— Вот как?

— Ваше величество, — почтительно приблизился к царю граф Дмитрий Толстой. — За подпоручиком числятся некоторые неблаговидные поступки.

— Какие же? — заинтересовался император и, видя, что приближенные затрудняются ответить, перевел взгляд на Коха. — А что, брат, хорошо ли служил Будищев?

— Осмелюсь доложить, ваше величество, превосходно! Именно он представил прожект реорганизации охраны первых лиц государства, горячо одобренный вашим незабвенным родителем!

— Любопытно. Мы желаем ознакомиться с этим документом.

— Сегодня же вечером я представлю его вашему августейшему вниманию, — почтительно поклонился Толстой, бросив на простодушного Коха злобный взгляд.

Еще вчера, граф собирался покинуть ставшую негостеприимной столицу и отправиться к новому месту службы. Известие о смерти императора застигло его практически на перроне, после чего дальний родственник великого писателя размашисто перекрестился и велел поворачивать оглобли. Справедливо полагая Будищева причастным к своему неудавшемуся удалению от двора, Дмитрий Андреевич упросил хорошо знакомого ему Черевина арестовать слишком бойкого моряка, чтобы затем опорочить его, но в последний момент все пошло как-то не так…

Первая гауптвахта в Петербурге появилась еще при блаженной памяти императоре Петре Великом и предназначалась для размещения караульных солдат. Впоследствии там же стали содержаться проштрафившиеся офицеры, для которых были устроены отдельные камеры, больше напоминавшие дешевые номера в провинциальных гостиницах. В царствование праправнука Петра — императора Александра Благословенного здание гауптвахты на Сенном рынке перестроили в камне по проекту известного итальянского архитектора Луиджи Руска.

Что интересно, отбывали наказание на гауптвахте не только военные, но и статские, от весьма известного в свое время журналиста Николая Греча, до писателя Федора Достоевского. И сюда же, как это ни странно, привезли арестованного Будищева.

Поскольку большая часть гарнизонных войск и командовавших им офицеров принимала участие в проходивших по всей столице траурных церемониях, принимал его молоденький прапорщик, очевидно, оставленный старшими товарищами за главного. Вид у него был, что называется, лихой и немного восторженный, чтобы не сказать придурковатый.

— Да, это не Рио-де-Жанейро! — скривил разбитые губы подпоручик, обозрев унылый плац и обшарпанные стены будущего памятника архитектуры федерального значения.

— Вы бывали в Бразилии? — удивленно воскликнул молодой офицер.

— Нет, мой друг, — светским тоном отвечал ему арестованный, — но собираюсь посетить в самое ближайшее время.

— Ах, как я вам завидую! — мечтательно протянул исполняющий обязанности начальника. — Вы — моряки можете бывать в далеких странах, видеть тамошние красоты и чудеса…

— Хотите поменяться?

— Что?! О, понимаю, это шутка. Веселый вы человек, господин Будищев!

— Угу, обхохочешься.

— Содержаться вы будете здесь, — открыл дверь камеры провожатый.

Заглянув внутрь, Дмитрий увидел стоящую у стены узкую кровать, застеленную шерстяным одеялом, а рядом с ней невысокую этажерку, очевидно предназначенную для личных вещей. У небольшого окошка, забранного частой решеткой, расположился грубо сколоченный стол и такой же табурет. В углу сложенная из кирпичей печь. На этом список удобств заканчивался, поскольку ни параши, ни даже умывальника в узилище не наблюдалось.

— Если угодно будет облегчиться, — правильно понял его взгляд прапорщик, — вызовете караульного, тот проводит вас в уборную. То же касается и умывания. Постель довольно жесткая, но это ничего. Вы можете послать домой за периной и подушками. Столоваться из здешнего котла так же не рекомендую, лучше пошлите человека в любой трактир или даже ресторацию. За пятачок любой из здешних солдат будет счастлив услужить вашему благородию.

— Просто курорт, — не смог удержаться от оценки моряк.

— Смотря с чем сравнивать, — ухмыльнулся прапорщик. — Сейчас пришлю истопника с дровами, так что не замерзнете.

— Благодарю, — кивнул ему Будищев, борясь с желанием дать на чай.

— Да, чуть не забыл, — повернулся к нему собравшийся уже уходить прапорщик. — Когда пошлете за постелью, распорядитесь доставить вам мундир. Если, конечно, не желаете здесь задерживаться и далее.

— В смысле?

— Но вас же подвергли аресту за ношение партикулярного платья!

— Что?!

— Так написано в сопроводительных документах, — пожал плечами офицер.

— И часто за такое сажают?

— За нарушение формы одежды? Да не то чтобы часто, но случается. Бывает господа офицеры перестараются с горячительными напитками, да по ошибке чужую фуражку или того хуже мундир напялят и в эдаком расхристанном виде попадутся начальству. Вот их голубчиков и к нам.

— Сурово!

— Да что вы, разве же это наказание? Вот при блаженной памяти императоре Николае Павловиче за эдакий пердимонокль некоего конногвардейца на Кавказ тем же чином перевели. И всего-то вины было, что колет своего товарища кавалергарда накинул, но тут как на грех, навстречу сам Михаил Павлович. Ну и поехал бедолага горцев усмирять. [1]

— В ближайшее время непременно воспользуюсь вашей рекомендацией, — пообещал словоохотливому провожатому Дмитрий.

Тот с полуслова понял намек и вышел вон, оставив «узника» одного. По сравнению с прошлым заключением, когда мастеровой Будищев оказался в общей камере с уголовниками, условия и впрямь были царскими. Все же, как ни крути, а офицером быть лучше, чем представителем простого народа!

Через пару минут, снова лязгнул засов и на пороге появился солдат с охапкой дров.

— Дозвольте, ваше благородие? — для порядку поинтересовался нижний чин и с грохотом уронил свою ношу на пол.

Вытащив из кармана шаровар небольшой нож, истопник споро наколол щепок и принялся укладывать их в печи, после чего взялся за огниво. Услышав, как тот бьет кремнем по кресалу, Дмитрий уже хотел предложить солдату спички, но тот неожиданно быстро справился и сам. Быстро раздув угодившую на трут искру, он сунул ее в кучу щепок и та немедленно занялась.

— Ловко! — похвалил служивого Будищев.

— Так ведь, мы к такому сызмальства приучены, — пожал плечами рядовой, после чего вопросительно посмотрел на переодетого в штатское офицера. — Не будет ли каких поручений, ваше благородие?

— Прими-ка, — сунул ему монетку подпоручик, после чего вполголоса спросил, — нельзя ли записку отнести моим друзьям?

— Отчего же нельзя, — охотно согласился солдат. — Только надоть, у их благородия господина коменданта бумагу взять с пером. Коли угодно так я расстараюсь…

— Не надо, — остановил его Дмитрий и вытащил из кармана записную книжку с серебряным карандашом. — Сами справимся.

Что интересно, при задержании его не стали обыскивать. Жандармы попросили его сдать оружие, и, получив два револьвера с патронами и нож, совершенно успокоились. Что же касается бумажника, часов и тому подобных мелочей, то они остались у арестованного, заставив его немного пожалеть о своей «честности». Быстро написав две записки, он отдал их истопнику.

— Вот эту отнесешь господину инженеру Барановского на Сампсониевский, а эту на Выборгскую сторону отставному ефрейтору Шматову. Адрес я для верности сверху написал. Сделаешь все как надо, получишь полтину.

— Все исполним в лучшем виде, ваше благородие! Может, прикажете самоварчик раскочегарить?

— Нет, — мотнул головой подпоручик. — Спать хочу, больше чем в, мать ее, Бразилию!

— Как угодно-с.

Следующие два дня прошли совершенно спокойно. За это время Дмитрий показал себя образцовым заключенным. Ел, спал, гулял, когда положено. Едва ему доставили форму, тут же в нее переоделся, вызвав немалое уважение у нижних чинов своим иконостасом. Начальство, узнав, что под караулом находится спаситель Александра-Освободителя, тоже прониклось. Комендант Петербурга генерал Самсонов — коренастый худощавый старик со звездой святой Анны, украшенной императорской короной, на мундире и траурным крепом на рукаве, вскоре прискакал осведомиться у арестованного, нет ли жалоб? Услышав, что не имеется, удовлетворенно кивнул, но видимо впечатленный синяками на лице, все же распорядился прислать доктора.