— Простите, — опомнился моряк. — Мне можно его увидеть?

— Конечно. Только накиньте что-нибудь на свой мундир. А то на нем заразы больше, чем в холерном бараке.

В смотровой остро пахло спиртом, карболкой и еще чем-то смутно знакомым. Бледный как смерть Семен неподвижно лежал на кушетке, и только слабое дыхание показывало, что костлявая пока еще не властна над ним. На столе находился все еще беспамятный император, а в углу на низеньком табурете устроился Щербак, что-то выговаривавший стоящей рядом Люсии.

— Мадемуазель Штиглиц, вы же опытная сестра! — назидательно бубнил он. — Уж вам-то следует знать, что ничто так не способствует сохранению жизни раненого, как своевременная перевязка!

— Простите, Александр Викторович, но в трясущейся карете это было совершенно не возможно!

— Значит, надо было перевязать на месте, а потом уж везти, — гнул свою линию врач, очевидно подразумевая, что за время задержки к месту происшествия подтянулись бы придворные и не позволили бы отправить раненого императора непонятно куда, избавив, таким образом, их с молодым коллегой от подобной ответственности. Студитский от высказывания своего мнения на этот счет уклонился, хотя и всем своим видом показывал согласие с более опытным коллегой.

— Не пора ли его величеству очнуться? — попыталась перевести разговор на менее щекотливую тему Люсия.

— Пожалуй, — согласился с ней Щербак, после чего подсунул государю под нос флакон с нюхательной солью. Дыхание страдающего астмой императора было слабым, но он все же втянул в себя резкий аромат, после чего вздрогнул, чихнул и спросил слабым голосом:

— Где я?

— С вами все в порядке, ваше величество, — поспешил заверить его врач.

— А где Дуся?

— Я здесь, — отозвалась Люсия, и положила на его руку свою ладошку.

— Хорошо, — слабо улыбнулся тот.

— Нам лучше выйти, — шепнул Будищеву Студитский и они вместе потихонечку покинули импровизированную операционную.

— Твари! — прорычал Дмитрий оказавшись в коридоре, борясь с желанием что-нибудь разбить или поломатью

— Что, простите?

— Это я не вам.

— И на том спасибо, — усмехнулся доктор. — Скажите лучше, что вы намерены делать дальше?

— В каком смысле?

— Вы только что спасли жизнь императора. Но он не может оставаться здесь. Надо отправить его в Зимний или еще куда. Я вообще удивлен, что здесь до сих пор нет столпотворения придворных и жандармов.

— Когда он придет в себя?

— Достаточно скоро, и, будьте уверены, тут же начнет задавать неудобные вопросы. Вам есть, что на них ответить?

— Этого у меня хоть отбавляй!

— Ну-ну.

Александру Николаевичу и впрямь скоро стало легче. Он вспомнил практически все события перед своим ранением и уже понял, что за руку его держит отнюдь не жена, но, судя по всему, находил в этом даже определенное удовольствие. Наконец, он решил, что набрался достаточно сил и открыл глаза. Вокруг него находились какие-то люди. Баронессу он узнал, а вспомнить пожилого мужчину с закатанными рукавами испачканной кровью белой рубашки, по всей видимости, врача, никак не получалось.

— Господа, могу я узнать, где именно оказался? — спросил император.

— Конечно, ваше величество, — с готовностью отвечал Щербак. — Вы в квартире моего друга доктора Студитского, где он иногда принимает пациентов. Меня зовут доктор Щербак, а это мадемуазель Штиглиц. Мы были представлены вам во время награждения участников Текинского похода. В соседней комнате находятся господин Будищев и его люди. Насколько я понимаю, именно им вы обязаны своим спасением, а мы лишь оказали вам первую помощь.

— Помогите мне встать и позовите их.

Через минуту перед уже сидящим императором собрались все участники этого трагического происшествия, включая оставивших ради такого случая посты Шматова с казаком.

— Благодарю, господа, — чуть поморщившись от головной боли, проговорил Александр. — Я не забуду о вашей услуге. Но, хотелось бы знать, извещены ли о сложившемся положении мои близкие?

— Пока нет, ваше величество, — выступил вперед Дмитрий. — Нас и так слишком мало, чтобы обеспечить вашу безопасность.

— Ты полагаешь, что угроза все еще существует?

— Вне всякого сомнения, государь.

— Но я помню, что ты стрелял по злоумышленникам. Один из них, кажется, даже взорвался?

— Так и есть. Но я совершенно уверен, что у них есть сообщники, которые только и ждут, чтобы нанести удар. Об этой квартире никто не знает. Как только позволит ваше состояние, мы перевезем вас во дворец под надежную охрану, но до той поры лучше никому не знать где вы находитесь.

— Ты полагаешь, что эти злодеи есть среди моих приближенных?

— Ваше величество, — вздохнул Будищев. — Я не знаю людей, которые вас окружают, но видел, как небрежно устроена ваша охрана. В том, что вы до сих пор живы, нет ни их заслуги, ни даже моей. Все решила случайность или то, что называют божьим провидением.

— Ты не веришь в бога?

— Нет. Хотел бы, да не получается.

— Что же, по крайней мере, честно. Кажется, у тебя было ко мне какое-то дело?

— Да, государь. Моя приемная дочь находится в тюрьме по какому-то чудовищному навету.

— Ты просишь помиловать ее?

— Нет! Мне не нужна милость, я хочу справедливости. Я требую, чтобы ее освободили, а виновники беззакония были наказаны, невзирая на их положение.

— Пусть будет так, — кивнул император, после чего обернулся к Люсии. — Вот видите, дитя мое, никто из наших подданных не хочет милости. Все страждут справедливости и хватаются за бомбы. Но быть может, у вас есть какое-нибудь желание?

— Два поколения моих предков служили вам и вашему августейшему родителю, — склонилась в реверансе баронесса. — У меня и моего брата нет иных желаний, кроме как продолжать эту службу. О других милостях мы и не мечтаем.

— Достойный ответ, представительницы достойного рода, — одобрительно кивнул Александр Николаевич. — Ваши чаяния исполнятся.

— Мерси, сир [1], - снова склонилась в реверансе мадемуазель Штиглиц.

— Господа, — решительно заявил царь, сочтя раздачу обещаний законченной, — мне уже лучше и я настоятельно требую, чтобы вы сопроводили меня во дворец. Пусть охране будет стыдно, что с их обязанностями справились другие.

— У меня как у врача возражений нет, — с важным видом согласился Щербак и повернулся к явно находящемуся не в своей тарелке Студитскому. — А вы что скажете, коллега?

— Вполне согласен с вашей точкой зрения, — нашелся тот. — Однако, настоятельно рекомендую, ехать как можно медленнее, чтобы не растрясти его величество.

— Тогда собираемся, — кивнул Будищев, бросив полный боли взгляд на кабинет, где все еще лежал беспамятный Семка.

— Не беспокойтесь, — правильно понял его Щербак, — я побуду с мальчиком.

— С мальчиком? — удивился царь.

— Его тяжело ранили во время покушения на вас, ваше величество.

— Ах, да, припоминаю. И как он?

— Плох.

— Ужасно… я буду молиться о нем… а кто эти люди?

— Отставной ефрейтор Болховского полка и георгиевский кавалер Шматов, — доложился, выставив грудь колесом, Федор.

— Собственного его императорского величества конвоя урядник Хорунжий, — ревниво глядя на вылезшего вперед штатского, добавил казак.

— Так урядник или хорунжий? — не понял царь.

— Фамилие мое Хорунжий, — смутился казак.

— Вот оно что, — добродушно усмехнулся Александр Николаевич. — Ну, даст бог сравняются чин с фамилией. И тебя, кавалер, награда не минует.

— Рады стараться! — дружно гаркнули награжденные, заставив контуженого царя поморщиться от шума.

К Зимнему дворцу они добрались с куда большим комфортом. Гордый участием в спасении царя Шматов уже не гнал как бешенный, а в экипаже высокопоставленного пациента опекали титулованная сестра милосердия и врач. На поездке последнего настоял доктор Щербак, говоря, что он уже стар, а для успешной карьеры его молодого коллеги этот эпизод придется как нельзя кстати. Будищев снова занял место рядом с армейским товарищем, а казак привычно пристроился на запятках. Выглядело это, прямо скажем, странно, а потому неудивительно, что встретившая их охрана всполошилась.