Пасек еще не изобрели. Тем более искусственных сот. Единственным способом добычи меда было бортничество – технология варварская и примитивная – немногим сложнее той, которой пользуется бурый медведь. В лесу находили дупло с пчелиной семьей. Трудолюбивых насекомых выкуривали дымом и (вот он, вкус победы!) запускали в дупло лапу. Рой, естественно погибал. Зато возникла поговорка: «Не передушивши пчел, меда не есть!»
Однако есть, точнее пить – было нечего. Славяне плодились куда быстрее, чем бедные пчелы, гибнувшие тысячами в воске своих жилищ. Осенью у незадачливого бортника тревожно сосало под ложечкой. Жизнь казалась бессмысленной и жестокой, как картина мироздания экзистенциалиста Камю. Равнодушные звезды холодно сияли над кудлатой головой.
И тут произошел культурный контакт! Кто-то принес с юга весть, что римляне и греки давно ужу охмеляются виноградным вином. Орды славянских богатырей тут же ринулись на завоевание стратегически важных объектов – наполненных амфорами погребов цивилизованных стран. Балканский полуостров упал в их руки, как перезревшая гроздь. Все вплоть до Альп затопила жаждущая пития славянская рать.
Это событие, случившееся в VI веке, следует считать эпохальным. Из единого этнического массива впервые выделилась группа южнославянских народов – сербов, хорватов, болгар и словенцев. От собратьев, оставшихся на севере, их отличала важная философская составляющая мировоззрения – всем прочим спиртным напиткам они до сих пор предпочитают сухое виноградное вино.
То, что именно вино интересовало славян на юге, доказывает поход киевского князя Святослава, осуществленный четыреста лет спустя. На новом историческом витке он попытался повторить подвиг пращуров эпохи великого переселения народов – перенести свою столицу поближе к вожделенным источникам веселья. «Не любо мне сидеть в Киеве, – сказал Святослав, – хочу жить в Переяславце на Дунае – там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли – золото, паволоки, вина, плоды, из Чехии и из Венгрии – серебро и кони, из Руси же – меха, воск, мед и рабы».
Обратите внимание: князь первым выдвинул идею комбинированной, так сказать, имперской системы пития – русский мед он собирался мешать с греческим вином. Однако предательский удар печенегов в спину не дал осуществиться широкомасштабному геополитическому проекту. Византийцы сохранили контроль над виноградниками дунайского региона, а из черепа Святослава стал попивать кумыс печенежский хан Кюря.
Могли ли славяне сохранить первобытное единство? Скажем, заменить дефицитный пчелиный мед сахаром и ,смешав его с яблочным соком, изобрести сидр? Утопия! Промышленное производство сахара начнется только после открытия Америки Колумбом. Да и добавлять их в выжимку лесных кисличек (других яблок славяне еще не знали) мало радости. Полученный кисляк даже отдаленно не мог приблизиться по вкусу к тягучему медовому настою!
Зато после оттока эмигрантов на юг в северных лесах наступило временное равновесие. Сокращение народонаселения помогло восстановиться русам. Меда снова стало хватать на всех. Гульба пошла пуще прежнего. «Русы пьют днем и ночью, – упоминает арабский путешественник Ибн Фадлан, – а иногда даже умирают с кубками в руках».
К тому же в процессе приготовления меда появилось важное технологическое усовершенствование. Предки не были идиотами. Внимательно наблюдая за мирозданием, они открыли удивительный физический закон: если смешанный с ягодным соком пчелиный мед подогреть на огне, процесс брожения пойдет быстрее. Ждать десять лет уже не надо! Варить мед можно быстро, как пиво, и тут же употреблять. Спасшийся от печенежского набега в Василеве князь Владимир на радостях пообещал поставить церковь Преображения и «сварил триста перевар меда». Как пишет «Повесть временных лет»: «Собрал он бояр своих, и посадников, и старейшин со всех городов, и людей многих, и раздал триста гривен убогим. И праздновал князь Владимир тут восемь дней, и вернулся в Киев на Успение святой Богородицы. И тут снова он праздник справлял, созвав неисчислимое множество народу».
Отзвуком этого золотого века навсегда осталось древнее слово «пир», произошедшее от еще более древнего «пити». Те же, кому меда не хватало, – «квасили» – переходили на квас. В отличие от современного, по рецептуре он напоминал пиво, значительно превосходя последнее по крепости. «Горе квас гонящим!» – укорял паству древнерусский проповедник. А напрасно!
То, что в таких условиях мы непременно превратимся в христиан, было предопределено Божьим промыслом. Расспрашивая мусульманских мулл об основах их вероучения, князь Владимир долго и с удовольствием слушал о рае, где каждого правоверного будут ублажать семьдесят прекрасных дев – «ибо сам любил многоблудие». Но как только дело дошло до запрета квасить, строго осек: «Руси есть весели пити, не можем без сего быти». И тут же принял христианство.
Возможно, кому-то эта мысль покажется кощунственной, но строгая логика гласит: гарантию спасения души наши пращуры (а значит, и мы!) получили лишь благодаря пьянству.
Ни один зигзаг истории, проложенный ее не совсем трезвой ногой по восточно-европейским равнинам, нельзя рассматривать без прямого воздействия алкогольной интоксикации. Эпоха феодальной раздробленности наступила из-за умопомрачительной анархии, воцарившейся в технологии производства крепких напитков. Каждый пил, что хотел, с кем хотел и сколько хотел. У черниговской ветви Рюриковичей – Ольговичей – вошло в привычку закладывать с половцами, отчего «исполнилась усобицами Русская земля». Галицко-волынские князья особенно налегали на совместные трапезы с венграми и ляхами. Новгородцы кутили с заезжими ганзейскими купцами из Германии. В результате все пораспивалось и поразваливалось. Пришла в запустение «светло светлая и прекрасно украшенная земля Русская».
Летописи кишат полупонятными и совсем непонятными терминами, обозначающими различные суррогаты того периода. К медам ставленным и варенным добавилась какая-то «сикера». Что это такое – спорят до сих пор. По происхождению слово древнееврейское. На иврите так назывался любой пьяный напиток, кроме виноградного вина. По-арамейски «шикра» – род пива. Некоторые, правда, утверждают, что «сикера» – это палестинская бражка из плодов финиковой пальмы. Но откуда в те времена «финиковка» на Руси – неясно. Тем не менее древнерусский переводчик Евангелия добросовестно указал: «Вина и сикеру не имать пити». Если не «имать», значит пили!
Существует версия, что сикеру завозили из Византии. Там, как и в древней Иудее она означала все спиртное, кроме вина. Использовался ли при ее производстве перегонный куб, пока не ясно.
Хлебали также и «ол» – штуку, появившуюся в середине XIII века. Правда, столетием раньше в документах зафиксирован какой-то «олуй», что, по мнению многих специалистов, одно и то же. Ол, как и пиво, варили из ячменя, но с добавлением трав и полыни. Поэтому иногда его еще называли зельем. Само слово чертовски напоминает прославленный в балладах английский эль, также приготовляемый из ячменя с травами – например, с цветами вереска.
В любом случае и ол, и сикера намекают на какой-то импорт. А на импорте далеко не проедешь – снесешь экономику до фундамента – то есть до винного подвала.
Поэтому простой народ все чаще стал расслабляться примитивной «березовицей» – то есть самопроизвольно забродившим соком березы, оставленным на долгое время в открытых бочках. Попивая сию гадость (в научных целях мне приходилось пробовать ее в одной из черниговских деревень), смерды укоризненно поглядывали на роскошество князей и с сожалением вспоминали погибшие времена Владимирового величия.
Кризис был так глубок, что даже усилия отдельных высокоэнергичных правителей не могли изменить картину общего разложения. Несколько бочек пойла одним махом перечеркнули результаты удачной для русских Куликовской битвы, на сто лет отдалив момент свержения монголо-татарского ига.
Ровно через два года после победы над Мамаем Золотая Орда нанесла ответный удар. Удар был так себе – одно название. Сил у ордынцев оставалось в обрез. Хан Тохтамыш больше рассчитывал на внезапность, и без обозов и осадных орудий с одной кавалерией 12 августа 1382 года появился под Москвой. Татар было так мало, что их не хватало даже на правильную блокаду. Дмитрий Донской с семьей и боярами сумел проскользнуть сквозь редкие заслоны и бросился по поместьям собирать дворянскую конницу. От москвичей требовалось немного – продержаться несколько недель, пока ветераны Куликовского поля соберутся в кулак и одним ударом отбросят татарву в степи – вычесывать вшей.
