— Ну а потом?
— Еще одна таверна. И еще одна. И наконец, заведение, которое тоже можно было бы считать таверной, если бы не приятное добавление в лице нескольких дамочек весьма занимательной внешности и разнообразных талантов.
— Ах вот как, талантов? — заметила я, покосившись на отметину на ноге.
— Бог ты мой, да они занимаются этим прямо на людях! — сказал он и брезгливо передернулся при одном только воспоминании. — А две из них — так прямо на столе! Между седлом барашка и вареной картошкой. Прямо в айвовом желе.
— Бог мой! — ахнула вернувшаяся горничная и, подлив в ванну горячей воды, перекрестилась.
— А ты помалкивай! — огрызнулась я и снова обратилась к мужу: — Ну и что же дальше?
А дальше события приняли довольно обыденный в подобных случаях оборот, хотя и свершались они прямо на глазах у публики. Щадя чувства Маргериты, Джейми дождался, пока она не выйдет из комнаты за новой порцией горячей воды.
— И тогда Кастеллоти взял толстуху с рыжими волосами и еще одну, маленькую блондинку, отвел их в уголок и…
— Ну а ты что делал все это время? — перебила я это захватывающее повествование.
— Наблюдал, — ответил он, словно сам себе удивляясь. — Все это было не слишком прилично, конечно, но чего еще ожидать, в подобных-то обстоятельствах…
Пока он рассказывал, я пошарила в его кожаной сумке и выудила оттуда не только маленький кошелек, но и толстое металлическое кольцо, украшенное гербом. С любопытством нацепила на палец — оно оказалось слишком широким и болталось на нем, как обруч на палочке.
— А это чье? — спросила я. — Похоже на герб герцога Кастеллоти, но у владельца его пальцы, должно быть, толстые, как сосиски… — Кастеллоти же, по описанию Джейми, походил на бледный и сморщенный стручок итальянской фасоли, с личиком худеньким и изможденным, точно у больного ребенка. Только подумать, айвовый соус!..
Я подняла глаза и увидела, что Джейми покраснел — от пупка до корней волос.
— Э-э… — проблеял он, с повышенным интересом разглядывая пятно грязи на колене. — Оно вообще-то не для… пальца предназначено.
— Тогда за… О!.. — Я взирала на кольцо уже совершенно завороженная. — Бог ты мой! Я слыхала о подобных вещах, но…
— Слыхала?! — Джейми был совершенно шокирован.
— Да, но не видела. А тебе оно подходит? — И я протянула руку, примерить. Он инстинктивно прижал ладони к причинному месту.
Тут появившаяся с водой Маргерита поспешила заверить его:
— Не беспокойтесь, монсеньор. Я уже видела такое.
Переводя взгляд с меня на служанку, он подтянул килт повыше.
— Стоило весь вечер отбиваться и защищать свою добродетель, — с горечью заметил он, — чтоб поутру, вернувшись домой, выслушивать все эти комментарии.
— Так, значит, ты защищал свою добродетель? — Я перекидывала кольцо с ладони на ладонь, придерживая указательными пальцами. — А это что, подарок? Или же ты взял его напрокат?
— Подарок. И не стоит больше об этом, Саксоночка. — Он поморщился. — Наводит на неприятные воспоминания.
— Ах, ну да, конечно! — Я не спускала с него глаз. — Кстати, о воспоминаниях…
— Ну сколько же можно! — взмолился он. — Неужели ты думаешь, что я способен на такое? Я, женатый мужчина!..
— А разве месье Мильфлер не женат?
— Не только женат, имеет двух любовниц, — ответил Джейми. — Но он француз, а это меняет дело…
— Но герцог Кастеллоти вроде бы не француз. Он итальянец…
— Да, но он герцог. И это тоже меняет дело.
— Вот как? Интересно, какого мнения придерживается на этот счет герцогиня?
— Думаю, там все в порядке. Герцог сам рассказывал, что жена его многому научила. А что, ванна еще не готова?
Поплотнее завернувшись в одеяло, он слез с кровати, подошел к ванной, над которой поднимался пар, и ступил в воду. Затем скинул одеяло и быстро присел. Но, видно, недостаточно быстро.
— Ну и громадина! — воскликнула горничная и перекрестилась.
— Хватит, — строго заметила я. — Большое спасибо.
Она опустила глаза, залилась краской и выскользнула из комнаты.
Как только дверь за ней затворилась, Джейми расслабился. По мере того как он все глубже погружался в горячую воду, на лице его отражалось полное блаженство, а обычно бледная кожа покраснела. Глаза были закрыты, на высоких скулах и вокруг глаз выступили и заблестели мелкие капельки пота.
— Мыло… — пробормотал он и с надеждой приоткрыл один глаз.
— Да, конечно. — Я протянула ему кусок мыла, затем присела на табуретку рядом с ванной. И стала наблюдать, как он тщательно намыливает и трет тело, затем подала ему кусок пемзы, которым он принялся скоблить ступни и локти.
— Джейми… — вымолвила я наконец.
— Ау?
— Мне не хотелось бы спорить о методах, — осторожно начала я, — и потом, мы с самого начала договорились, что ты можешь чувствовать себя свободным, относительно, конечно, однако… Неужели тебе действительно пришлось…
— Пришлось что, Саксоночка? — Он перестал мыться и выжидательно смотрел на меня, склонив голову набок.
— Ну… пришлось… это… — Я чувствовала, что тоже краснею, хотя горячая вода была здесь ни при чем.
Из воды вынырнула большая рука и опустилась мне на плечо. Пар, исходящий от нее, прожигал тонкую ткань рубашки.
— Саксоночка, — начал он, — неужели ты всерьез думаешь, что я мог…
— Ах, ну ладно, оставим это!.. — сказала я, однако не успела отвести глаз от отметины на бедре. Он рассмеялся, хоть смех получился и не слишком веселый.
— Да, маловато в тебе веры! — с горечью заметил он.
Я отстранилась, избегая его прикосновения.
— Знаешь ли, — сказала я, — когда муж является домой утром весь в укусах и царапинах, воняет духами и не отрицает, что провел всю ночь в публичном доме…
— И откровенно рассказывает жене, что он только смотрел и не действовал… — подхватил он.
— Ты хочешь сказать, что все эти отметины возникли сами по себе, от одних лишь наблюдений?! — огрызнулась я, затем поджала губы. Я понимала, что выгляжу сейчас обыкновенной ревнивицей, но мне было наплевать. Некогда я поклялась себе воспринимать все спокойно и с достоинством, как подобает настоящей светской даме, и всегда верить Джейми. И потом, разве можно приготовить омлет, не разбив яиц? Пусть даже там что-то и было…
Я расправила клочок влажной ткани на рукаве, чувствуя, как сквозь шелк проникает холод, затем взяла себя в руки и продолжила, стараясь говорить как можно более спокойным тоном:
— Или же эти шрамы — свидетельство сражения, в котором ты одержал победу, защищая свою честь и невинность? — Однако спокойный тон не получился. Следовало признать, что голос мой звучал визгливо и истерично. Ладно, тоже наплевать…
В толковании интонаций Джейми был далеко не промах. Он сощурил на меня глаза и уже приготовился было ответить. Набрал в грудь воздуха, затем, видно, передумал и отделался лаконичным:
— Да… — Пошарив в ванной, выудил кусочек мыла и протянул мне. — Не поможешь помыть мне голову? В карете его светлость вырвало прямо на меня, кажется, я весь до сих пор так и воняю…
Секунду я колебалась, затем приняла эту «оливковую ветвь».
Под густыми намыленными волосами прощупывался крутой изгиб черепа и длинный шрам, сбегавший от макушки к шее. Я крепко впилась пальцами ему в загривок и почувствовала, как весь он расслабился.
Мыльные пузырьки стекали по мокрым блестящим плечам, пальцы мои скользили следом, поглаживая и растирая кожу.
Он действительно очень большой, подумала я. Находясь с ним рядом, я порой как-то забывала об этом, но лишь до того момента, пока вдруг не видела издали, как он возвышается над целой группой мужчин, и меня всякий раз заново поражала грация и сила, исходящие от этой мощной фигуры. Теперь же он сидел скорчившись, подогнув колени чуть ли не к самому подбородку и упираясь плечами в края ванной. Он слегка наклонился вперед, и взору открылись эти ужасные шрамы на спине. Толстые красные рубцы, рождественский подарок Джека Рэндол-ла, они легли поверх тонких белых линий, следов предшествующей порки.