Москва была окружена крепкой белокаменной стеной с пушками и полна съестных припасов. Минимум воинского духа и здравого смысла позволил бы обороняться в ней месяцами. Вместо этого оставшиеся без присмотра властей москвичи разбили боярские подвалы и перепились в стельку. Ставленные десятилетиями меды сначала резко подняли их боевой дух, а потом, когда наступил похмельный синдром – повергли их в полную немощь. Ровно через два дня «зайцы во хмелю» обнаружили, что пить больше нечего, и, протрезвев, открыли Тохтамышу ворота. Расчет на пощаду оказался наивным, как любая пьяная фантазия – вырубив 24 тысячи алкоголиков-дезертиров, хан с добычей ушел в Орду. Гневу Дмитрия Донского не было предела.
Трагедия мало чему научила московитов. В 1433 году внук Дмитрия Василий Темный попал в плен к своему дяде Юрию Звенигородскому почти под самой столицей – на Клязьме – лишь потому, что «от москвыч не бысть никоея помощи, мнози бо от них пияни бяху, а и собой мед везяху, чтоб пити еще». Одну из пограничных с татарами речек даже переименовали в Пьяну, после того, как там легло костьми перепившееся русское войско. Старое же ее название забылось навеки.
Захлебывающийся на низкосортном суррогате мотор русской истории требовал нового горючего. И оно нашлось – в тот самый момент, когда самовольному бражничанью, казалось, не будет конца.
В 1386 году генуэзское посольство, следовавшее из крымской Кафы в Литву, привезло с собой «аквавиту», изобретенную примерно на полвека раньше алхимиками Прованса. Аquа vitа по латыни – вода жизни. Отсюда исковерканное украинское слово «оковыта», означающее то же самое, что и горилка. Измаявшись в поисках философского камня, провансальцы приспособили изобретенный арабами перегонный куб для превращения виноградного сусла в спирт. Самим арабам пить эту жидкость не позволял Аллах. Они использовали ее для приготовления духов. В Европе же от «аквавиты» родились все современные крепкие напитки: и бренди, и коньяк, и виски, и немецкий шнапс, и русская водка. Изумление от встречи с неведомым продуктом было так велико, что ему присвоили почти божественное название – спирт (по латыни «spirit») в переводе – дух. Помолившись Троице, одной из ипостасей которой являлся Святой Дух, христианин отправлялся в таверну и там причащался уже другим, вполне прозаичным «духом», разведенным водой. Ибо пить его неразбавленным почти так же опасно, как глотать кислоту.
Новый напиток содержал страшную энергию. Попав в человека, он действовал как атомная бомба. Ноги сами пускались в пляс, языки развязывались, кровь разгоняла даже жестокий полярный мороз. А в XV—XVII веках, нужно заметить, зимой было куда холоднее, чем сегодня. В украинских степях, по уверению Боплана, человек, случалось, промерзал до внутренностей. Сам Боплан в одном из таких походов спасся только тем, что протирал лицо, руки и ноги спиртом, закутывая их теплой тканью. Но две тысячи его товарищей навсегда остались в поле у речки Мерла – притоке Ворсклы.
Подлинной причиной восстания Хмельницкого против владычества польской шляхты послужила отнюдь не мечта о гипотетической еще тогда Украине, а соперничество за только что открытые технологии приготовления водки, которую поляки называли «горзалкой». Именно в это время передовой авангард славянского мира отказался не только от примитивной березовицы, но и от популярного, хотя и слабоалкогольного меда в пользу огненной воды. Беда была в том, что польское правительство никак не соглашалось признать за запорожцами права на свободное винокурение, чего их свободолюбивые души вынести никак не могли. Борьба Речи Посполитой с Войском Запорожским и гетманом Богданом, чья фамилия Хмельницкий красноречиво свидетельствует в пользу его тайных пристрастий, длилась почти десять лет, совершенно ослабив обе стороны. Большинство винокуренных заводов было разрушено. Поля, засеянные идеально пригодной для перегонки пшеницей, вытоптаны. Источники воды, придававшие местным горячительным напиткам неповторимый привкус, заилены в ходе бесчисленных кавалерийских атак. В бассейне Днепра и Вислы наступила экономическая катастрофа.
В результате, как это часто случается в истории, выиграла третья сторона – самодержавная Московия, управляемая своими православными царями, и слово водка навсегда вошло в мировой лексикон в варварской московитской упаковке. Название же «горилка» было надолго забыто, оставив в украинском фольклоре только пронизанный щемящей тоской жанр кобзарских дум.
На первый взгляд все вышесказанное кажется бредом. Тем не менее это правда. Ни в одном (подчеркиваю – ни в одном!) документе эпохи Хмельницкого мы не находим требований независимости Украины. Миф о «национально-освободительной войне» придумали уже советские историки XX века. Зато современник событий, автор казацкой «Летописи Самовидца» рассказывает совсем другое. Перечисляя причины восстания, на одно из важнейших мест он ставит то, что «неволно казакови в дому своем жадного напитку на потребу свою дерисати, не тилко меду, горилки, пыва, але и браги». Такая несправедливость настолько болезненно язвила сердце казацкому идеологу, что называет он ее не иначе, как «кривдой».
До XVIII века никому в Украине и в голову не приходило бражничать за деньги в корчме. Каждый сам готовил выпивку и употреблял ее, исходя из особенностей натуры, в одиночку или с приятелями. Домашние рецепты разнообразных «спотыкачей» составляли предмет гордости и престижа. Запрет на самогоноварение не просто бил по кошельку запорожца. Он подрывал его веру в устойчивость мироздания и божественную справедливость. Украинцы – индивидуалисты по натуре. Но попытка принудить их пить там, где было угодно польскому правительству, и по той цене, по которой ему было угодно, сплотила их сильнее, чем национальный инстинкт и православие. Все вплоть до горизонта покрыли воспетые в народном эпосе полки в разноцветных шароварах, охочие до дармовой выпивки. В мае 1648 г. они пили на Желтых Водах, в сентябре – под Пилявцами, а в октябре – уже под стенами старого Львова. Чтобы не уничтожать столицу Галиции, Хмельницкий взял с нее контрибуцию в один миллион злотых – наличными, товарами и спиртными напитками. По свидетельству «Хроники города Львова», воинство гетмана выхлебало всю имеющуюся в его погребах горелку, мальвазию, меды и какие-то загадочные «пертицименты», которые героически уничтожались баклагами. Разудалая гульба закончилась только через два года под Берестечком. Протрезвевшие польские солдаты захватили казачий табор со всем имевшимся там добром – в том числе и закуской. Бежавшие через болото запорожцы попросили покровительства у московского правительства. Одним из условий перехода под высокую царскую руку было сохранение за казачьим сословием привилегии на самогоноварение. Царь Алексей Михайлович по прозвищу Тишайший отличался слабым здоровьем и пил мало – на просьбу казаков он легко согласился.
В отличие от Польши, где производство «горзалки» находилось в руках у шляхты и арендаторов-евреев, российские государственники рано сообразили, каким державообразующим эффектом обладает огненная вода в глотке сильно пьющего народа. С первых же дней появления этого напитка в московских пределах монополия на его производство и продажу была сосредоточена в цепких государственных руках. Раз пьют, решили наверху, так пусть пьют сообразуясь с высшими политическими интересами. И были правы. Государев кабак стал такой же характерной приметой российского имперского пейзажа, как двуглавый орел и бородатый поп, шатающийся между избами в надежде кого-нибудь окрестить.
Исходя из этого, можно представить, на какую чудовищную уступку запорожским казакам шла царская клика, допуская их самодеятельность в вопросах взаимоотношений со спиртным.
Тем более, что казаки стали подрывать монополию на водку с неслыханной до этого концентрацией сил. Уже в 1657 году московский посол Лопухин передал Хмельницкому жалобу русских воевод на то, что украинские шинкари везут горелку в царские земли десятками возов, чем вредят доходам добрейшего Алексея Михайловича. Отогнать же пришельцев воеводы не могут физически, так как шинкари «не хотят их слушать». Именно на жидкой водочной почве и разгорелся первый русско-украинский конфликт. Хмельницкий обещал, что больше не будет допускать такой контрабанды. Однако национальные привычки взяли верх. Тайком казачки все-таки приторговывали зеленым змием. К примеру, именно на ввозе дешевого спиртного из Украины сделал свои первые капиталы прославившийся впоследствии под Полтавой Иван Мазепа. Чтобы избежать разоблачения, жадный гетман не строил дворцов, не заводил семьи и не тратился на любовниц, а всю полученную выручку возил с собой в деревянной бочке, с которой и укатил впоследствии за границу. Такая «бережливость» не пошла впрок. Спасенную от драгун Петра I бочку одолжил бежавший вместе с Мазепой Карл XII и, естественно, не стал отдавать. Мораль: все заработанное на таком сатанинском напитке, как водка, тут же следует спускать на армию, тайную полицию и архитектурные излишества. И ни в коем случае не откладывать про запас!
