Однако тяжесть внизу живота не дала ей долго размышлять на эту тему. Нужно было идти в дамскую уборную, а для этого следовало хоть немного привести себя в порядок. Конечно, тут ее во всяких нарядах видели и даже без таковых, но все же опрощаться как некоторые ее товарки, способные без всякого смущения нафурить в углу, ей не хотелось.

Осторожно, чтобы не разбудить любовника, поднявшись, она немного поправила платье и хотела уже на цыпочках выйти вон, как ее рассеянный взгляд наткнулся на все еще сидящего на столе кота. Васька давно понял, что ему пора уходить, но бросить такой огромный кусок мяса было выше его сил.

— Брысь, падлюка! — шепотом велела ему Лаура, изумляясь про себя подобной наглости, а поскольку тот и не подумал трогаться с места, потянулась за тряпкой.

Этот жест рыжий проходимец хорошо знал, а потому не стал более испытывать судьбу и дернул с места в карьер со всех четырех кошачьих лап. Дороги при этом он, разумеется, не разбирал, а потому несколько тарелок вместе с недоеденным содержимым и столовыми приборами тут же полетели вниз, произведя при этом немало грохота.

— Чего шумишь? — досадливо буркнул пробудившийся ото сна Щербатый.

— Ничего-ничего, Тишенька! — виновато затараторила любовница. — Кот это, паскудник, по столу лазал!

— Кот, говоришь? — скривился в усмешке вор. — Тогда ладно. А я уж думал, что опять в рыло захотела!

В лицо проститутки бросилась кровь, но не от смущения, а от ярости. В мозгу мгновенно всплыла вчерашняя сцена, когда она пыталась отговорить его выполнять заказ, полученный от раскольников. Во-первых, Будищев был человеком опасным и главарь это прекрасно знал. А во-вторых, Дмитрий сполна рассчитался с уголовниками за все услуги, и никакого резона мстить ему не было. Такое в их среде не приветствовалось.

— Молчи, шалава! — вскипел тогда Тихон и двинул ей в глаз. — Будешь мне еще тут резоны приводить, тварь подзаборная. Знай свое место, коли жить хочешь!

И вот тут Щербатый был не прав. Конечно, баба, а тем более проститутка не совсем человек и сделать с ней можно все что угодно, но вот бить, да еще по морде нельзя! Ну, кроме тех случаев, когда клиент без этого не может и уплатил положенное за свою блажь. Однако и в этом случае в харю кулаком тыкать неправильно, потому как это все равно, что марвихеру[1] пальцы сломать. Это ведь инструмент!

— Ну что ты, Тишенька, — испуганно отшатнулась женщина. — Рази бы я посмела?

— То-то! — осклабился уголовник, и спуская ноги на пол.

Убедившись, что тот не собирается ее бить, Лаура потихоньку вышла из кабинета, плотно притворив за собой дверь, и только потом смогла дать волю слезам. Раньше Тихон себе такого не позволял, а обращался с ней исключительно по-доброму, называл ягодкой или еще как ласково, дарил дорогие подарки, советы от нее слушал внимательно и никогда не поднимал руку. А теперь что же? Куражится, ругает по-всякому, бьет часто, а про подарки уж и говорить нечего…

Покончив с делами в уборной и кое-как припудрив синяк, она вышла наружу, и хотела было уже идти в свой закуток, где стоял сундук с ее личными вещами, как вдруг наткнулась глазами на непонятно откуда взявшегося Будищева. Переодетый в партикулярное платье моряк выглядел как мелкий служащий или чиновник, случайно забредший в это гнездо порока, и только многое повидавшие в своей жизни глаза, выдавали в нем непростого человека.

— Здравствуй, красавица, — поприветствовал он ее.

— Доброго здоровичька, Дмитрий Николаевич, — расплылась она в профессиональной улыбке. — Что-то вы к нам раненько пожаловали, али не спится?

— Кто рано встает, тому бог подает, — парировал тот. — Скажи лучше, где Щербатый?

— Так почивает еще, — развела руками проститутка. — Умаялся с вечера.

— Так разбуди.

— Не любит он этого, — опасливо заметила Лаура.

— Да уж вижу, — неодобрительно покачал головой переодетый подпоручик, глядя на плохо припудренный фингал. — Вот только это он меня звал, так что пусть поднимается.

— Я ваших дел не знаю, — досадливо отозвалась та, и хотела было прошмыгнуть мимо, но Дмитрий остановил ее.

— Где сейчас твой сын? — спросил он.

— Что?

— Я спрашиваю, где твой сын от Николая Штерна?

— Вы что ли знали его?

— Воевали вместе. Он, Алексей Лиховцев и мы с Федором. Так, что?

— А для какой надобности вам знать, где мое дите теперь?

— Как тебе сказать, Дуня. Мы с Николашей друзья были. Типа, боевые товарищи. Но он погиб, а я жив. И от него только этот малыш и остался. Вот как-то так.

— Пожалеть решили, — понимающе протянула проститутка, — только где же вы были, жалельщики, когда меня брюхатую на улицу выкинули? Когда я побиралась, чтобы с голоду не пропасть? Что вы ко мне в душу лезете, окаянные?

Последние слова не на шутку разозлившаяся Лаура буквально выкрикнула в лицо офицерику, поле чего обожгла ненавидящим взглядом и бросилась прочь, чтобы никого не видеть и не слышать.

— Ну как знаешь, — пожал плечами Будищев.

Честно говоря, Дмитрий и сам не знал, зачем стал расспрашивать ее. Сентиментальным человеком он никогда не был, сочувствие к окружающим испытывал крайне редко, да и то, лишь к близким ему людям. Но сегодня ночью он проснулся с тяжелым сердцем и, против обыкновения, долго лежал с открытыми глазами, размышляя о своей причудливой судьбе и жизни. Пытался вспомнить, сделал ли он кому-нибудь хоть что-то доброе, но на ум приходил только погибший Семка.

Решительно поднявшись, он умылся, побрился и, переодевшись в чистое, сел писать письмо баронессе Штиглиц своим крупным угловатым почерком, даже не пытаясь соблюдать нынешние правила хорошего тона и уж тем более орфографии.

Милая Люся. У нас, к сожалению, не было возможности поговорить, а обстоятельства складываются так, что, возможно, уже не будет. Так уж случилось, что я полюбил вас. Это глупо, конечно, потому что мы слишком разные. Вы из высшего общества, которое никогда не примет меня, а я из простого народа. Теперь я понимаю это, но ничего не могу с собой поделать.

Я смог заработать хорошие деньги и если все пойдет так же, заработаю еще больше. Выслужил производство в офицеры и, наверняка, мог бы получить титул, но, вдруг, понял, что мне это не нужно. Графов и князей в России и без меня много, а Дмитрий Будищев только один. Мне не нужны ни ваше приданое, ни связи вашего отца. Я хочу лишь быть с вами. Если вы тоже хотите быть со мной, то скажите об этом. Если желаете, мы можем уехать куда угодно. Для меня везде найдется дело. Если же я ошибся, то прошу меня извинить.

Перечитав письмо, он вдруг подумал, что следовало «вы» писать с заглавной буквы, добавить какая она красивая и как сильно он ее любит, а закончить словами «искренне ваш», но не стал ничего исправлять, а подписал внизу листка — Д. Будищев и положил в конверт.

Теперь следовало отнести письмо на почту, или поручить это прислуге, но ее не было. Впрочем, у швейцара есть сын, шустрый такой паренек. Он за медный пятачок снесет послание куда надо. «Надо бы хоть денщика в дом взять» — хмыкнул Дмитрий, отложив письмо в сторону. Почистив, смазав и зарядив револьверы, он сунул один в боковой карман шубы, а другой в сделанную по его заказу настоящую плечевую кобуру. В голенище невысоких охотничьих сапог с отворотами отправился финский нож, а в нагрудный карман, добытый когда-то на Балканах бумажник со спрятанным внутри револьвером. «Прямо как на войну собираюсь» — хмыкнул он, и хотел было выложить обратно хотя бы часть арсенала, но передумал.

— Ах вот и вы, ваше благородие, — развязно заметил спускавшийся по лестнице Тихон. — А я думаю, что за шум, а драки нет?

— Мне сказали, у тебя есть новости? — холодно бросил ему в ответ Дмитрий.

— Есть, как не быть, — ухмыльнулся одними губами уголовник, но глаза его остались серьезными. — Только я никак не ожидал, что господин офицер прибудет так рано.

— Тогда к делу, у меня мало времени.