— О как! — покачал головой подпоручик, никак не ожидавший подобной инициативности

— Ничто, — по-своему поняла она его опасения. — На дворе уж белый день, даст бог никто не угорит, а Тишку с дружками не сразу хватятся!

— Ладно. Лучше расскажи, кто меня заказал?

— Так старообрядцы же! Человек от них приходил, приказчик купцов Прохоровых.

— И чем же я им насолил?

— Так ведь адвокат, которого вы в рыбачьей слободе подстрелили возле церкви из ихних будет. Вот и озлились!

— Что за Прохоровы? — задумался Дмитрий, — что-то не припомню таких среди первогильдейцев.

— Нет, эти во второй обретаются, да и что им в первый ряд лезть? Они свои дела в тайности ведут.

Будищев мало что знал о староверах. Вроде как последователи прототопа Аввакума и противник патриарха Никона, или все же наоборот? Крестятся как-то не так и попов не признают. Короче что-то вроде иеговистов в его времени, разве что по домам не ходят и журналы не раздают. Люди вроде меж собой сплоченные, но особо никуда не лезущие. И то что, кто-то из них решил расправиться с Дмитрием, сильно его задело.

— Ну-ка показывай дорогу! — велел он Дуне.

— Господь с вами, Дмитрий Николаевич! — испугалась теперь уже бывшая проститутка. — На вас же лица нет, ей-ей покойники краше выглядят! На что вам к ним теперь ехать?

— Не мельтеши, — бесцеремонно оборвал ее подпоручик. — Паровозы надо давить пока они чайники! Сегодня какие-то сраные купчики решили, что могут офицера из царской охраны заказать, а завтра что захотят?

Порфирий Никифорович Прохоров [1] повидал в жизни всякого. Его не раз и не два пытались ограбить и даже убить. Ему приходилось терять близких, а однажды он даже разорился и едва не угодил в долговую тюрьму, но пришедшие на помощь родственники и единоверцы смогли выручить, а после дали средства на первое обзаведение. Как клещ он тогда вцепился в новое дело и работал не щадя не себя, ни других. И вот выкарабкался же! Но ни до, ни после не приходилось ему испытывать такой страх, как в тот не по-февральски солнечный день.

— Удивляюсь я вам, ваше степенство, — жутко улыбнулся еще не зажившими губами странный человек. — Все у вас есть, дом — полная чаша, жена молодая, детки славные, а вы с террористами связались. На государя-императора покушались…

— Я никогда…

— Молчать! Будете говорить, когда я разрешу.

— Хо-хорошо, — сглотнул купец.

— Чаша терпения государственных служб переполнена! Мы не намерены более попустительствовать таким как вы. Поддерживаете убийц и бандитов? Значит сами ничуть не лучше и с вами поступят соответственно!

— Но…

— Вам что ногу прострелить, чтобы лучше доходило?

— Не надо.

— Господин Крашенинников был организатором покушения на его величество и понес вполне заслуженное наказание. Или вы не согласны?

— Я? Я не знаю… а как же закон?

— Как мило! Всякий раз, когда таких как вы берут за задницу, вы начинаете вспоминать о законах! Скажите на милость, а каким законом руководствовалось ваше степенство, когда отдавало приказ похитить и убить заместителя начальника царской охраны?

— Ка-какого заместителя?

— Меня! А я, знаете ли, очень не люблю, когда меня хватают и подвергают пыткам.

— Пыткам?

— А вы думаете, я на карнавал собрался и сам себе морду разрисовал?

— Нет, что вы… но я не отдавал подобных приказов!

— А вот арестованные бандиты и ваш приказчик дают совершенно другие показания!

— Врут! Ей богу, врут!

— Да я тебя, сука, сейчас на куски порежу и скажу, что так и было!

Будищев еще раз жутко усмехнулся. Он в очередной раз играл ва-банк, раз за разом поднимая ставку. Щербатый и его подельники уже покинули этот мир и не могли ничего рассказать, даже если бы захотели. Приказчика в лавке не оказалось, возможно, они разминулись, когда тот все же отправился на встречу с бандитами. Зато в лавке нашелся сам хозяин, и Дмитрий тут же взял его в оборот.

— Понимаете в чем дело, Порфирий Никифорович, — почти сочувственно сказал он купцу, сочтя его достаточно подготовленным. — Сейчас решается вопрос, то ли ваш приказчик действовал по вашему наущению и тогда вы — организатор всех этих жутких преступлений и отправитесь в лучшем случае на каторгу, но, быстрее всего на виселицу. Либо вы, милостивый государь, ни сном, ни духом о его делах и тогда можно все спустить на тормозах. Бандитов и так есть за что по этапу отправить, приказчик ваш может и преставиться ненароком, а вы останетесь чисты перед законом аки слеза младенца! Выбирать вам.

— Ни сном, ни духом! — тут же выбрал купец и, внутренне поежившись от предстоящих трат, осторожно спросил, — сколько?

— Фи, как пошлость! — скривился Будищев. — Нет, друг мой, ваши деньги мне не нужны.

— Тогда что?

— Ваше чистосердечное раскаяние и добровольная помощь следствию.

— Я готов, но… как?

— Берите перо и пишите, как все было. Не беспокойтесь, этот документ никто не увидит. По крайней мере, пока вы будете сотрудничать.

— Но, что от меня нужно?

— Да ничего особенного. Вы человек опытный и осведомленный во многих делах, в том числе криминальных. Будете делиться со мной информацией. Сразу говорю, ваши мелкие грешки меня не интересуют, а вот если в поле зрения попадут революционеры или что-то более или менее крупное, а вы забудете об этом сообщить, я обижусь. Причем, гораздо сильнее, чем сейчас. Это понятно?

— Более чем.

Через полчаса у Дмитрия появился первый агент, прихваченный на горячем, и обязанный своей свободой лично ему — Будищеву. Как ни мало он разбирался в оперативной работе, но то, что без агентуры не обойтись было понятно даже ему. Другим, точнее другой, могла быть Лаура, то есть, теперь уже Дуня. А что, красива, не глупа, сантиментами не страдает, излишней моралью тоже не обременена, но при этом какой-то внутренний стержень у нее есть. И ребенок. Если показать бывшей проститутке возможность иной, лучшей жизни, она схватится за нее руками и зубами.

— Вот что, Федя, — остановил он приятеля. — Надо нашу Дуняшу в какое-то надежное место спрятать. Пока шум уляжется.

— Это понятно, — кивнул Шматов, — только куда?

— В меблированные комнаты или гостиницы нельзя, — покачал головой Будищев. — Там ее быстро найдут.

— Может, к нам?

— Хочешь, чтобы Аннушка тебя из дому кочергой погнала?

— Н-да, — поежился, живо представивший подобную перспективу Федор. — Не хотелось бы.

— Я могу в горничные пойти, — вмешалась Дуня. — Чаю не совсем забыла, как господам прислуживать.

— В принципе, вариант. Только такое место быстро не найти, да и рекомендации надо.

— А ежели ее в Стешином доме поселить? — подал идею Шматов. — А чего, место хорошее, дрова запасены. Никто и не подумает ее на Выборгской стороне среди фабричных искать.

— Я согласная, — снова подала голос Евдокия. — Скажу, родственница дальняя. От мужика ушла, мол, пил, дрался, оттого и синяк под глазом.

— Ты себя в зеркало видела? — недоверчиво покачал головой Дмитрий. — Кто тебе поверит, что у тебя мастеровые в родне?

— А ну выйдите-ка из кареты! — велела им она, и почти выпихала друзей за дверь.

— Что я там не видел, — хмыкнул Будищев, но спорить не стал.

Судя по всему, у Дуняши была припасена одежда на все случаи в жизни, и часть этого гардероба она предусмотрительно захватила с собой. Не прошло и нескольких минут, как наружу выглянула молодая женщина, более всего похожую на небогатую горожанку из простых. Пышная господская прическа спряталась под платком, с пальцев исчезли перстни, а вместо фривольного и яркого платья, разом выдающего принадлежность к древнейшей профессии, появились скромная ситцевая кофточка и сатиновая юбка. И только обильно припудренный синяк выбивался из образа.

— Мать моя женщина! — изумился подобному преображению Дмитрий и пихнул в бок совершенно обалдевшего Федю.

— Ага, баба, — поддакнул тот.