А Фаунтлерой продолжал восторженно глядеть на деда своими большими невинными глазами.

— Подумайте только, — продолжал он, — скольких людей вы сделали счастливыми. Микеля, Бриджет и десять человек их детей, торговку яблоками, Дика, мистера Гоббса, мистера Хиггинса, мистера Морданта — он ведь тоже был рад, — меня и Милочку. Я нарочно сосчитал по пальцам и в уме — оказалось целых двадцать семь человек, а это очень много — двадцать семь!

— И ты находишь, что именно я сделал их счастливыми? — спросил граф.

— Ну, конечно, вы, — ответил Фаунтлерой. — Знаете, — прибавил он с некоторым замешательством, — люди иногда очень ошибаются насчет графов, когда не знают их лично. Вот, например, мистер Гоббс. Я хочу ему написать по этому поводу.

— Какого же мнения мистер Гоббс о графах? — спросил старый лорд.

— Он говорит, что все они страшные деспоты и вообще дурные люди. И что он ни одному из них не позволит даже войти к себе в лавку. Вы не сердитесь на него. Все это он говорил только потому, что лично не видел ни одного графа, а только читал о них в книгах. Но если бы он знал вас, то переменил бы свое мнение о графах. Вот я ему напишу о вас…

— Что же ты ему напишешь?

— Напишу, — сказал мальчик, горя энтузиазмом, — что вы самый лучший человек в мире, что вы всегда заботитесь о других и стараетесь сделать их счастливыми и… и что я желаю быть похожим на вас, когда вырасту…

— На меня? — переспросил граф и пристально поглядел на милое личико внука. Краска стыда в первый раз покрыла его морщинистое злое лицо. Он невольно отвел глаза и стал смотреть на развесистые деревья, ярко освещенные солнцем.

— Да, на вас, — подтвердил Фаунтлерой, — я, может быть, не такой добрый, но я постараюсь.

Экипаж между тем катился по величественной аллее, под сенью прекрасных тенистых деревьев. Мальчик снова увидел те чудесные места, где росли высокие папоротники и синие колокольчики. Он снова увидел оленей, следивших испуганными глазами за экипажем, видел шныряющих повсюду кроликов, смотрел, как поднимались из кустов куропатки, — и все это показалось ему еще более прекрасным, чем в первый раз. Сердце его переполнилось счастьем и радостью.

Но старый граф видел и слышал совсем другое, хотя тоже смотрел по сторонам. Перед ним быстро пронеслась вся его долгая жизнь, не знавшая ни добрых дел, ни великодушных мыслей. Пронеслись годы, в течение которых молодой, полный сил, богатый и могущественный человек тратил свою молодость, здоровье и богатство на одни лишь удовольствия, праздно убивая время. Он видел, как к этому человеку подошла старость, и вот он остался среди всего своего богатства одинокий, без истинных друзей. Все ненавидят его, боятся и сторонятся, и хотя и льстят ему, и раболепствуют перед ним, но совершенно равнодушны к тому, жив он или умер, поскольку не ждут выгод от его смерти. Он смотрел на раскинувшиеся кругом владения свои — и он знал, чего не знал Фаунтлерой: как обширны они и какое богатство они собой представляют, как много людей на этой земле зависит от него. И он знал также, — и это опять-таки было неизвестно Фаунтлерою, — что во всех этих домах, зажиточных и бедных, нет, вероятно, ни одного человека, как бы ни завидовал он его богатству, знатности и могуществу и как ни хотел обладать ими, который хотя бы на мгновение подумал назвать его «добрым» или пожелал, как это сделал простодушный мальчик, походить на него.

До настоящей минуты граф не обращал решительно никакого внимания на то, что говорили о нем люди. Он интересовался только самим собою, и наивное желание внука быть похожим на него показалось ему до такой степени необыкновенным, что он невольно спросил себя: является ли он в действительности человеком, которого можно принять за образец…

Видя, что граф сдвинул брови и молча смотрит в окно, Фаунтлерой подумал, что, вероятно, его опять мучит подагра; не желая беспокоить дедушку, деликатный мальчик стал молча любоваться прелестным видом. Наконец, проехав через ворота, экипаж остановился. Они достигли Корт-Лоджа. Фаунтлерой спрыгнул на землю, как только высокий ливрейный лакей отворил дверцы.

Граф слегка вздрогнул и очнулся от своих размышлений.

— Что? Уже приехали? — спросил он.

— Да, — ответил Фаунтлерой. — Вот ваша палка, обопритесь на меня, я помогу вам выйти.

— Я не выхожу, — резко ответил лорд.

— Как, вы не хотите видеть Милочку?! — с удивлением воскликнул Фаунтлерой.

— Пускай уж Милочка извинит меня, — сухо продолжал граф. — Скажи ей, что даже пони не мог удержать тебя дома…

— Она очень будет сожалеть… ей давно хочется вас видеть…

— Не думаю, — был ответ. — Я пришлю за тобой экипаж. Скажи кучеру, Томас, чтобы он ехал домой.

Томас быстро захлопнул дверцу, а удивленный Фаунтлерой побежал к дому. Граф имел случай — какой однажды представился мистеру Хевишэму, — увидеть пару сильных, красивых ножек, мелькавших с замечательной быстротой. Очевидно, владелец их не намерен был терять времени.

Экипаж катился медленно, и граф все еще смотрел в окно. Сквозь деревья он мог видеть, что дверь дома была широко открыта. Маленькая фигурка вбежала по ступенькам. Молодая женщина в трауре, стройная и красивая, бросилась навстречу. Мальчик кинулся в ее объятия и стал покрывать поцелуями ее хорошенькое, кроткое личико.

В следующее воскресенье в церкви собралось много народа. Никогда еще не бывало такой тесноты. Среди прихожан были такие, которые редко оказывали честь мистеру Морданту посещением его проповедей. Пришли даже люди из чужого прихода. Тут были загорелые, дюжие фермеры со своими краснощекими, полными женами, одетыми в лучшие свои шляпки и шали, с полудюжиной ребят на каждую семью. Была тут и жена врача с четырьмя дочерьми, и мистер и миссис Кимзи, содержавшие аптекарский магазин, продававшие разные пилюли и поставлявшие фейерверки на всю округу, и миссис Диббль, и мисс Смит, деревенская портниха, и ее подруга миссис Перкинс, модистка; здесь же находились молодой помощник врача, ученик провизора — одним словом, почти все семьи из округи были представлены здесь тем или другим своим членом.

В последнее время много удивительных слухов стало распространяться о маленьком лорде Фаунтлерое. Миссис Диббль так осаждали посетители, приходившие к ней купить на пенни иголок или тесемок, а главное, чтобы послушать ее рассказы, что колокольчик ее маленькой лавочки чуть было не испортился от постоянного звона. Она знала в точности, как были меблированы комнаты маленького лорда, какие дорогие игрушки были ему куплены дедом, какой хорошенький пони ожидал его со специально приставленным грумом, а у подъезда — маленький кабриолет. Она могла также сообщить о том, что говорили про ребенка многочисленные лакеи, видевшие его в день приезда; как вся женская прислуга в людской негодовала потом на старого графа по поводу разлуки мальчика с матерью и как они все жалели его, когда он совсем один вошел в библиотеку к деду. «Ведь нельзя было предугадать, как его сиятельство встретит внука; известен его сердитый и требовательный нрав».

— И представьте себе, — продолжала миссис Диббль, — мистер Томас говорит, что ребенок не ощущал ни малейшего страха. Он сидел, улыбался и разговаривал с его сиятельством, как будто они были друзьями со дня его рождения. И сам граф был так поражен, что, говорит мистер Томас, только молча слушал мальчика да таращил на него глаза из-под насупленных бровей. Но мистер Томас того мнения, что в душе граф очень доволен и даже гордится своим внуком. Еще бы! Такой красивый и воспитанный мальчуган, хотя и немного со странными манерами… Мистер Томас говорит, что лучшего и не сыскать…

Затем из уст в уста передавался со всеми подробностями случай с Хиггинсом; достопочтенный мистер Мордант рассказывал об этом у себя за обедом. Слуга, слышавший разговор, рассказал эту историю на кухне, а оттуда она разошлась повсюду с быстротой лесного пожара.

Когда же сам Хиггинс появился в городе на базаре, то его наперерыв стали расспрашивать о мельчайших подробностях; подвергли допросу и Невика, который должен был в доказательство показывать записку маленького лорда, подписанную «Фаунтлерой».