– И надо "чемодан" подготовить, – бросил я, откидываясь на спинку. – Озадач Джереми… хотя, ладно, я сам. Гляну заодно, как, там, "флотские".

– Хорошо, капитан, – отозвалась Аня.

И только у меня возникло ощущение, что она хочет еще что-то сказать, как Аня продолжила:

– Капитан, я скинула на ваш терминал память Серафины.

Я на мгновение застыл и перестал крутиться в кресле, переваривая услышанное.

– Поясни.

– Когда лейтенант поступила в медблок, ее мозг оставался жив. Я взяла на себя ответственность, сохранить все воспоминания, на случай, если медикам удастся ее "откачать". Это помогло бы восстановлению личности в случае критических повреждений.

– Хочешь сказать, что они могли ее спасти?

Кулаки сжались, костяшки "налились мелом". Черт! А я слово дал!..

– Нет, капитан. В данных условиях, они сделали все, что смогли. Но… я решила, вы, возможно, захотите их просмотреть. Когда-нибудь.

Я потянулся к терминалу. И рука замерла над панелью. Я вспомнил, как флотские "пинговали" "Амарну" в свое время – тогда мы тоже хотели сохранить секреты от посторонних…

– Удали все.

– Хорошо, капитан.

Я откатился в кресле и поднялся. Стоит отвлечься и проверить, как там Джонс справляется с воспитанием мелкой. А заодно и Джереми "напрячь" с челноком.

Шлюз привычно фыркнул, выпуская меня в коридор.

– Еще не удалила? – обернулся я на пороге.

Мог спросить и по пути, но Аня подыграла, отозвавшись из каюты.

– Нет, капитан, – и в голосе почувствовалась улыбка.

Я улыбнулся в ответ:

– Оставь. Может, посмотрю. Когда-нибудь.

– Да, капитан.

В этом они с Серафиной схожи. Обе всегда понимают. Понимали…

Джонса я рассчитывал застать в кают-компании. То, как он мыл девчушку я вполне мог представить. Наверняка, бесцеремонно запихал в кабину, врубил душ и поливал "армейским ментолом" пока та сама не поняла, что выбора у нее нет. А вот посмотреть, как он ее кормит, дорогого стоило.

И не только мне это оказалось интересно.

Взвод в полном составе сгрудился вокруг, заняв все соседние столы и облепив перегородки. Все, как один, потягивали различного рода "топливо", но при этом в совершенно не присущей манере: молча. Десятки пар глаз с любопытством наблюдали, как Джонс усадил за стол мелкую, замотанную в полотенце вместе с руками – чтобы не царапалась. Дэшэн поставил перед ней ароматный кусок свинины, приправленной травами и специями, и нарезкой из овощей. А девчушка все это время злобно зыркала по сторонам и кривила губки в зверином оскале.

– Ешь, – подтолкнул Джонс тарелку, и уселся напротив, складывая руки перед собой.

Я появился в тот самый момент, когда ее желудок, учуяв ароматное мясо, вновь предательски заурчал – послышались короткие смешки.

– А ну, цыц! – гаркнул сержант, не оборачиваясь, и повторил: – Ешь. Тебе, чтоб меня загрызть, лет двадцать так питаться придется. Трижды в день. Вот, вырастешь – и "наваляешь". А сейчас – ешь.

Голубые глазенки сузились, хитро сверкнули, девочка повозилась, высвобождая руку, и маленькие зубки впились в мясо. Добавила чуть огурчиков, помидорчиков, набив рот до отказа, и принялась усердно жевать, насуплено косясь исподлобья, будто кто-то претендует на ее "добычу". Ну, самый, что ни на есть, волчонок!

– Имя у тебя есть? – дернул подбородком Эйнштейн.

Девочка не ответила, оскалилась с набитым ртом, помидорно-огуречный сок вперемешку с жиром от стейка скользнул с уголка губ.

– Не хочешь – не говори, – усмехнулся сержант.

И протянул руку. Девочка напряглась, верхняя губа приподнялась обнажая клык. А Джонс вытер ей подбородок.

– Налей молока, что ли, – бросил он Дэшэну, облизывая палец.

– Сержант, – донесся из толпы голос капрала Сольдадо, – а, может, она того. Ну, как Комикс, немая.

– А кто сказал, что Комикс – немой? – раздалось из-за спин.

Джонс вознамерился что-то ответить капралу, но после второй фразы, закрыл рот и привстал. А следом за ним все начали оглядываться по сторонам, ища владельца незнакомого баритона; толчки в бок по цепочке раскатились веером, пока все глаза не замерли на Сандерсе – капрал удивленно ловил взгляды, не понимая, что все на него вылупились. Обернулся на подпирающего стену Комикса – "разукрашенный" так, что "живого" места не осталось, рядовой безмятежно глотнул текилы прямо из горла и закусил лаймом. Голова Сандерса вновь повернулась к взводу, и тут он сообразил – улыбнулся и ткнул пальцем за спину, на Анхеля "Комикса" Кастанеду.

Все это время я с легкой улыбкой наблюдал метущиеся в поисках взгляды. Я единственный слышал Комикса прежде. Всего два слова, правда. Я тогда спросил: "Немой?", а он ответил: "Нет, сэр"…

– Какого ж ты молчишь-то два года?! – воскликнул Чупакабра.

– А о чем с тобой говорить? – пожал плечами рядовой. – Как не начни, все "скатится" к "твоей Мили".

– Так, ты ж ее видел! – возмутился капрал, дернув ворот "термушки" и оголив плечо. – Таких еще поискать!..

Со всех сторон раздались сдавленные "хрюканья".

Сольдадо на миг застыл с приоткрытым ртом, робко улыбнулся и махнул рукой:

– Да, молчи лучше дальше!

А пока все таращились на Комикса и пытались его снова разговорить, девчушка усердно трудилась над стейком. Она до сих пор кидала по сторонам подозрительные взгляды, но растянутые набитыми щеками губы явно старательно сдерживали улыбку. Дэшэн – молодец, вместо молока налил ей воды: со свежими огурцами да натощак – кто знает, насколько крепкий у нее желудок.

Я поманил Брэйкера, и рядовой вышел вслед за мной в коридор. Не вдаваясь в подробности, я обрисовал, что требуется сделать с челноком. И он, воодушевленный, едва не вприпрыжку понесся к себе.

"Флотских" я нашел, как и подсказала Аня, в медблоке. Пилота и молодого лейтенанта привели в чувство, и выглядели оба заметно ободренными. Видимо, передали мои слова, что никого не тронут.

Дальше предстояло самое трудное: бездеятельное ожидание. "Делать ничего" тоже надо уметь!

***

Я прислушался, пытаясь понять, что меня разбудило. Если верить "внутренним часам" спал я недолго: час-два от силы. Значит, празднование "увала" в самом разгаре… Но, нет. Ни диких, пьяных воплей, ни стонов безумной оргии переборки не пропускали. Тишина. Вакуумная тишина. Если можно так назвать звон в ушах, который накатил в отсутствие постороннего шума и гула.

Но не он же меня разбудил?

Не шевелясь, я медленно вращал глазами, как мальчишка, искренне полагая, что может, так пойму, что же потревожило сон. Подсознательно я все ждал, когда что-то коснется ноги. Что-то холодное и склизкое. Двинется вдоль бедра, щекоча и "царапая" кожу. Заползет на грудь, высунет голову из-под одеяла прямо у щеки… Змея! Змея!.. Да, так интересней всего. Если включить свет пропадет мистическая составляющая. Страх перестанет быть таким осязаемым… Хотя, откуда мне знать, какой он? Мое хладнокровие – это диагноз, поставленный еще в "учебке".

Взгляд прояснился. Но даже сейчас я не взялся бы утверждать, что вижу потолок, а не очередной слой тьмы, что заволокла каюту. И все же, ничего постороннего.

Видимо, я задержал дыхание на выдохе, потому что легкие требовательно потянули воздух совершенно без спроса. Достаточно громко потянули. И так же громко выпустили. Я уже решил, что приснилось что… И сквозь медленный выдох и звон в ушах, расслышал тихий шорох. Или эхо моего дыхания?.. А хоть кто-нибудь когда-нибудь слышал эхо дыхания?!

Я повернул голову на звук… Мелкая!

Привалившись к стене слева от кровати, и обхватив коленки, девчушка изо всех сил старалась не шелохнуться, надеясь, что спросонья не разгляжу. Распахнутые глазенки, не моргая, настороженно таращились на меня, не зная, чего ожидать. Я так же, не моргая, наблюдал, как они поблескивают в темноте.