Кощей склонил голову, словно раздумывая.

— О граде сем я и вправду наслышан во времена старопрежние, — наконец ответил он, —да только одного в толк в твоих речах взять не могу: а прочим что, тоже вода от меня надобна?

— Про них речь особая, хозяин ласковый, — с улыбкой продолжал гусляр. — Мечислав — то сын одного из волхвов, Чисто-мысла, сына Добромирова, внука самого Волхова-чародея. Пустился он с нами в путь для ради помощи да земли увидеть незнаемые. Рыцарь, что перед тобой, —воин из далекой Англии, именем Гаральд Мак-Хаген… дальше не помню… Прибыл он вслед за невестою своею, леди Джиневрой, — говорят, и тому верю я, что она у тебя в чертогах твоих вместе с прочими пленницами томится, ждет не то смерти, не то спасения. Коли есть у тебя такая девушка — лучше отдай. Он ее второй год по земле разыскивает!.. Ну, а последний наш спутник — то сам Синдбад Мореход из города Багдада. Повстречались мы с ним далеко отсюда, познакомились. На его корабле и добрались до твоего острова.

— А корабль — он и посейчас еще здесь? — молвил Кощей.

— Здесь! — подбоченился Синдбад. — А на нем команда — ребята отчаянные! Коли надо будет — и к самому Шейху джиннов полезут!

Кощей сжался, чуть отступя. Он понял, что все не так просто, как казалось. Несомненно, кто-то помогает этим людям, раз явились сюда и дорогу сыскать сумели. Поднял он голову и усмехнулся:

— Что ж, раз сумели доехать — будьте гостями моими. Есть у меня все, что ни просите — и вода живая заветная, и пленниц из чужих краев немало, авось и невеста чья сыщется.

Только гусляр старался запомнить дорогу — все прочие были поражены убранством залов, по которым их проводили. Чего тут только не было — стены обиты золотом и украшены выложенными из самоцветов узорами. Статуи, как живые, замерли меж колонн, держа в руках светильники. Под ногами блестела мозаика, слагающая целые картины. В комнатах порой встречали слуг — людей разных земель. Они косились на гостей, но не приближались.

Синдбад и неискушенный Мечислав забыли обо всем на свете, мореход только вертел головой, прикидывая в уме, сколько что будет стоить на рынке, если украсть и продать. Выходило, что он в любом случае окажется богачом. Наконец путь был окончен — им распахнули двери в просторный зал, где их ждало угощение.

Огромные открытые настежь окна выходили в залитый солнцем сад. Волны ароматов, пряных, нездешних, незнакомых даже много повидавшему Синдбаду, вплывали в комнату. Издалека доносились голоса птиц — они начинали петь перед рассветом, а замолкали после полуночи. Сейчас, в жаркий полдень, утомившись, птахи утихли.

Каждому из гостей отвели отдельные покои, двери которых выходили в зал, где томные девушки со звенящими на щиколотках колокольчиками подносили гостям угощение и развлекали, как могли. Синдбад, привыкший к подобному у себя дома, заговаривал с девушками, что охотно отвечали ему взаимностью, но остальные путники оставались равнодушны и к нежным взорам, и к тонким талиям, и к томным вздохам.

Миновала неделя, как поселил их у себя Кощей, начиналась вторая. За все эти дни хозяин замка ни разу не навещал гостей, даже никто не приходил от него узнать, нужно ли что людям. Он словно забыл о них.

— Не понять, — молвил как-то, отставляя опустевший кубок, Гаральд, — не то мы гости здесь, не то пленники! Время идет, а дела не видно. Может, обманул нас Кощей-то ваш?

Мечислав встрепенулся:

— Не мог он того! Мы здорово его напугали — видел я, как он на Буяна смотрел! Не о том он думает ныне.

— А о чем же тогда, по-твоему? — осадил его рыцарь, — Или ждет, чтобы мы, как Синдбад, на его потаскух накинулись? Английские рыцари не таковы. Лишь язычники способны так поступать…

Сидящий с ногами на подоконнике Буян тихо фыркнул, не отводя глаз от далей.

— Не то тебя гнетет, друже, — раздумчиво молвил он. — То тебе покоя не дает, что истосковался ты без дела. Правду скажу: и мне тут — как в клетке золотой.

— Верно говоришь, — добавил Мечислав, — Родная земля лучше. В этой красоте почему-то лишь она и вспоминается…

— Дома сейчас зима, — мечтательно улыбнулся Буян. — Месяц лютень[39] вот-вот начнется…

Услышав его слова, Властимир с усилием поднял голову. Лицо слепого князя было сурово и холодно. Он провел руками по повязке на глазах.

— Лютень начинается… — тихо вздохнул он. — Волки на дорогу выходят…

Его всего передернуло, и он отвернулся, горбя плечи.

— Не томись! — окликнул его Буян страстно. — Я и сам в думах держу, как они по твоей Резани бродят безнаказанно, что поделывают. Но будь уверен — мы еще вернемся и — прижмем им хвосты! Не будь я Буян!

Он откинулся на витую раму, прикрыл глаза и тихо затянул, будто только для себя:

Край далекий, берег неласковый, что зовет дорог да сплетением. Кто подскажет, что ждет в дороге нас, что еще свершить нам судьба велит. Как три ворона да три витязя, да три странника в путь отправились. Бесконечен путь да загадочлив — чем встревожит он, чем порадует? Им земля лежит ровной скатертью, им змеей дороженька ластится, звезды блещут в небе игриво, море гладь-волну гонит по ветру…

Скрипнула дверь, и песня прервалась. Буян бросил взгляд — тихо вошел Синдбад, и вдруг, пригнувшись, как зверь, он начал тихо подкрадываться к наружной двери, на ходу вынимая кинжал.

Остальные, еще раньше Буяна заметившие Синдбада, тоже затаили дыхание, недоумевая, в чем дело. Мореход подскочил к двери и распахнул ее с силой.

Послышался короткий вскрик.

— Держи его! — закричал Синдбад, бросаясь вон. Гаральд сорвался с места и кинулся на помощь. Снаружи послышался короткий шум борьбы, чей-то возмущенный голос собирался позвать на помощь, но оборвался под жесткой ладонью. Мечислав и Буян повскакали с мест. Рыцарь и мореход уже затаскивали в комнату отчаянно сопротивлявшегося слугу. Руки его были связаны поясом Синдбада, Гаральд придерживал его локтем за шею и сжимал ее так, что у бедняги глаза вылезли на лоб.

— Доносчик! — гордо объявил Синдбад, притворяя двери. — Я, подходя, услышал за дверью его дыхание. Эх, не умеешь шпионить — не берись!

Он замахнулся на пленника. Гаральд сжал его чуть сильнее, и тот захрипел, задыхаясь. Буян бросился к рыцарю:

— А ну отпусти его горло! Нечего казнить его раньше времени — сперва допросить надобно, кто он и что здесь делал… Может, он просто мимо проходил!

Пленник скосил на него глаза, но его поимщики были настроены более решительно.

— Мы здесь почетные гости, — возмущался Синдбад, — пусть его хозяин примерно накажет негодяя, осмелившегося следить за нами. Я немедленно иду к Кощею, а ты, — обернулся он к пленнику, — проводишь меня к нему, если хочешь облегчить свою участь!

Речи морехода возымели неожиданное действие — при одном упоминании о Кощее пленник рванулся прочь со страшной силой. Гаральд крепче сдавил его горло локтем, и только благодаря хватке рыцаря раба удалось удержать на месте. Задыхаясь, он дрожал всем телом, но в глазах его вместе со страхом горела ненависть.

— Погодьте казнить его, — вдруг молвил Буян каким-то чужим голосом — низким и напевным. — Знакомое в нем есть что-то…

Он приблизился вплотную к пленнику и двумя пальцами осторожно развернул его лицо к себе. Раб смотрел в глаза гусляру с ужасом и бессильной злобой. Губы его шевелились — он пытался что-то сказать, но ему не хватало воздуха.

— А ну-ка поведай нам, мил-человек, — продолжал гусляр тем же завораживающим голосом, — кто ты и откудова… Вроде как лицо мне твое знакомое. Мы случайно раньше не виделись в дальних землях, в краях неведомых?

Пленник дрожал всем телом, словно его мучила лихорадка-трясовица, но глаз не отводил. Ненависть сменилась ужасом, и остальные почуяли неладное. Только Мечислав и оставшийся в стороне от событий Властимир ничего не заметили.

Лоб раба покрылся капельками пота, на ресницах выступили слезы, но он не мог ни закрыть глаз, ни отвести взгляд от лица Буяна. Наконец силы покинули его, он обмяк в руках рыцаря.