Птицы уже успокаивались. Постепенно поднаторевшему в музыке и пении Буяну стало ясно, что впереди не только птахи заливаются на разные голоса — пернатые явно подхватывают мелодии, что рождаются под рукой человека. Гусляр вскинул руку, призывая всех к молчанию и осторожности.

Еще десяток шагов — и можно было уже разобрать не только саму мелодию, но и тихий девичий голос:

Милый юноша в белом плаще под моим ожидает окном. Он не сводит фиалковых глаз с моих окон уже так давно. Я не вышла к нему в поздний час, не поверила клятвам его, и теперь в незнакомой стране он рискует своей головой. Возвращайся, мой милый герой! Возвращайся, тебя я так жду! Я поверила поздно словам, но не в силах отвадить беду! Если путь твой окончен вдали, если лег ты на землю вовек, все равно буду ждать я тебя, пока ляжет на голову снег…

— Снег? — ахнул Буян, пришпоривая коня. — Снег? — Гусляр первым поскакал на песню.

Славяне переглянулись — неужели их друг подпал под чары? Не сговариваясь, все кинулись догонять гусляра и настигли его в тот момент, когда он уже спешивался.

Это была маленькая прогалина, через которую бежал ручеек. На пеньке у воды сидела девушка в белом платье с голубой вышивкой по подолу, рукавам и вырезу на груди. Нитка кроваво-алых бус охватывала тонкую лебединую шею. Босые ножки утопали в росе. На коленях она держала маленькие, изогнутые на манер рогов гусельки. Ее тонкие пальцы еще касались струн. Там же, на коленях, сложившись кольцами, как ручная змея, лежала толстая светлая коса. Высокий чистый лоб охватывал простой венец. Ярко-синие, как у Буяна, глаза смотрели на гусляра без страха — она была вся еще в песне, — но они испуганно расширились, когда вслед за ним на поляну вылетели остальные. Девушка была не столько красива, сколько нежна и беззащитна, и это притягивало сильнее красоты. Увидев ее, Синдбад сполз с седла.

Девушка переводила взгляд с Буяна на его спутников.

— Это все с тобой? — наконец прошептала она. — Я думала, ты один!

— Я тоже так думал, — двусмысленно отозвался гусляр. — Ты тут пела…

Девушка опустила глаза на гусли так, словно впервые их увидела.

— Пела, — согласилась она. — Для себя. Тут на острове никого, кроме меня и зверей диких…

— А как же те мирты? — перебил ее Рюрик. — Или ты о них не знаешь?

Девущка испуганно обернулась на юного норманна, но того заставил замолчать Синдбад, отвесив ему подзатыльник.

Буян стоял перед девушкой и не сводил с нее жадных глаз. Точно так же смотрели на нее все остальные, кроме незрячего Властимира. Даже Мечислав хоть и краснел до ушей, а косился на нее из-под опущенных ресниц.

— Как тебя зовут, девица? — вздохнул Буян. Девушка потупилась, розовея.

— Морина[46] имя мне, — отозвалась она еле слышно.

На миг лицо гусляра дрогнуло. Но он тут же овладел собой и промолвил ласково:

— Скажи, кто ты, какого рода-племени? По имени ты из земель северных, славянских…

— Я того не ведаю, чужеземец. — Морина вскинула глаза. — Меня сюда один колдун принес, когда я была еще ребенком. Тут он меня и оставил. Иногда он навещает меня… — Глаза ее неожиданно наполнились слезами. — Мне так стыдно и… гадко, но я ничего не могу с собой поделать… Я ненавижу его и мечтаю о том, чтобы меня увезли отсюда, но, когда он прилетает, я… становлюсь его женою, и он не улетает, пока не насытится мной…

Она спрятала лицо в ладонях и тихо заплакала.

Буян опустился на колени перед нею и нежно отвел руки от ее пылающего лица. Морина еле сдерживала слезы. Несколько секунд они смотрели друг на друга.

— Ты красивый… Уезжай, — наконец выдохнула она, — Я не знаю, когда он явится в следующий раз; если он застанет вас здесь, обратит в деревья…

Эту часть истории путешественники уже слышали, но все, как сговорились, промолчали.

Буян вдруг вскинул девушку на руки и молвил:

— Покажи, где дом твой!

Она только слабо махнула рукой.

Они прошли две-три версты, когда деревья расступились, открывая долину. Округлые гладкие холмы, поросшие рощицами, окружали ее. В центре раскинулось небольшое ровное озеро с покатыми берегами и зарослями тальника. В его спокойных водах отражался замок, сложенный из гладких, поблескивающих в лучах закатного солнца камней. Две башни — одна почти в три раза выше и тоньше второй — соединялись крытым переходом. Вокруг теснились надворные постройки, а окружал все это каменный забор с распахнутыми настежь воротами. Со стороны озера ворот не было, да и со стороны стены замок не был защищен, и тонкие деревца, похожие на мирты, росли у самой ограды.

У ворот Морина соскочила с рук Буяна и вбежала во двор, хлопая в ладоши и подзывая своих спутников. Улучив минуту, гусляр шепнул всем:

— Князь мой знает на своей шкуре, Мечиславу я рассказывал, а вот прочим — нет. Она слишком напоминает мне Сирин-птицу, что когда-то, чтоб погубить нас, обратилась в девицу. Здесь, похоже, ждет нас то же самое, только очутиться придется не в подвале, а среди зачарованных дерев в лесу. Потому всем быть начеку — нам бы ночи дождаться, а уж там — как устроится…

— Вы о чем там? — окликнула их Морина. — Что ж не заходите, гости дорогие?

Славяне и их спутники последовали на широкий и пустой двор. Не успели они рассмотреть его, как к ним подошли странные существа. Увидевший их первым, Гаральд шарахнулся прочь с брезгливой миной на лице.

Существа были маленького роста — самому младшему из гостей они едва доставали до пояса. С виду они были похожи на людей, только покрыты короткой темной шелковистой шерсткой. Их печальные мордочки смотрели понимающе. Все они были одеты в одинаковые короткие рубашечки с шитьем по подолу. Подойдя, они взяли лошадей под уздцы, собираясь увести с собой.

Когда существо дотронулось до его жеребца, Гаральд отпихнул его ногой:

— Что за твари такие дьявольские? Пошла прочь! Морина обернулась с крыльца:

— То не твари, то слуги мои верные. Они за лошадьми вашими приглядят, напоят их и накормят. Не бойтесь их!

— Синдбад, —окликнул морехода Буян, —ты о таких что-нибудь слышал?

— А то нет! И слышал и видел как-то раз. Мы их абу-зьянами зовем. Они в жарких странах водятся, там бывают звери еще побольше этих — такие женщин у местных жителей воруют и живут с ними, а те потом им детей рожают: так их племя и живет. Говорят, что абу-зьяны когда-то были людьми, но обленились, и за это наказал их Аллах, обратил в тварей, только часть разума оставил, чтоб помнили, кем они были и кем стали. Потому у них глаза, как у людей, живые!

Морина уже давно скрылась за высокими коваными дверьми, не дожидаясь, пока слуги проводят гостей в покои. Ужин почти готов, а значит, она успеет кое-что сделать.

Девушка бежала по узким извилистым коридорам первого этажа замка, на ходу срывая одежду.

К маленькой нише в стене, где открывалась низкая, окованная железом дверь, она подбежала почти нагой, но одежда лежала на скамеечке свернутая. Морина торопливо набросила на себя тонкую ткань, закрепила ее пряжками на плечах и поясе и сверху закуталась в плащ, что скрывал ее тело до птг. Только после этого она приложила руки к двери и тихо, одними губами прошептала несколько слов. От ее дыхания гладкое железо запотело.

Дверь распахнулась с тихим скрипом. За нею уходил вниз узкий и крутой ход. Подождав немного, Морина без колебаний шагнула на первую ступень и подождала, пока дверца не закроется. Только потом она побежала вниз по лестнице. Ее бег был так стремителен, что она казалась духом подземелья.

Впереди в кромешной тьме мелькнул свет — это была цель ее пути. Торопясь, пока гости не успели заметить ее отсутствия и заподозрить в чародействе, девушка бегом ворвалась в каморку в конце коридора.

Здесь по стенам горели неугасимые свечи, озаряя желтоватым светом обитые коврами стены. Их отблески плясали на каменном полу — за долгие века он был отполирован до зеркального блеска. От холодного камня тянуло стынъю. Босые ноги девушки начали замерзать.