Полти бросил окурок на пол и вздохнул.

Боб продолжал атаки на бочонок. Теперь он пытался вскрыть его шпагой Полти, но как ни старался — ничего не получалось. Он уже и рукояткой колотил по клепкам, из которых был скроен бочонок, и лезвием шпаги пытался подцепить тут и там — бочонок упорно не поддавался. Господин Бергроув добрел до бочонка, навис над Бобом и стал давать ему советы, изнывая от желания поскорее выпить вина.

— О, храбрый воин! О, несравненный храбрец! — вдруг начал рассыпаться в похвалах толстяк-метис и наклонился поближе к Полти. — Майор-господин, а доводилось ли тебе слыхать хоть раз о девушках из племени ба-ба?

Изо рта у Эли Оли Али препротивно несло какой-то тухлятиной. Полти брезгливо наморщил нос и не слишком охотно поинтересовался:

— И что это за племя такое?

— Племя с побережья Ба-ба. Черненькие, ну прямо как таракашки. А шейки-то у них длинные и тоненькие, как стебелечки...

— Что ты замыслил, Ойли?

Метис хлопнул в ладоши. Из соседней комнаты вновь послышался звон цепей, и на этот раз мальчишки-оборванцы ввели в покои эджландцев трех экзотических красавиц, наготу которых прикрывали только цепи. Губы девушек были закованы в железные намордники, чтобы они и пикнуть не могли.

У Полти от этого зрелища отвисла челюсть.

— Ойли, ты мне снова очень нравишься!

Метис ответил ему приветственным жестом.

— Ах, майор-господин, ты так добр, уж так добр!

— Это я и сам знаю, Ойли, — ухмыльнулся Полти, откинул полу халата и, порывшись в карманах, извлек мешочек с золотыми монетками. Задумчиво взвесил мешочек на ладони. — Они чисты, надеюсь?

— Чисты, как день, майор-господин! К ним никто не прикасался, ни один мужчина! Я самолично проверяю всех девчонок.

— Не сомневаюсь, — осклабился Полти и ухватил за пухлую грудь ту девушку, что стояла ближе других. Девушка вздрогнула и отшатнулась.

Полти ухмыльнулся. Она противится его ласкам — ну что ж, это совсем недурная приправа к любовным усладам. Но что-то все же тревожило его.

— Ойли?

— Майор-господин?

— Твоя сестрица. Скажи-ка мне снова, какая она?

Метис сокрушенно вздохнул.

— Майор-господин, на свете сыщется только одна красавица, которая может сравниться с моей сестрицей. Майор-господин, это я говорю о самой прекрасной женщине на свете, о принцессе Бела Доне. О, ведь мою сестрицу назвали Дона Белой — словно хотели сказать, что она — как бы отражение принцессы, сверкающее в глубинах волшебного зерцала. Вот уж воистину — Мерцающая Принцесса!

Метис снова горестно вздохнул. Полти одарил его сочувственным взглядом.

А потом произошло сразу два события, которые нарушили эту трогательную сцену.

Сначала Полти резко отвернулся и его рука соскользнула с груди девушки из племени ба-ба.

— Уведи их прочь отсюда!

— Майор-господин?!

— Уведи их прочь, я кому сказал?

А потом из угла покоев послышался громкий треск.

— Нет! — вскричал Боб. — О нет!

Господин Бергроув с размаху, во весь рост, шлепнулся в разлившуюся по полу лужу вина.

Походные костры. Верблюды. Длинные белые балахоны. Песня, звенящая над барханами. Мы уже бывали тут раньше, или, по крайней мере, нам так кажется. На самом деле теперь уабины намного ближе к Куатани. Куда как ближе.

Сегодня, тайком пробираясь к месту тайной встречи, Рашид Амр Рукр ощущает нетерпение, граничащее со злостью. С тех пор как стемнело, он страдал и мучился ожиданием, но только теперь, посреди ночи, он уверился в том, что тот, кого он ищет, будет здесь. Разве не время поторопиться к тому, кто ждет так трепетно, так благоговейно? Как же именно сейчас, когда события близятся к развязке, Золотой может заставлять его ждать? У шейха чуть было не мелькнула мысль: «Как Золотой смеет!..»

Но, вспомнив обо всех вожделенных наградах, которые его ожидают, обуреваемый гордыней человек пытается прогнать эти опасные мысли, и тут наконец перед ним возникает долгожданное видение. Мужчина неуклюже валится ничком на песок.

— Глупец, — слышится голос, в котором звучит почти добродушное подшучивание. — Что это ты так взбесился? Это я тебя разозлил?

— О нет, Золотой, нет! — Шейх в страхе приподнимает голову. — Что, кроме вожделения, я могу ощущать, когда наша цель так близка?

Золотые глаза разгораются ярче. По телу шейха распространяется резкая, острая боль. Он охает, сгибается в поясе, но боль быстро проходит.

Это намек — не более. А может быть — обещание.

— Даже не вздумай лгать мне, уабин! Пусть ты всемогущ для своих грязных кочевников, но что такое твоя земная власть по сравнению с моей, божественной?

Золотистая фигура начинает медленно поворачиваться. Она сверкает в свете луны и медленно кружит над песком. Шейх дрожит и тут же мысленно ругает себя — ведь никогда прежде он не ведал страха и не опускал головы ни перед кем из людей... Да — из людей... На миг он задумывается: уж не сглупил ли он, поверив в обещания этого таинственного искусителя, поставив свою судьбу в зависимость от этой сделки, от этого союза? Но тут он вновь вспоминает об обещанных ему прелестях власти и богатства, и его сомнения превращаются в мельчайшие песчинки, которых такое великое множество в пустыне.

А потом он думает о том, что зачем-то нужен Золотому — точно так же, как Золотой нужен ему. Взгляд его становится дерзким, и когда странное видение поворачивается к нему, он встречает его этим прямым и смелым взором. Подобная дерзость может привести к новой пытке, но когда Золотой снова начинает говорить, его голос звучит совсем иначе.

— Это верно, уабин, мы нужны друг другу, если хотим достичь той власти, к которой стремимся. Целый мир для тебя — а для меня луна и звезды! Мы ведь так с тобой договорились, верно? Наша судьба близка — но, уабин, теперь мы не должны подвести друг друга. Даже за тот краткий срок, что истек со времени нашего последнего разговора, твоя роль стала еще более важной и насущной. Ты гадаешь, почему я опоздал на встречу сегодня? Я опоздал потому, что мое земное воплощение захвачено в плен.

— В плен, о Золотой? — Шейхом овладевает гнев. — Как же это так? Неужели куатанийцы уже явили свою трусость, коварство и предательство? Ярость, с которой я обрушусь на них теперь, будет страшнее вдвойне!

— Пусть это будет так, что бы ни случилось. Но нет, они еще не показали себя во всей красе — в отличие от меня. — Золотая фигура медлит — вероятно, что-то обдумывает. — Я не стал пытаться бежать из плена, потому что пленили меня ненадолго, а я пока не должен — и не желаю — появляться перед смертными в своем истинном обличье. Все, что случилось этой ночью, было игрой — так они думают. Игрой, развлечением для калифа. Но разве я глупец? Лазутчики, приспешники Тота уже добрались до этого маленького царька — вернее, до его визиря, который управляет калифом, как марионеткой. Случившееся было не игрой, а предупреждением. Один из моих спутников томится в подземелье дворца, а другой пропал без вести, и тут тоже дело в какой-то злобной игре, ибо мое сознание, способное свободно перемещаться по просторам этих пустынных земель, нигде не может разыскать его! Положение почти отчаянное. Тебе нужно поторопиться, уабин. Быстрота и натиск — вот что сейчас важнее всего.

Речи Золотого шейху малопонятны, но зато последние слова он понял прекрасно.

— Золотой, все будет, как мы задумали! Утром я освобожу город...

— Освободишь? — Золотой впервые в таком настроении — он едва удерживается от смеха.

— О, Золотой, я освобожу Куатани для нас с тобой! А остальные пусть называют это как хотят! Какое мне дело до того, что думают люди? Лишь бы они трепетали под пятой уабинов! Разве племя под моим предводительством не сотрясло всю империю? Разве не треснули уже ее стены? Разве они скоро не падут? Вспомни о сотнях бесстрашных набегов, которые я совершил в прошлом, вспомни...