Софийная  Русь, выразившая свои глубокие догматические прозрения в церковном зодчестве, в новгородской иконе, в особом тоне святости северных подвижников, оказалась чужда Логоса. По мнению Федотова, «этот паралич языка  еще усилился со времени  ее бегства с просторов Приднепровья»(2).

    Культура, история которой началась с перевода, была обречена снова стать «переводной» при Петре 1 и пробавляться немецкими переводами «до сих пор». Пути Запада и Руси разошлись, Запад отгородился «железной угрозой меченосцев», а Русь обратилась лицом в Востоку, где не было  культуры, но были пустынные пространства. Отсюда второй тяжелый дар, положивший  начало истории бродячей Руси, — пространство.

    В  федотовском понимании интеллектуальной нищеты Древней Руси некоторые исследователи отмечают «бесспорный факт» влияния западной  науки(3), причину отрицания «бесспорных творческих достижений древнерусских церковных писателей» и противоречивых оценок тех или иных  церковных авторов(4). Действительно, взгляд Федотова есть взгляд «русского европейца», который смотрит на русскую культуру с позиции внутреннего отстранения и мысленно видит ее европейский фасад. Но надо  признать, что схема Федотова не однозначна. Он отказывается от наивно-органического истолкования древнерусской культуры, свойственного славянофильству, и не следует западничеству чаадаевского типа. Полифоническое  видение Федотова открывает «органично-катастрофический» процесс русской истории в противоречивом единстве постепенности и прерывности, заимствованного и почвенного. Вообще весь путь России мыслится Федотовым  как каскад расколов, завершающийся зловещей трещиной  революции, через которую он хочет перебросить культурный  мост, чтобы перевести «на сторону» будущего все, что осталось живо  «на стороне» прошлого. Преодолеть антиномизм органичности и катастрофичности Федотову трудно, да он часто и не стремится к этому.

     Из первоначального факта славянской письменности наш мыслитель  выводит животрепещущую   и больную  для русского самознания Х1Х-ХХ  веков тему интеллигенции. Неблагоприятная ситуация исторического рождения интеллигенции была обусловлена тем, что между носителями  древней культуры и народом «не образовалось того напряжения,  которое дается расстоянием и  которое одно только  способно вызывать  движение культуры»(5). Демократическое равенство в культуре привело к полному  разрыву с народом. Для Федотова «духовное народничество», то есть «тяга к уравнительному распределению  духовных благ»(6), связано со всем обликом русской интеллигенции. Интеллигенция сменила  в деле учительства православного славяно-российского священника  и, не умножая таланта, не выращивая, не творя, раздавала по-

________________________

1 Федотов    Г. П. Трагедия интеллигенции // Версты. Paris, 1927,   №  2. С. 156-157.

2 Там же. С. 156. Противоположную  точку зрения см.: Лихачев   Д. С. Возникновение русской литературы. М.; Л., 1952. С. 232, 356.

3 См.  Иванов   М. С.  К проблеме богословского наследия Древней   Руси (XI — начало XIII в.) // Богословские труды. Сб. 29. М„ 1989.   С. 22.

4 Там же. С. 21.

5 Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // Версты. Paris, 1927,   №  2. С. 155.

6 Федотов  Г. П. Мысли   по поводу Брестского мира   //   Свободные  голоса. Пг., 1918, № 1. Стб. 26.

2   Г' П. Федотов. Том 1                                                           

==33

всюду священный  дар слова. Когда же она обнаружила свою скудость, принялась «грабить нужное и ненужное чужое добро», тогда она в своих скитаниях потеряла из виду народ, которому хотела служить. В итоге, по определению Федотова, русская интеллигенция «идейна» и «беспочвенна»(1).

    Наш  мыслитель в трагедии интеллигенции видит основной миф русской культуры  — «Афины   против Геи» (отрывок гигантомахии). Это борьба иррациональной почвенной  стихии с рассудочным и отвлеченным  мировоззрением, насильственно прилагаемом к жизни извне.

    Федотов  попытался заново проследить путь интеллигенции в русской  культуре, создать схему ее движения: «Она целый век шла  с царем     против народа  прежде чем пойти против царя и народа (1825—1881) и, наконец, с народом против царя" (1905—1917)»(2). Проблема   интеллигенции у Федотоваявляется стержневой, он возвращается  к ней на разных уровнях построения историософского образа России. Прежде всего мыслитель берет интеллигенцию как идеологическую  группу, усматривая ее конститутивный признак в беспочвенности ее идеализма. Эти качества преодопределены для Федотова самим рождением  интеллигенции в петровских реформах. Главной функцией ее «было несение в Россию — в народ — готовой западной культуры, всегда в кричащем  противоречии с хранимыми в народе переживаниями древнерусской и византийской  культуры»(3). Однако тема интеллигенции у Федотова  не ограничена отношением «интеллигенция и народ», она разрабатывается и в отношении  «интеллигенция и власть». Иначе говоря, интеллигенцию  мыслитель  рассматривает не только как носительницу известных идей, но и как общественный слой с его бытовыми чертами.

     Если идеология интеллигенции привела ее к трагическому разрыву с народом, то где же корень трагического расхождения между интеллигенцией  и исторической властью России?  По убеждению Федотова, этот  корень — «в измене монархии просветительному призванию»(4). Русская монархия  изменила делу культуры, русская интеллигенция изменила делу монархии. Для Федотова бытие  народов и государств оправдывается только  творимой ими культурой: «Русская культура оправдывала Империю Российскую»(5). Интеллигенция в культуре имела свою метафизическую почву в слове, совести, духе. Борьба за слово, за совесть, за дух  против посягательств правительства была первоначальной силой и содержанием  политической активности интеллигенции. Однако Федотов  справедливо указывает, что вступление интеллигенции на политический  путь вызвано не только духовным разрывом с властью, но и самим вырождением  дворянской и бюрократической политики. Тревога за Россию, чувство национальной ответственности побуждали интеллигенцию  к действию. Но Федотов видит во всей политической деятельности интеллигенции «сплоченную трагедию».

      Интеллигенция, оторванная от народа, от власти, от церкви, привыкшая  дышать разряженным  воздухом идей, относилась к политике бессознательно религиозно, а религиозность эта в силу ее оторванности «не  могла не быть сектантской». В федотовском понимании, политическая

________________________

1 Федотов  Г. П. Трагедия интеллигенции. С. 150.

2 Там же. С. 163.

3 Федотов Г. П. Революция  идет //  Современные  записки.   1929, № 39. С. 324.

4 Там же. С. 325.

5 Там же. С. 326.

==34

деятельность интеллигенции «зачастую была по существу сектантской борьбой с царством зверя-государства, — борьбой, где мученичество было само по себе завидной целью»(1).

    Федотов  очень низко оценивает влияние русского либерализма на общественную  жизнь, ибо за ним не стояло силы героического подвижничества. По мнению философа,  в условиях русской жизни либерализм превращался  в «силу разрушительную и невольно работал для дела революции»(2).

    Развивая  свое понимание интеллигенции как носителя идеалов западнического содержания, Федотов утверждает, что за антигосударственной  направленностью интеллигенции выступала направленность антинациональная. Это исключало примирение с ней патриотических кругов дворянства и армии. Интеллигенция вынуждена была в борьбе против самодержавия  искать сообщников среди крестьян и рабочих. Но Федотов отмечает непреодолимое недоверие к ней со стороны народа. Это объясняется бытовыми  чертами  интеллигенции, которые обрекали ее, не менее самих идей, на политическое бессилие. Не углубляясь в дальнейшие детали, нужно признать, что культурный портрет интеллигенции определяет собирательный  образ  федотовской России. У Федотова прежде всего интеллигенция придает лицу России не общее выражение. Судьба интеллигенции  переплетена с судьбой русской культуры. Но изображение социального лика интеллигенции не есть самоцель для Федотова. Его задача — восстановить надорванные связи поколений путем отречения от мертвого в прошлой культуре. Оценка прошлого подчинена исканию нового национального сознания. Носителем этого сознания и должна быть интеллигенция. Какая? Федотов отклонят всякие попытки идеализации вчерашнего дня России, Старые грехи требуют искупления, а новое сознание — покаяния. Интеллигенция повинна  в грехах России. Она  должна покаяться перед лицом России, то есть «переменить свой ум», переосмыслить свое прошлое. Для интеллигента Федотова акт познания истории, акт культурного самосознания есть акт покаяния. «Лишь совершивший  эту суровую работу — прежде всего в самом себе — может  надеяться войти небесполезным работником в трудовую мастерскую новой России»(3).