— Тс! — прошептал он прислуге, приложив палец к губам.

Та в ответ часто-часто закивала, зажав для верности рот.

— Где?

Домна показала рукой в сторону гостиной. Прокравшись дальше, Дмитрий извлек изрядно послуживший ему сегодня револьвер, жалея лишь о том, что осталось слишком мало патронов.

— Это вы, Дмитрий Николаевич? — раздался приветливый голос и навстречу ему вышел улыбающийся мужчина в мундире жандармского ротмистра. — Наконец-то! А то я уж заждался.

— Как вы…

— Попал сюда? — жизнерадостно продолжил тот. — Через дверь!

— Догадались, что я вхожу.

— Запахло сгоревшим порохом. Я этот запах ни с чем не перепутаю.

[1] Министр путей сообщения Российской империи 1874–1888 г.

[2] Мать Антонины Дмитриевны была княжной из рода Щербатовых.

[3]То есть, среди наград не было боевых.

[4] Стрелки лейб-гвардейского батальона императорской фамилии носили своеобразную форму в народном стиле, за что их в гвардии за глаза называли «извозчиками».

— И откуда же ты такой носатый взялся? — мрачно осведомился подпоручик, направив ствол револьвера в лоб незваному визитеру, в хорошо пошитом мундире лейб-гвардейского жандармского эскадрона и орденом святого Станислава на груди.

Нос, к слову, у жандарма был отнюдь не велик, скорее даже мал. Да и вообще, во внешности незнакомца не было ничего примечательного. Рост средний, телосложение тоже. Черты лица правильные, но незапоминающиеся. И только глаза выдавали в нем человека мыслящего, незаурядного и способного на все. Дмитрий хорошо знал этот взгляд, поскольку каждый день видел его в зеркале.

— Нам надобно поговорить, — все также улыбаясь, повторил гость.

— Говорите, кто вам не дает?

— Вы не могли бы опустить револьвер?

— Нервничаете при виде оружия?

— Скорее, боюсь, что не выдержат нервы у вас. Спустите ненароком курок, а потом что?

— Да, ничего, — хмыкнул Будищев. — Вызову полицию и сообщу, что мою квартиру проник вор, переодетый в форму служителя закона, а я его застрелил. Делов-то!

— Так себе план, — поморщился ротмистр. — Начнутся дознания, выяснения и прочая канитель. Залезут в мои бумаги, дела которые я вел. Мне-то, на том свете уж все равно будет, а вы гауптвахтой не отделаетесь. Тут каторгой пахнет, если не эшафотом.

— Ладно, — легко согласился подпоручик и опустил ствол, не став, однако, убирать его в потайную кобуру на шинели.

— Вот и славно, — с явным торжеством кивнул тот. — Мы ведь с вами, господин Будищев, не враги. Вы меня до сего дня не знали, а вот я давно хотел свести знакомство, да все вот как-то не получалось.

— Подумать только, какая честь!

— Не любите жандармов?

— Скорее, не уважаю.

— Вот как? — вздрогнул незнакомец, как будто получил пощечину. — И, позвольте полюбопытствовать, по какой же причине?

— А за что вас уважать? Какие-то клоуны толпами носятся за царем с бомбами и револьверами, пока его «кровавые опричники» сопли жуют. И даже когда их режут как баранов, ничего не могут сделать в ответ.

— И как вы полагаете надо отвечать? — явно раздраженно спросил жандарм.

— Подобное лечиться подобным, — повторил слышанную им от доктора Студитского фразу Будищев. — Зарезал какой-то недоумок жандармского генерала [1]. Вот пусть его лондонская полиция с этим кинжалом в заднице и обнаружит.

— Отчего же в заднице? — округлил глаза ротмистр.

— Я так понимаю, других возражений нет? — ухмыльнулся Дмитрий. — Понимаете, смерть на эшафоте делает повешенного мучеником. Его считают героем, ему хотят подражать. А вот если «героя» найдут в подворотне, в неприглядном виде, да все это еще угодит в газеты?

— Любопытно, — задумался незваный гость. — Это, конечно, совершенно незаконно, да и вряд ли совместимо с офицерской честью, но определенно в этом что-то есть.

— Главным средством профилактики преступлений, должна стать не жестокость, а неотвратимость наказания! — наставительно заметил Будищев. — Вот пусть «господа революционеры» знают, что им нигде не спрятаться от карающей руки правосудия. Что же до «чести» то в безнаказанности преступников ее еще меньше. К тому же никто не заставляет вас делать это лично. Главное организовать процесс.

Никак не ожидавший подобной демагогии жандарм не нашелся чем ответить, а заметивший его замешательство хозяин квартиры, с комфортом расположился в кресле, закинув ногу за ногу.

— Так значит, вы, Дмитрий Николаевич, — верный слуга престола и отечества, негодующий против безнаказанности террористов? — задумчиво спросил незваный гость, без спроса усаживаясь напротив.

— Вы пришли выяснить мои политические взгляды? Кстати, кто я вы знаете, а сами не представились. Вы, вообще, кто такой? Следователь, ведущий дело моей бывшей сожительницы?

— Следователями служат, как правило, чиновники, — наставительно заметил жандарм. — Впрочем, вы правы, неловко получилось. Позвольте, хоть и с опозданием исправить эту оплошность. Ротмистр Ковальков Николай Александрович. Офицер для особых поручений при графе Лорис-Меликове.

— Чем могу помочь?

— Скорее, это я вам могу помочь.

Голос жандарма вновь стал вкрадчивым.

— Это чем же?

— Ну как же. Вы человек, в некотором роде, весьма примечательный. Появились из ниоткуда, многое знаете, еще больше умеете. Не имея ни малейшей протекции, сумели пробиться из нижних чинов, стать офицером, изобретателем. Ученым, наконец. Вы слышали, что Лондонское королевское общество собирается избрать вас своим почетным членом?

— Каким членом? — удивился Будищев.

— Вот видите, — с легким презрением в голосе заметил не уловивший иронии Ковальков. — Беспроволочный телеграф изобрести сумели, а про Королевское общество даже не слышали. Это так тамошняя академия наук называется. Многие, не побоюсь этого слова, выдающиеся научные умы считали за честь состоять в нем. Из наших соотечественников могу привести пример, господина Ковалевского. Отца и сына Струве…

— Меншикова, — внезапно вставил Дмитрий, неожиданно сам для себя припомнив этот факт из биографии сподвижника великого императора.

— Точно, — хохотнул жандарм. — Имелся у светлейшего князя и такой титул. Правда, не за научные достижения, но тем не менее.

— Ну а что, я из дворовых людей, он из конюхов, — пожал плечами подпоручик. — Два сапога пара.

— А я-то думал вы сын графа Блудова, — с легкой иронией воскликнул Ковальков, внимательно наблюдая за реакцией собеседника. — Или вы все-таки кто-то другой?

— Это вам его сиятельство граф Лорис-Меликов поручил узнать?

— Нет, что вы. У его сиятельства много иных забот. Но вами действительно заинтересовались важные люди, имен которых я пока не стану называть.

— И что же угодно, этим важным господам?

— Сделать вам предложение. Весьма, я бы сказал, щедрое предложение!

— Валяйте.

— Что, простите?

— Называйте цену, черт вас возьми! И не стесняйтесь, здесь все свои.

— Вы получите все, к чему так упорно стремились все эти годы.

— Нельзя ли конкретнее?

— Извольте. Вы хотели, чтобы вас признал граф Вадим Дмитриевич? Это не сложно. Важные люди, о коих я упоминал, могут намекнуть ему, что видеть вас новым графом Блудовым угодно наследнику престола. Этого будет достаточно, чтобы вы получили титул и в перспективе наследство. Вы сватались к дочери барона Штиглица? С такими ходатаями и он не посмеет отказать. Кстати, если ваши чувства к липовой мадемуазель Берг не совсем еще остыли, ее тоже можно будет освободить.

— Короче, Склифосовский! — с неожиданной злостью перебил его Дмитрий.

Столь неуместное упоминание светила военно-полевой хирургии немного удивило жандарма, но вид Будищева был настолько красноречив, что он счел за благо продолжить.

— Ну и наконец, ваши замечательные изобретения, — продолжал незваный гость. — Митральезы Будищева-Барановского будут приняты на вооружение, после чего в самом скором времени воспоследует большой заказ. Вы станете просто чертовски богаты и заметьте, даже без наследства и приданого будущей супруги.