Они долго шли по дороге, пока дождь не закончился.

— Это правда? — спросил вдруг Морион, посмотрев на Талнисс. — Ты знала, что это потребует жертвоприношения?

Девочка потупилась:

— Да. Я была готова на все ради тех, кого люблю… Оказалось, что всё-таки не на все.

Морион посмотрел на Ксаршей:

— Скажи, ты потому тогда побежала за мной?…

— Не совсем, — вздохнула Ксаршей. — Да, я так долго уговаривала себя остаться, а после слов Корниата сразу кинулась вдогонку… Но даже если бы тебе не приснился кошмар, я бы все равно пошла… Я бы не смогла просто так тебя отпустить.

Его ладонь крепко сжала ее:

— Я не сомневался…

Он вдруг оглянулся назад. Холмы остались далеко позади, и поместье давно исчезло из поля зрения, но все трое чувствовали его за спиной, как тяжелый взгляд незнакомца.

— Ничего… Рано или поздно нужно взрослеть и идти дальше, — сказал полуэльф. — Мы найдем новый дом. Такое место, где судят по сердцу и поступкам.

Талнисс прижалась к его груди, а Ксаршей обняла его за плечи.

— А знаешь, я не жалею ни о чем, — шепнула эльфийка, прикрыв глаза. — Мы многое потеряли, но мы все еще есть друг у друга, а будущее построим сами.

Постояв так, обнявшись, они двинулись в путь на Север, к Змеиному лесу. Грядущее тонуло в неизвестности, и это их вполне устраивало.

Как приятно пахнет рыхлая земля после дождя!

Ксаршей распрямилась над грядкой, вытерев лоб тыльной стороной ладони. Травы тоже приятно пахли, напившись воды. Еще немного, и поспеют. Пустырник и яснотка, чабрец и лебеда, и еще несколько грядок полезной зелени, принесенной с лугов и леса, чтобы росли поближе к домику целительницы, неподалеку от кустиков малины и злющей-кислющей яблони.

— Мам, а это что?

Лопоухий мальчик, с ног до головы вымазанный в земле и желтом травяном соке, принес стебелек с маленьким цветочком.

— О, чистотел! Где сорвал?

Мальчик кивнул в сторону ульев, ютящихся у околицы, лизнул палец и скривился:

— Фу, горько!

— А ты не неси в рот что попала, — пожурила его Ксаршей. — Можно и отравиться. Вымойся-ка, пока не заработал ожоги…

Она посмотрела в спину десятилетнему мальчугану, бегущему к колодцу. В последний год Далмун, названный в честь дварфийского жреца, вытянулся как молодое деревце. В будущем он грозился вымахать выше Мориона. Иногда она представлял, как отцу придется задирать голову, чтобы посмотреть сыну в глаза, и ее распирало от непередаваемой нежности. Черные ушки топорщились из-за гривы вьющихся белых волос, отчего они с Морионом чаще звали его Зайчиком. Традиция давать детям милые прозвища прижилась и в этом поколении Эверхатов.

Глядя на этого любознательного, не по годам серьезного и чудо какого красивого мальчика, Ксаршей невольно задумалась, через что ей пришлось пройти, чтобы оказаться здесь и сейчас. С того самого дня, как они брели по размытой дождем тропинке в сторону Змеиного леса, минуло двенадцать лет. Еще год после этого им пришлось пространствовать, не находя себе приюта. Круг так и не простил Ксаршей, что он сорвалась по зову своего сердца и пренебрегла долгом хранителя. Пришлось совершить долгое путешествие на север, убегая от неумолимо подступающей зимы. Эту гонку они выиграли, переждав сезон в Сильвермуне. Город был огромен, полон чудес, но Мориону и Ксаршей, детям глуши, было там слишком неуютно. Зато Талнисс быстро нашла себе место и учителя чуть ли ни у самых вершин города… С тех пор они редко виделись. Время от времени Морион уходил в город повидаться с ней, но каждый раз возвращался немного печальный. Ксаршей старалась не лезть к нему в душу, ей самой было временами горько, что сестре нет дела ни до брата, ни до племянников.

Как только наступила весна, Морион и Ксаршей покинули города, оставив в нем Талнисс, и остановились в глухой деревне. Местный люд был суров и недоверчив, так что сначала Эверхатам приходилось не сладко. Они ютились в хижинке у самого леса, но потом у старосты захворали дети, волчья стая повадилась лакомиться овцами, и здесь не обошлось без помощи Ксаршей. Однажды на беззащитное село напала разбойничья шайка, предвкушая легкую добычу. Ксаршей и Морион помогли разогнать бандитов, а потом и вылечить раненых. Так капля по капле они заработали в глазах суровых северян драгоценные крупицы доверия. Через некоторое время селяне помогли Мориону построить дом взамен хижины, собрать добротную печь и выкопать колодец, а большего им и не надо было. Они не мечтали о героических деяниях и уж тем более не стремились к богатству и власти.

Когда Далмун научился ловко стрелять из маленького лука, Морион шутил:

— Я теперь и вовсе не нужен, — за что получал ласковый подзатыльник.

Он был нужен Ксаршей. Возмужавший и сильней раздавшийся в плечах, полуэльф все еще по детски восхищался любой мелочью. Ксаршей уже привыкла, что он мог внезапно схватить за руку, сказав:

— Бросай все. Посмотри, какой закат! — или вытащить на луг посреди ночи, чтобы понаблюдать, как падают звезды.

Они все еще любили друг друга. Терпение и время упрочили их союз. Их чувство обзавелось крепким стволом и глубоким корнем, устойчивым к любой непогоде. Грели друг друга ночами, берегли, словно драгоценное пламя. Разве так уж важно, что они не справляли никаких церемоний в храме? Сделало бы Ксаршей счастливей пышное празднество и красивые клятвы в вечной любви? Нежность, что искрилась в вишневых глазах Мориона, когда он называл ее Светлячком, была красноречивей любых обещаний, как и все беды и трудности, что они прошли рука об руку. Они были маленькой стаей и стали именно той семьей, которую искали.

Не обходилось без горя. Двоих детей они похоронили во младенчестве. Это было трудное время, но вместе они смогли пережить это. Затем Ксаршей обнаружила, что Морион куда-то пропадает по ночам. Сердце ее охватила тревога, она проследила за ним и с удивлением увидела, как он исчезает посреди ночного луга. Ксаршей не сомкнула глаз. Когда небо стало сереть перед рассветом, Морион тихо прокрался домой и с удивлением обнаружил жену, ожидающую его за столом.

— Где ты был? — спросила она чуть дрогнувшим голосом.

Вздохнув, он сел рядом с ней:

— Видимо, пришло время рассказать… Иногда я слышу зов, который не могу игнорировать. Он ведет меня в ночь, а дальше я ничего не помню. Обрывки всплывают в кошмарных снах. О мире теней и печальных душ.

Ксаршей сжала его руку:

— Это все твоя плата, верно?

— Да, — печально улыбнулся полуэльф. — Заплатив своей смертью, я медленно становлюсь частью мира теней. Я не хотел тревожить тебя, ты в этом совсем не виновата. Достаточно с тебя горя…

В глазах у Ксаршей защипало, и она сильней сжала его руку:

— Сколько у нас еще времени?

— Я не знаю, — шепнул он. — Годы. Может, десятилетия. Прости. Глупо это было… Я заплатил смертью, чтобы спасти сестру, а ей и не нужна была моя помощь. Теперь она и вовсе не хочет знать меня.

Ксаршей обняла его:

— Не заплати ты тогда, то умер бы еще в Баракуире, и у нас не было бы ни единого шанса… У нас есть годы. Это лучше, чем ничего.

В то утро ей хотелось праздновать жизнь, не думая о том, что будет. То утро подарило им крошку-Ванду, ласковую красноглазую малышку, глядя на которую, Ксаршей думала о свете и солнце, и о том, что каждый день жизни не должен омрачаться томительным страхом конца. Отныне любой закат мог стать для них последним, но они ни о чем больше не жалели.

Радостно залаял пес. Старина Волчок давно уже умер, но держать дома большую добрую собаку тоже вошло в традицию. Ксаршей издали увидела фигуру, несущую на плечах оленя. Далмун наперегонки с собакой побежал за ворота. Ксаршей вытерла ладони о передник, подхватила на руки выбежавшую из дверей Ванду и пошла встречать мужа. Издалека донеслось привычное:

— Фу, Волчок! Ошалел что ли?… Зайчииик! Смотри, кого принес!

Здесь и сейчас Ксаршей была счастлива.