить, но и столько же еще в долг дать. Да немного про запас останется — как раз, чтобы семье твоей безбедно несколько лет прожить, а тебе новый корабль к походу снарядить. Забирай все, что унести сможешь, а уж в Багдад мы тебя как-нибудь доставим. Только уговор наш помнишь?

— Помню, — ответил ему Синдбад. — Мне бы только к завтрашнему полудню в городе быть — а уж там я куда хотите с вами отправлюсь. Вижу я, люди вы необычные, так, может, с вами я чего новое в свете встречу!

Поклонился он всем и каждому и пошел открывать все сундуки и шкатулки. Славяне и Гаральд, сидя в креслах, следили за ним.

— Вороватый парень, — молвил Буян. — Меня на пару лет помоложе, а ухватки — словно еще в материнской утробе чужое тащил. Связались мы с ним, так придется ухо держать востро — кабы не унес чего ценного.

— А здесь все такие, — неожиданно поддержал Гаральд. — Я немного побольше вашего здесь был, поэтому знаю: у них тут, почитай, у каждого десятого правая рука отрублена — за воровство. И люди те по улицам ходят, даже женятся — и никого это не удивляет…

— У нас вор или виру платит обиженному, или смерти придается, а дом его на поток и разграбление идет, — вспомнил Властимир.

— Дикий вы народ, — отрезал рыцарь.

— Зато вор десять раз подумает, прежде чем чужое тащить, — отмолвил Буян. — А тут — вон разбойников сколько! О чем только их князья думают?

— О девках…

Хотел Гаральд еще что-то добавить, но тут послышался испуганный крик. Вскочили все и увидели, что к ним несется Синдбад — от страха весь белый, глаза прыгают. Подлетел, упал на колени и Буяну в ноги вцепился.

Гаральд так тряхнул Синдбада, что у того зубы клацнули. Зато он немного успокоился и смог говорить.

— Чудовище! — выкрикнул он.

— Что ты мелешь? — закричал на него рыцарь. — Какое еще чудовище?

— Большое, — задыхаясь и стуча зубами, проговорил Синдбад. — Оно там лежит, за сундуками. Я бродил, искал подороже, чтоб много не тащить, вдруг за спиной — вздох, вроде как у кого-то в животе заурчало. Я обернулся, а оно на меня смотрит… Я много всяких чудовищ видел, но такое даже в страшном сне не привидится.

— Какое оно? Как выглядит?

— Огромное, — Синдбад вытянул руки вверх, — и толстое, как розовый слон… как два розовых слона… И колышется… Не видать мне родного Багдада, если я вру, — заключил Синдбад.

Все покосились на гору сундуков, что отгораживала от славян дальнюю половину пещеры, где царил зловещий полумрак. Все было тихо, и решили путники, что Синдбаду померещилось.

— Чудовищ тут в сокровищнице хватает, это мы знаем, — решительно сказал Гаральд. — Бери свой мешок, и пошли.

— Мешок-то мой там. — Синдбад махнул рукой назад, — У чудовища. Я его выронил… Сходите кто-нибудь со мною…

— До чего ты трус, Синдбад, а еще мореход! — устыдил его Буян.-Отчего не сходить — у Аджида мог жить кто-нибудь диковинный.

Сходить с Синдбадом вызвался Мечислав. Они вместе зашли за сундуки — и почти сразу послышался голос юноши: он звал остальных.

Все тотчас же откликнулись на зов. Увидели они огромное желто-розовое нечто высотой выше любого человека. Оно было таким толстым, что колыхалось при каждом движении. Было в нем что-то очень знакомое. А когда оно увидело пришедших и подалось вперед, пытаясь заговорить, все узнали его.

Раздался дружный хохот. Чудовище затрясло бородой — раздраженное, жирное дрожащее лицо его покраснело, все тело заколыхалось, оно протянуло похожие на две свиные туши руки к весельчакам, и лающие звуки вырвались из его широкого уродливого рта.

Славяне все смеялись. Не выдержал Синдбад и воскликнул:

— Скажите мне, в чем причина вашего веселья? Знакомы ли вы с ним? Друг оно вам?

Буян вытер слезы.

— Не друг оно нам, мореход, — промолвил он, — но знакомы мы с ним не понаслышке. Это чудовище — и есть Аджид-паша. Подойди и посмотри, каким он стал!

Приблизился Синдбад, осматривая розовую тушу. А Аджид-паша собрал силы и с трудом, так как жирная грудь плохо слушалась, ответил:

— Ты меня таким сделал, колдун! Маг! Неверная собака! Немедленно открой мне секрет, как излечиться?

— А что ты сделал? — Буян еле сдерживался, чтобы не смеяться.

— Я воду, что ты живой называл, выпил, — прохрипел Ад-жид. — Хотел красоту и молодость обрести, а получилось вот что. Ты обманул меня и спасти свою шкуру сможешь, только если немедленно откроешь мне тайну, как мне излечиться.

— А с чего это я должен тебе секрет открывать? Мы тоже в путь за живой водой собрались — другу моему, князю Резанскому, глаза вернуть утраченные. Он без них не сможет врага из города своего изгнать, народу своему спасение принести. А тебе на что живая вода? Новые беды творить? Молодость обретя, ты и не за такое примешься — от тебя никому покоя не будет!

Говорил Буян, а Аджид-паша все свирепел и краснел, так что испугались все, что лопнет он, и подальше отошли на всякий случай. Синдбад свой мешок к груди прижимал — если погибать, то уж с золотом. И только Буян стоял перед Аджидом как ни в чем не бывало.

— Добром не скажешь — заставлю силой! — рассвирепел Аджид-паша.

— Силой? — в лицо ему рассмеялся Буян. — Да, ты велик ныне, но сила твоя мертвая. От водицы этой, что ты испил, у самого Святогора силы ушли, а он богатырь был — посильнее и постатнее тебя!

— Рано хвастаешься! — Аджид с усилием выдернул из-под складок жирной груди небольшую лампу.

Увидев ее, Синдбад опять испугался, бросился к остальным и зашептал:

— Конец нам всем! В этой лампе джинн живет. Если призовет его Аджид-паша, всех он убьет, а Буяна первого.

Гусляр услышал его слова и отступил, а Аджид-паша обрадовался:

— Ага! Вот ты и попался! Говори, коли жизнь тебе дорога! Взял он лампу одной рукой, а другую положил на ее стеклянный бок.

Увидел этот жест Синдбад и зашептал друзьям:

— Если он потрет лампу, джинн явится, даже пусть он будет на другом конце земли, за горами Каф. У меня самого как-то была такая лампа, уж я знаю…

Ты сказал бы лучше, как ему помешать? — остановил морехода Гаральд.

— Отнять лампу, пока он… Поздно!

Все обернулись на крик и увидели, что, не дождавшись от Буяна ни одного слова, Аджид-паша стал тереть лампу. И повалил из нее дым, и собрался он в одном месте, как раз рядом, и стал принимать форму человеческой фигуры. И чем больше тер Аджид лампу, тем быстрее дым превращался в джинна. И захохотал джинн, хотя еще не весь был тут:

— Вот вы и попались наконец! Долго вы от меня бегали, но теперь-то уж не уйдете! Позвал ты меня, хозяин, вовремя — но не выполню я и самого простого приказа, пока не получу кровь хоть одного из них.

— А я для того тебя и позвал, чтобы ты получил их кровь, — ответил, задыхаясь, Аджид-паша. — Убей любого из них прямо тут, только этого вот не трогай — чтобы успел он подумать, как меня исцелить.

Захохотал джинн еще громче и пошел на людей, чтобы поймать одного из них.

И вдруг растолкал всех Синдбад и, бросив мешок с драгоценностями, сам кинулся на джинна. Тот тут же схватил его и поднял в воздух, чтобы ударить о землю. Все невольно опустили головы, чтобы не видеть смерти морехода, а он закричал:

— Эй! Слушайте! Джинн подчиняется только тому, у кого в руках лампа!

— Правильно, но у тебя-то ее нет! — прервал его джинн и размахнулся.

Путники успели понять намек Синдбада. Бросились на Аджида Буян и Гаральд. Не смог противостоять им Аджид — запыхался и устал, пока говорил и тер лампу. Прижал его коленом Гаральд, а гусляр вывернул жирные руки и бросил лампу Мечиславу: