Все это в глазах Будищева выглядело каким-то непонятным фарсом, но он и не подумал ни с кем спорить или протестовать, а спокойно плыл по течению, и, казалось, совершенно не заботился, куда его вынесет. Навестивших его Барановского и Шматова просил о нем не беспокоиться, но позаботиться в случае надобности о Степаниде.

Развязка наступила утром третьего дня. Дмитрий как обычно встал рано, умылся ледяной водой, проделал гимнастику, что в ограниченном пространстве его камеры было совсем не просто, и приказал караульному солдату позвать цирюльника. Тот привычно нагрел воды, затем намылил щеки и подбородок своего клиента взбитой пеной и, взявшись за бритву, принялся скоблить едва отросшую щетину. Стоила эта процедура три копейки, но Будищев платил пять, да еще в самый первый раз дал сверху полтину на одеколон, так что подрабатывающий брадобреем нижний чин старался изо всех сил.

За этим занятием их и застал все тот же молодой и жизнерадостный прапорщик, принимавший арестованного в первый день.

— Как славно, что вы успели побриться! — радостно воскликнул он, появившись на пороге камеры.

— Хотите пригласить меня на свидание? — иронично отозвался подпоручик.

— Нет, что вы, — смешался тот.

— Не тушуйтесь так, — скупо улыбнулся Дмитрий. — Вы тоже не в моем вкусе.

— За вами приехали, — зачем-то понизив голос, сообщил прапорщик.

— Жандармы?

— В том-то и дело что нет! То есть не совсем. В общем, из дворцовой полиции.

— Подумать только, какая честь!

Присланный за ним штабс-капитан, оказался Будищеву незнакомым, но вел себя вполне корректно. Пригласив заключенного занять место в экипаже, сам устроился напротив, а два стражника заняли места на запятках кареты.

— Трогай! — велел офицер кучеру.

— И куда меня? — поинтересовался Дмитрий.

— Скоро узнаете, — туманно ответил провожатый.

Приди в голову бывшего охотника Болховского полка мысль сбежать, он проделал бы это с легкостью, но вот желания-то и не было. Зачем ему это? Что потом? Скрываться? Уехать заграницу? Так что, он просто откинулся на спинку сиденья, постаравшись устроиться с наибольшим комфортом. Как оказалось, его спутник тоже не отличался словоохотливостью и поэтому они весь оставшийся путь провели в молчании.

— Выходите! — велел ему штабс-капитан, когда карета остановилась.

Выглянув из экипажа, Будищев понял, что его доставили в Зимний дворец, к тому самому подъезду, куда они с Федором привезли раненного императора Александра II. Потом он долго шел по знакомым коридорам, пока не оказался перед царским кабинетом. Вышколенные лакеи беззвучно отворили высокие двустворчатые двери, и подпоручик шагнул внутрь.

В глубине большой комнаты или, скорее, маленького зала, за столом сидел новый император и что-то внимательно читал, время от времени черкая по строчкам карандашом.

— Здравия желаю, вашему императорскому величеству, — негромко произнес Дмитрий, нарушив затянувшееся молчание.

— Вот и ты, — поднял голову Александр и, внимательно посмотрев на своего подданного, усмехнулся, — хорош, нечего сказать!

Обескураженный таким приемом подпоручик в ответ лишь пожал плечами, дескать, уж каков есть. Царь, судя по всему, тоже не ждал ответа и после недолгой паузы продолжил.

— Ума не приложу, что с тобой делать? Читаю вот твой прожект охраны первых лиц государства и вижу, что офицер ты дельный и за дело радеешь. Незабвенного родителя моего от злоумышленников спас. От изобретательства твоего отечеству опять же большая польза. Один беспроволочный телеграф чего стоит! Да и картечницы твои в походе на Геок-тепе себя недурно показали.

— Служу царю и отечеству, — мрачно отозвался Дмитрий.

— Да неужто! — язвительно отозвался император. — А бессудные расправы тебя кто уполномочил творить?

— Эти люди были причастны к убийству вашего отца!

— Знаю! Оттого ты и не под судом до сих пор. Но теперь уж как хочешь, а терпеть подобного я не намерен!

— Так больше и не надо.

— Что ты имеешь в виду?

— Террористы закончились. Я имею в виду тех, кто участвовал в том покушении на государя. Да вот только… отчего он умер?

На какое-то мгновение Александр помрачнел, но затем справился с переживанием и глухо ответил:

— У моего отца было большое сердце, болевшее за каждого из его подданных. Четыре дня назад оно не выдержало.

— Мне жаль, — не нашел другого ответа Дмитрий.

— Жаль ему, — покачал головой император, потом, очевидно, что-то для себя решив, продолжил нетерпящим возражений голосом, — вот что я тебе скажу, Будищев. Человек ты хоть и полезный, но все мои ближайшие помощники отчего-то злы на тебя. А коли я твою натуру правильно понял, через это может много крови пролиться. Но для меня и государства эти люди во сто крат нужнее, чем ты, тут уж не обессудь. Посему, отправляйся-ка, брат, в отставку.

— Благодарю, ваше величество!

— За что же? — удивился царь, явно не ожидавший такой реакции. — Или ты не желаешь мне служить?

— Честно говоря, государь, меня Лорис-Меликов заставил заняться охраной вашего отца. Я не хотел этого назначения, а теперь не хочу еще больше. Ни службы, ни наград, ничего!

— И признания отца, а так же титула? — прищурился император.

— Посмотрите на меня, ваше величество, ну какой я граф?

— Пусть будет так, — кивнул царь. — Не хочешь быть графом, твоя воля! Но без награды я тебя отпустить не могу. Сначала о делах прошлых. За дело на Бендесенском перевале Скобелев тебя против правил наградил пятым знаком военного ордена. Следовало бы заменить его на орден святого Георгия четвертого класса, да он уже есть. Третий же класс подпоручику не по чину, а посему жалую золотым палашом с надписью «За храбрость». Что же касается спасения государя, то вот от него остался портрет.

С этими словами, Александр протянул Будищеву небольшой овальный медальон с изображением покойного теперь уже императора в мундире гвардейского флотского экипажа. Для ношения на орденской ленте сверху было предусмотрено кольцо, а по ободку шел ряд мелких бриллиантов.

— Можешь гордиться, — продолжил государь, — не всякий адмирал такую награду имеет.

Что следует говорить, в таких случаях Дмитрий не знал, а потому принял знак монаршего благоволения молча.

— От меня же, прими следующий чин, с ним в отставку и выйдешь. А напоследок, я тебе уже как частное лицо скажу, уезжай на пару лет из России.

— Непременно воспользуюсь этой рекомендацией, ваше величество!

— Если есть о чем просить, говори сейчас.

— Никак нет! Хотя…

— Что?

— Со мной были отставной ефрейтор Шматов и сестра милосердия Штиглиц. Их заслуги в спасении не меньше моих.

— Ну, что касается баронессы, то это не твоя печаль, — усмехнулся в густую бороду царь. — А что до Шматова… а ведь я его помню… он тогда в госпитале стервец лежал раненый. Выперся передо мной, кальсоны грязные, сам на ногах еле стоит. Но герой!

— Так точно! Вы его еще крестом наградили.

— Было дело. И теперь своей милостью не оставлю. Быть ему потомственным почетным гражданином и наградных десят… нет, пять тысяч рублей. Можешь обрадовать.

— Благодарю, ваше величество.

— Тогда ступай.

Уже на улице ему встретился капитан Кох. Карла Ивановича тоже отставили от охраны первых персон, но, в отличие от Будищева, в отставку не выперли, а прикомандировали к министерству внутренних дел, пообещав со временем дать какую-нибудь не слишком обременительную должность. Узнав о том, что его бывший подчиненный теперь в Зимнем дворце, сдававший дела капитан счел необходимым встретиться.

— Весьма жаль, Дмитрий Николаевич, что все закончилось именно таким образом, — извиняющимся тоном заметил он. — Хочу заметить, что узнав о вашем аресте, я со своей стороны дал вам лучшую аттестацию из возможных. Надеюсь, она хоть немного помогла вам!

— Благодарю, — кивнул отставной поручик, протягивая руку. — Для меня было честью и удовольствием служить с вами!